– Полагаю, вы пришли отпустить меня, – горделиво произнес он. – Я требую извинений.
– Заткни пасть, – коротко ответил ле Пан.
Следом за капитаном Пьера провели по коридору. Они поднялись по черной лестнице, миновали первый этаж особняка и вышли к парадной лестнице. Пьер окончательно перестал что-либо понимать. С ним обращались как с преступником, но привели в piano nobile[16 - «Этаж благородных» (ит.); первый этаж аристократического особняка или дворца эпохи Ренессанса, где давались приемы и где размещались спальни членов семьи. По-французски этот уровень назывался «бельэтаж».] особняка, точно гостя.
Ле Пан вошел в комнату, пол которой устилали узорчатые циновки; окна прятались за тяжелыми парчовыми шторами, расшитыми золотом, а над очагом висела картина, изображавшая пышнотелую нагую молодку. В обтянутых чехлами креслах сидели двое хорошо одетых мужчин, занятых беседой вполголоса. Между ними, на низеньком столике, стояли графин с вином, два кубка и блюдо с орехами, сушеными плодами и крохотными пирожными. Эти двое не обратили ни малейшего внимания на появление Пьера и стражников; они продолжали беседу, нисколько не опасаясь быть послушанными.
Они явно были братьями – красиво сложенные, с русыми волосами и светлыми бородками. Пьер сразу их узнал. Эти двое считались самыми известными мужчинами Франции после короля.
Щеки одного пересекали жуткие шрамы, следы пики, пронзившей насквозь его рот. Предание гласило, что древко обломилось, а наконечник так и застрял во рту, а раненый вернулся в свой шатер и даже не застонал, когда лекарь извлекал вражескую сталь. Таков был Франсуа, герцог де Гиз, также известный как Меченый. Ему вот-вот должно было исполниться тридцать девять.
Его младший брат Шарль, кардинал Лотарингский, родился в тот же день пятью годами позже. Он был облачен в алое одеяние, подобающее сану. Этот человек стал архиепископом Реймса в возрасте четырнадцати лет, а к настоящему времени занимал столько прибыльных церковных должностей, что сделался одним из богатейших людей во Франции и имел ежегодный доход в размере умопомрачительных трехсот тысяч ливров.
Многие годы Пьер грезил встречей с двумя братьями. Они были могущественнейшими людьми в стране за пределами королевской семьи. В своих фантазиях он воображал, как они назначают его советником, говорят с ним почти как с равным и просят его совета по политическим, финансовым и даже по военным вопросам.
А теперь он стоит перед ними как преступник.
Юноша прислушался к беседе братьев.
– Былая слава короля так и не восстановилась после поражения под Сен-Кантеном, – негромко произнес кардинал Шарль.
– Ну, моя победа при Кале все исправит, – ответил герцог Фраснуа.
Шарль покачал головой.
– Мы одержали победу, но проигрываем войну.
Несмотря на испуг, Пьер ощутил нечто вроде восторга. Франция воевала с Испанией за обладание Неаполитанским королевством и прочими странами на Апеннинском полуострове. Англия выступила союзницей Испании. Франция вернула себе Кале, но итальянские государства ей не подчинились. Положение было тревожным, но мало кто осмелился бы признавать это в открытую. Однако двое братьев де Гиз, очевидно, не сомневались в собственном могуществе.
Ле Пан воспользовался наступившим молчанием и сказал:
– Ваши светлости, вот обманщик.
Братья дружно повернулись.
Пьер выпрямился и постарался успокоиться. Ему и прежде доводилось выкручиваться из малоприятных положений благодаря умению гладко говорить и убедительно лгать. Нужно воспринимать все это как новую возможность. Если он проявит сообразительность и сметку, то, быть может, даже выйдет отсюда с прибылью.
– Добрый вечер, господа, – сказал он с достоинством. – Весьма польщен оказанной мне честью.
Ле Пан вмешался.
– Будешь открывать рот, когда тебя спросят, паскудник.
Пьер повернулся к капитану.
