– Мадам, перед вами Пьер Оман де Гиз. Возможно, вам знакомо имя моего семейства. Будьте уверены, фамильная честь не позволяет нам лгать.
За столом у двери, где вояки продолжали поднимать стаканы за «французский Кале», один из гуляк вскинул голову и пристально поглядел на Пьера. У этого человека не было большей половины правого уха – должно быть, лишился в какой-то схватке. На мгновение Пьеру стало не по себе, и он поспешил сосредоточиться на вдове.
– Как бы там тебя ни кликали, – сказала та, – мне достоверно известно, юный прохвост, что чести у тебя нет. Верни мои деньги!
– Вы их получите, можете не сомневаться.
– Тогда отведи меня к себе домой.
– К сожалению, это невозможно. Моя матушка, мадам де Шатенеф, вряд ли сочтет вас достойной гостьей.
– Твоя мать никакая не де чего-то там! – презрительно бросила вдова.
– А мне вы говорили, что студент и живете в университете, – заметил Бертран, трезвевший с каждой следующей минутой.
Все кончено, понял Пьер. Денег пьянчужки Бертрана ему не видать. Он резко развернулся к своей несостоявшейся жертве.
– Ступайте к дьяволу! – процедил он сквозь зубы, затем вновь повернулся к мадам Бошен. Жаль расставаться с этими обильными и теплыми телесами, с этой веселой проказливостью, но ничего не поделаешь. – И вы тоже!
Пьер накинул на голову колпак плаща. Пустая трата времени. Экая незадача. Придется завтра начинать все заново. А если и завтра ему встретится кто-то из облапошенных ранее? Как ни крути, вечер безнадежно испорчен. От двери снова донесся многоголосый клич во славу «французского Кале». К дьяволу ваш Кале, подумал Пьер, и шагнул к выходу.
К его изумлению, вояка с наполовину отрубленным ухом поднялся и преградил ему путь.
Господи, что еще? – подумалось Пьеру.
– В сторону! – надменно произнес юноша. – Вас это не касается.
Воин остался на месте.
– Ты вроде сказал, что тебя зовут Пьер Оман де Гиз?
– Верно, поэтому вам лучше посторониться, если не хотите неприятностей от моей семьи.
– Семейство де Гиз вряд ли доставит мне неприятности, – ответил воин с холодной уверенностью, чем изрядно встревожил Пьера. – Мое имя Гастон ле Пан.
Не оттолкнуть ли его и не кинуться ли бежать? Пьер оглядел ле Пана с ног до головы. Тому на вид было около тридцати; ростом он уступал Пьеру, но был широк в плечах. Голубые глаза смотрели сурово. Искалеченное ухо свидетельствовало о том, что мужчина близко знаком с насилием. Пожалуй, такого не отпихнешь.
Пьер пожал плечами и спросил прежним надменным тоном:
– И что вам нужно, ле Пан?
– Я работаю на семейство де Гиз. Командую их домашней стражей. – Сердце Пьера ушло в пятки. – От имени герцога де Гиза я арестую тебя за неподобающее поведение и оскорбление титула.
– Я так и знала! – воскликнула вдова Бошен.
– Послушайте, приятель, – начал Пьер, – я вас уверяю…
– Судье будешь объяснять, – бесцеремонно перебил ле Пан. – Расто, Брокар! Взять его!
Пьер и не заметил, как двое других воинов поднялись из-за стола и тихо встали рядом с ним. Теперь они крепко стиснули его руки. Хватка у солдат была поистине железной, а потому Пьер даже не попытался вырваться. По кивку ле Пана солдаты вывели юношу из таверны.
В спину ему полетел крик вдовы:
– Надеюсь, тебя повесят, прохиндей!
Снаружи стемнело, но узкие, извилистые улочки старинных кварталов изобиловали гуляками. Отовсюду звучали здравицы в честь Меченого, на каждом углу распевали задорные песенки, высмеивавшие англичан. Расто и Брокар шли быстро, так что Пьеру приходилось поторапливаться, чтобы не отстать и чтобы его не поволокли по камням.
