Зима мира

Вечеринку устраивали родители Дот Реншоу, острой на язык девицы, которую никто не хотел брать замуж. Реншоу, как и Фаркуарсоны, были старинной семьей, но их состояние не пострадало в кризис. Дейзи не преминула подойти к хозяину, отцу Дот, и поблагодарить его.

– Простите, что мы опоздали, – сказала она. – Я и не заметила, что уже так поздно.

Филип Реншоу оглядел ее с головы до ног.

– Какое короткое платье… – в его взгляде осуждение боролось с вожделением.

– Я так рада, что вам понравилось, – сказала Дейзи, делая вид, что он сказал ей прямой комплимент.

– Но в конце концов, хорошо, что вы вообще приехали, – продолжал он. – Сейчас подъедет фотограф из «Сентинела», надо же, чтобы на фото было хоть несколько симпатичных девчонок.

– Теперь понятно, почему меня пригласили, – шепнула Дейзи Еве. – Как мило с его стороны сообщить мне об этом!

К ним подошла Дот. У нее было худое лицо и острый нос. Дейзи всегда казалось, что она вот-вот ее клюнет.

– А я думала, что ты поехала с отцом на встречу с президентом, – сказала она.

Дейзи была готова провалиться сквозь землю. Ну зачем она хвасталась направо и налево!

– Насколько я понимаю, – продолжала Дот, – он взял свою, ну, ведущую актрису. Это необычно, во всяком случае, для Белого дома.

– Я думаю, президенту приятно иногда и с кинозвездой встретиться, – сказала Дейзи. – Должно быть и в его жизни немного романтики, правда?

– Не думаю, что это понравилось Элеоноре Рузвельт. «Сентинел» пишет, все остальные приглашенные были с женами.

– Какие заботливые мужья, – сказала Дейзи и отвернулась, отчаянно мечтая отделаться от Дот.

Она заметила Чарли Фаркуарсона, устанавливающего на пляже теннисную сетку. Он слишком добродушен, чтобы смеяться над ней из-за Глэдис Энджелус.

– Как дела, Чарли? – весело окликнула она.

– Нормально, пожалуй, – он выпрямился, высокий двадцатипятилетний парень, чуть полноватый и слегка сутулящийся, словно боясь смутить окружающих своим высоким ростом.

Дейзи представила ему Еву. В компании Чарли был очаровательно неловок, особенно с девушками, но он сделал над собой усилие и спросил Еву, как ей нравится Америка и какие известия она получает от семьи, оставшейся в Берлине.

Ева спросила, нравится ли ему на пикнике.

– Не очень, – честно ответил он. – Я бы с большим удовольствием остался дома, со своими собаками.

Наверняка с питомцами ему проще, чем с девчонками, подумала Дейзи. Но упоминание о собаках заинтересовало ее.

– А какие у тебя собаки? – спросила она.

– Терьеры Джека Рассела.

Дейзи взяла на заметку.

К ним подошла угловатая женщина лет пятидесяти.

– Господи, Чарли! Ты до сих пор не поставил эту сетку?

– Сейчас, мам, – сказал он.

Нора Фаркуарсон надела на пикник алмазные серьги-гвоздики, золотой теннисный браслет[2] и колье от Тиффани – значительно больше украшений, чем требуется для пикника. Дейзи отметила, что «бедность» Фаркуарсонов была относительной. Говорили, что они потеряли все – но при этом у миссис Фаркуарсон была служанка, шофер и пара лошадей для прогулок в парке.

– Здравствуйте, миссис Фаркуарсон, – сказала Дейзи. – Это моя подруга Ева Ротман из Берлина.

– Здравствуйте, – сказала Нора Фаркуарсон, не подавая руки. Она не считала нужным держаться любезно ни с русскими нуворишами, ни тем более с их гостьей-еврейкой.

Тут ее осенило.

– О, Дейзи, вы можете обойти гостей и узнать, кто хочет играть в теннис.

Дейзи знала, что она для них вроде служанки, но решила стерпеть.

– Хорошо, – сказала она. – Наверное, делать смешанные пары?

– Хорошая мысль… – Миссис Фаркуарсон достала огрызок карандаша и клочок бумаги. – Составьте список.

Дейзи мило улыбнулась и вынула из сумочки золотую ручку и маленький блокнотик в переплете из бежевой кожи.

– У меня все есть.