– Воздержитесь, пожалуйста, от грубостей в присутствии кардинала, – попросил он. – Иначе я прослежу, чтобы вам преподали урок.
Ле Пан дернулся, но поостерегся отвесить Пьеру оплеуху на глазах своих хозяев.
Братья переглянулись, Шарль с усмешкой приподнял бровь. Значит, Пьеру удалось их удивить. Отлично.
Теперь заговорил герцог:
– Ты выдавал себя за члена нашего семейства. Это серьезное преступление.
– Смиренно прошу прощения, ваша светлость. – Прежде чем кто-либо из братьев успел ответить, юноша продолжил: – Мой отец – незаконнорожденный сын молочницы из Тоннанс-ле-Жуанвиля. – Признаваться в этом было стыдно, Пьер ненавидел собственное происхождение и презирал себя за него, но деваться было некуда. – По семейной легенде, ее возлюбленным был блестящий молодой человек из Жуанвиля, будто бы из семейства де Гиз.
Герцог Франсуа хмыкнул, выказывая недоверие. Да, Жуанвиль, родовая обитель Гизов в области Шампань, находился по соседству с деревней Тоннанс-ле-Жуанвиль, как следовало из ее названия. Но сколько незамужних матерей винили в своей участи любовников-аристократов! С другой стороны, эти обвинения нередко оказывались правдой.
– Мой отец учился в грамматической школе и стал сельским священником, за что всегда возносил благодарности отцу ваших светлостей, ныне покойному, да пребудет в мире его душа.
Вот в это они должны поверить, прикинул Пьер. Знатные семьи обычно не признавали своих незаконнорожденных отпрысков, однако, как правило, оказывали тем помощь – так прохожий останавливается, чтобы выдернуть занозу из лапы хромающей собаки.
– И как ты оказался сыном священника, обязанного хранить безбрачие? – осведомился герцог Франсуа.
– Моя мать служила у него экономкой. – Священникам возбранялось жениться, однако они часто заводили любовниц, которых было принято именовать словом «экономка».
– Значит, ты дважды бастард?
Пьер смутился, покраснел, и его смущение было неподдельным. Ему вовсе не требовалось притворяться, что он стыдится своего происхождения. Вдобавок замечание герцога приободрило юношу, ведь из него следовало, что его историю воспринимают всерьез.
– Даже если ваши семейные байки не врут, – сказал герцог, – ты не вправе пользоваться нашим семейным именем. Сам должен понимать.
– Я знаю, что поступил дурно, – ответил Пьер. – Но всю свою жизнь я восхищался де Гизами. Всем сердцем хотел вам служить. Понимаю, долг велит наказать меня, но прошу вас, располагайте мною, как вам будет угодно. Дайте мне поручение, и я выполню все в точности, клянусь! Я сделаю все, что вы прикажете.
Герцог кичливо дернул подбородком.
– Не могу вообразить, какие услуги ты мог бы нам оказать.
Пьер приуныл. Он вложил столько чувства в свои речи, но все оказалось напрасно.
Тут вмешался кардинал Шарль:
– Вообще-то он может пригодиться.
В сердце Пьера вновь вспыхнула надежда.
– Неужели? – уточнил слегка раздраженный на вид герцог.
– Да.
Герцог махнул рукой – мол, разбирайтесь сами.
– В Париже есть протестанты, – начал кардинал.
Шарль принадлежал к ревностным католикам, что вряд ли было удивительно, если вспомнить, какие доходы приносила ему католическая церковь. И насчет протестантов он был прав. Париж считался истинно католическим городом, проповедники на площадях и в храмах каждое воскресенье обрушивали с амвонов громы и молнии на головы нечестивцев-еретиков, однако среди горожан все-таки находились люди, готовые прислушиваться к обвинениям в том, что священство попросту собирает деньги в свою казну и не делает ровным счетом ничего для паствы. Причем некоторые столь глубоко уверовали в продажность и развращенность католического клира, что посещали тайные протестантские службы, пусть даже те были объявлены вне закона.
Пьер сделал вид, что оскорблен в лучших чувствах.