Мысль о грозившем наказании не могла не пугать: попытка выдать себя за аристократа считалась серьезным преступлением. Даже если он отделается сравнительно легко, какое будущее его ожидает? Можно, конечно, и дальше искать глупцов вроде Бертрана и соблазнять замужних женщин, но чем больше людей обманываешь, тем сильнее угроза попасться. И вообще, как долго он сможет вести этакую жизнь?
Пьер покосился на своих охранников. Расто, старше него года на четыре или на пять, не имел носа, на месте которого красовались шрам и две дырки; над ним явно поработали ножом. Оставалось лишь дожидаться, что солдатам наскучит его караулить, они ослабят внимание и хватку; тогда он высвободится. Убежит и затеряется в толпе. Но стражники сохраняли бдительность, их хватка была тверда.
– Куда вы меня ведете? – спросил Пьер, но его словно не услышали.
Стражники заговорили между собой о сражении на мечах, очевидно, продолжая спор, начатый в таверне.
– Забудь о сердце, – сказал Расто. – Острие скользнет по ребрам, и твой противник получит лишь царапину.
– И что? Куда целиться-то? В горло?
– Нет, это слишком малая цель. Я бы бил в брюхо. Меч в кишках не прикончит врага на месте, зато обездвижит. Ему будет так больно, что он забудет обо всем на свете.
Расто тоненько, визгливо хихикнул; неожиданно было услышать подобный звук от человека столь злодейского вида.
Вскоре Пьер сообразил, куда они направляются. Стражники свернули на улицу Вьей-дю-Тампль. Именно на ней, насколько знал юноша, семейство де Гизов выстроило себе новый дом, особняк, занимавший целый квартал. Он часто воображал, как поднимается по сверкающим ступеням и вступает в роскошную главную залу. Но в действительности его провели через садовую калитку и втолкнули внутрь через дверь на кухню. Затем заставили спуститься в пахнувший сыром подвал, где было полным-полно бочек и каких-то ящиков. В конце концов грубо впихнули в темную комнатушку и закрыли за ним дверь. Он услышал, как встает в пазы засов. Пьер для проверки толкнул дверь. Та не поддалась.
В камере было холодно и воняло, как в уборной при питейном доме. В коридоре снаружи горела свеча, и ее тусклый свет проникал внутрь сквозь зарешеченное оконце в двери. Пьер разглядел, что пол в камере земляной, а сводчатый потолок сложен из кирпича. Единственным предметом обстановки был ночной горшок, который не позаботились вылить; этим объяснялся отвратительный запах.
Поразительно быстро жизнь превратилась в дерьмо.
Должно быть, его продержат здесь всю ночь. Пьер сел на пол, прижался спиной к стене. Утром его выведут и поставят перед судьей. Надо прикинуть, чем можно оправдаться. Нужна такая история, которая способна разжалобить суд. Если все получится, возможно, серьезного наказания удастся избежать.
Впрочем, на душе было мерзко, и оттого никакие истории не желали придумываться. Пьер продолжал гадать, чем ему заняться, когда это испытание закончится. Ему нравилось жить в компании богатых студентов, терять деньги на собачьих боях, давать солидные чаевые прислуге в тавернах, покупать перчатки из кожи новорожденных козлят… Все это приносило ощущения, которые невозможно забыть. Неужто придется от всего отказаться?
Наибольшее удовольствие доставляло то, как к нему относились приятели-студиозусы. Им было невдомек, что он – бастард и сын бастарда. Посему никто не проявлял чванства и снисходительности. Более того, его частенько приглашали приятно провести время. А если ему случалось отстать от прочих по той или иной причине, когда все компания бродила от таверны к таверне в университетском квартале, кто-нибудь обязательно спрашивал: «А где Оман?», и все останавливались и ждали, пока он нагонит. От этих воспоминаний Пьер едва не расплакался.
Юноша плотнее запахнулся в плащ. Интересно, сможет ли он заснуть на холодном полу? Хотелось бы в суде выглядеть достойным родичем де Гизов.
Внезапно в камере стало светлее. В коридоре послышался шум. Дверной засов отодвинули, дверь распахнулась.
– Встать! – хрипло велел мужской голос.
Пьер поспешил подняться.
Его снова крепко подхватили под руки, устранив всякую мысль о возможности побега.
В коридоре ждал Гастон ле Пан.
Пьер решил, что будет разумным выказать остатки былого высокомерия.