Она знала, кто играет в теннис, и знала, кто играет хорошо, а кто плохо. Она входила в теннисный клуб, куда принимали не так избирательно, как в яхт-клуб. Еву она поставила в паре с Чаком Дьюаром, четырнадцатилетним сыном сенатора Дьюара. Джоанну Рузрок – с его старшим братом, Вуди Дьюаром, который в свои пятнадцать уже был такой же высокий, как его отец-каланча. Себя она, разумеется, вписала с Чарли.

Вдруг с неприятным чувством Дейзи заметила смутно знакомое лицо и узнала своего сводного брата, Грега, сына Марги. Встречались они нечасто, и она не видела его уже год. За это время он стал совсем взрослым. Он вырос на шесть дюймов, и, хоть ему было всего пятнадцать, у него уже начинала пробиваться бородка. В детстве он был неряхой – и ничуть не изменился. Одежда у него была дорогая, но носил он ее небрежно: рукава спортивной куртки были закатаны, полосатый галстук свободно болтался на шее, отвороты льняных брюк намокли в море, и к ним пристал песок.

Сталкиваясь с Грегом, Дейзи всегда чувствовала себя неловко. Он был живым напоминанием о том, что отец бросил Дейзи и ее мать ради Грега и Марги. Она знала, что у многих женатых мужчин случались романы, но отец выставлял свою личную жизнь на всеобщее обозрение. Отцу следовало бы переселить Маргу с Грегом в Нью-Йорк, где никто никого не знает, или в Калифорнию, где в супружеской измене не видят ничего дурного. А здесь они были несмываемым пятном, а Грег – одной из причин, почему на Дейзи смотрели с презрением.

Он вежливо спросил, как у нее дела, и она ответила:

– Я сейчас злая как собака, если хочешь знать. Отец меня так подвел! В который раз.

– А что он сделал? – осторожно спросил Грег.

– Предложил мне пойти с ним на прием в Белый дом – а потом взял с собой эту девицу Глэдис Энджелус. Теперь надо мной все смеются.

– Должно быть, это ради рекламы нового фильма «Страсть», в котором она снялась.

– Ты всегда его защищаешь, потому что он любит тебя больше, чем меня.

– Может быть, это потому, что я им восхищаюсь, а не жалуюсь на него все время? – сказал он с досадой.

– А я и не… – начала Дейзи, но поняла, что так и есть. – Ну, может быть, и жалуюсь, но он же должен выполнять обещания, правда?

– Ему слишком о многом приходится думать.

– Может быть, не надо было заводить кроме жены еще двух любовниц?

– Да, он едва успевает поворачиваться, – пожал плечами Грег.

Оба заметили случайную двусмысленность и, помолчав, прыснули.

– Ладно, тебя-то мне не в чем винить, – сказала Дейзи, – Ты же не просил, чтобы тебя рожали.

– А мне следует тебя простить за то, что на целых три ночи в неделю он уходил к тебе, как я ни плакал и ни просил его остаться.

Дейзи никогда не смотрела на это с его стороны. Ей Грег представлялся захватчиком, незаконным ребенком, который отнимал у нее отца. А сейчас она поняла, что ему так же плохо, как и ей.

Она внимательно посмотрела на него. Ей пришло в голову, что он, должно быть, нравится девчонкам. Однако для Евы он слишком юн. И вполне может оказаться таким же эгоистичным и ненадежным, как их отец.

– Ну ладно, – сказала она. – А в теннис ты играешь?

Он покачал головой.

– Таких, как я, в теннисный клуб не принимают… – Он изобразил безразличную усмешку, и Дейзи поняла, что буффальское общество отвергает Грега так же, как и ее. – Я играю в хоккей с шайбой, – сказал он.

– Жалко, – сказала она и пошла дальше.

Когда список стал достаточно большим, она вернулась к Чарли, который наконец установил сетку. Она послала Еву собирать первую четверку. Потом сказала Чарли:

– Помоги мне нарисовать таблицу соревнования.

Они бок о бок опустились на колени и начали рисовать таблицу: с клетками для победителей, финалистов и полуфиналистов. Вписывая фамилии, Чарли спросил:

– Ты любишь ходить в кино?

«Уж не собирается ли он назначить мне свидание?» – подумала Дейзи.

– Конечно, – сказала она.

– А ты случайно не смотрела фильм «Страсть»?

– Нет, Чарли, не смотрела, – с досадой ответила она. – Там играет любовница моего отца.

Он был ошарашен.

– Но в газетах писали, что они просто друзья…

– И как ты думаешь, с какой стати мисс Энджелус, которой едва исполнилось двадцать, так дружит с моим сорокалетним отцом? – язвительно спросила Дейзи. – Что, ты думаешь, ей в нем нравится – его редеющие волосы? Или растущий живот? Или его пятьдесят миллионов долларов?

– А, понятно, – сконфуженно сказал Чарли. – Извини.

– Не за что извиняться. Я просто злюсь. Ты не такой, как другие, – ты не подозреваешь в человеке худшее как само собой разумеющееся.

– Наверное, я просто слишком тупой.

– Нет, ты просто слишком славный.

Чарли был смущен, но доволен.

– Давай рисовать дальше, – сказала Дейзи. – Надо поторапливаться, чтобы лучшие игроки смогли добраться до финала.

Снова появилась Нора Фаркуарсон. Она посмотрела на Чарли и Дейзи, сидящих бок о бок на песке, потом изучила их рисунок.

– Нормально получилось, мам, как ты думаешь? – сказал Чарли. Было видно, как ему нужно ее одобрение.

– Отлично, – сказала она и оценивающе взглянула на Дейзи, словно собака, увидевшая, что к ее щенкам подошел чужой.

– Основную часть сделал Чарли, – сказала Дейзи.

– Нет, – резко сказала миссис Фаркуарсон. Она перевела взгляд на Чарли и обратно. – Ты умная девочка, – сказала она. Похоже было, что она хочет что-то добавить, но не решается.

– И что? – спросила Дейзи.

– Ничего, – сказала та и отошла.

Дейзи встала.

– Я знаю, о чем она думает, – шепнула она Еве.

– О чем?

– «Ты умная девочка – и почти подошла бы моему сыну, будь ты из семьи получше».

– Ты не можешь знать наверняка, – с сомнением отозвалась Ева.

– Я совершенно уверена. И я выйду за него замуж хотя бы для того, чтоб доказать, что она не права.

– Ах, Дейзи, ну почему тебе так важно, что думают эти люди?

– Пойдем смотреть теннис.

Дейзи села на песок рядом с Чарли. Может, он и некрасив, но он будет обожать свою жену и сделает для нее все, что угодно. Со свекровью будет тяжело, но Дейзи думала, что сможет с ней поладить.

Мяч подавала высокая Джоан Рузрок в белой юбке, хорошо смотревшейся на ее длинных ногах. Ее партнер Вуди Дьюар – он был еще выше – передал ей мяч. Что-то в его взгляде на Джоан сказало Дейзи, что она ему нравится, может быть, он даже влюблен. Но ему было пятнадцать, а ей – восемнадцать, так что у этого романа будущего не было.

Она обернулась к Чарли.

– Может быть, мне все-таки стоит посмотреть «Страсть».

Он не понял намека.

– Может быть, и стоит, – отозвался он безразлично. Момент был упущен.

Дейзи повернулась к Еве.

– Интересно, где мне достать терьера Джека Рассела?

Лев Пешков был лучшим отцом, какой только может быть у человека, – или как минимум был бы, если бы он больше времени проводил с сыном. Он был богат и щедр, умнее кого угодно и даже со вкусом одевался. Наверняка он был красив, когда был помоложе, – да и сейчас женщины не давали ему проходу. Грег Пешков его обожал, и единственное, на что он мог пожаловаться, – что мало его видел.

– Надо было продать этот дрянной заводишко, когда была возможность, – сказал Лев, проходя вместе с Грегом по молчаливым, обезлюдевшим цехам. – Он работал в убыток еще до забастовки. Надо было ограничиться кино и барами… – Он наставительно погрозил пальцем. – Бухло покупают всегда, и в хорошие времена, и в плохие. И в кино ходят, даже когда не могут себе этого позволить. Никогда этого не забывай!

Грег был совершенно уверен, что его отец нечасто делал ошибки в бизнесе.

– Так почему же ты его оставил?

– Из сентиментальности, – ответил Лев. – Когда я был в твоем возрасте, я работал на таком предприятии, на Путиловском заводе в Петербурге… – Он оглядел печи, литейные формы, подъемники, токарные станки и верстаки. – На самом деле там было намного хуже.

Буффальский металлургический завод изготавливал пропеллеры всех размеров и даже огромные гребные винты для кораблей. Грега особенно интересовали расчеты изгибов лопастей. В своем классе он был первым по математике.

– Ты был там инженером? – спросил он.

Лев усмехнулся.

– Я говорю так, когда мне надо произвести впечатление. Но на самом деле я работал на конюшне, был подручным конюха. А с механизмами у меня никогда не ладилось, другое дело – мой брат Григорий… Ты в него пошел. Но все равно, никогда не занимайся литейным производством.

– Не буду.

Грег собирался все лето следовать тенью за отцом, изучая его бизнес. Лев только что вернулся из Лос-Анджелеса, и сегодня у Грега был первый день занятий. Но литейное производство ему было не нужно. У него хорошо шла математика, но интересовала его власть. Ему хотелось, чтобы отец взял его в Вашингтон в одну из своих частых поездок по делам продвижения фильмов. Именно там принимались решения.

Он с нетерпением ждал ланча. Они с отцом должны были встретиться с сенатором Гасом Дьюаром. Грег хотел попросить сенатора об одолжении. Но с отцом он еще это не обсуждал. Ему было страшновато заговаривать на это тему, и вместо этого он спросил:

– А о своем брате, оставшемся в Петербурге, ты получаешь какие-нибудь известия?

Лев покачал головой.

– После войны – нет. Я бы не удивился, узнав, что он умер. Многие старые большевики исчезли.

– Кстати о родственниках, в субботу я видел свою сводную сестру. Она была на том пляжном пикнике.

– Хорошо вы там время провели?

– Она на тебя страшно сердится, ты об этом знаешь?

– Что я натворил на этот раз?

– Ты сказал, что пойдешь в Белый дом с ней, а пошел с Глэдис Энджелус.

– А, верно. Совсем забыл. Но мне же была нужна реклама для «Страсти».

К ним подошел высокий человек в полосатом костюме, слишком крикливом даже по нынешней моде. Он коснулся края шляпы и сказал:

– Утро, босс.

– Джо Брехунов здесь начальник охраны. Джо, это мой сын Грег.

– Оч приятно, – сказал Брехунов.

Грег пожал ему руку. Как на многих заводах, здесь была своя полиция. Но Брехунов больше походил на бандита, чем на полицейского.

– Все спокойно? – спросил Лев.

– Ночью было небольшое происшествие. Два механика пытались стащить кусок пятнадцатидюймовой стальной полосы, авиационной стали. Мы их поймали, когда они передавали ее через забор.

– Вызвали полицию? – сказал Грег.

– Не было необходимости, – ухмыльнулся Брехунов. – Мы с ними немножко побеседовали о том, что такое частная собственность, – и отправили в больницу подумать об этом.

Грег не удивился, узнав, что охрана отца так избивает воров, что они попадают в больницу. Несмотря на то что Лев в жизни не ударил ни его, ни мать, Грег чувствовал, что под внешней обходительностью отца скрывается не так уж далеко спрятанная жестокость. Это оттого, что юность отца прошла в трущобах Петербурга, думал он.

Из-за печи вышел внушительного вида человек в синем костюме и рабочей кепке.

– Это руководитель профсоюза Брайан Холл, – сказал Лев. – Привет, Холл.

– Привет, Пешков.

Грег приподнял брови. Обычно к его отцу обращались «мистер Пешков».

Лев стоял, широко расставив ноги, руки в боки.

– Ну что, даете мне ответ?

Лицо Холла приняло упрямое выражение.

– Люди не вернутся на работу за новую, урезанную плату, – если вы об этом.

– Я же пересмотрел свое предложение по оплате!

– Но все равно она осталась урезанной.

Грег забеспокоился. Отец не любил, когда с ним спорили, и мог взорваться.

– Мой управляющий говорит, что мы не получаем заказов, потому что при таком уровне зарплат не можем предложить выгодную цену.

– Нет, Пешков, это потому, что у вас устаревшее оборудование. Некоторые станки стоят еще с довоенных времен. Нужно обновить оборудование.

– В разгар депрессии? Вы что, сдурели? Я не желаю и дальше бросать деньги на ветер!

– Вот так же думают и ваши рабочие, – сказал Холл с таким видом, с каким игрок кладет козырную карту. – Они не желают уступать вам ни цента, когда им самим так туго приходится.

Грег подумал, что рабочие – идиоты, раз бастуют во время депрессии, и наглость Холла его злила. Этот человек говорил с его отцом на равных, а не как подчиненный с начальством.

– Что же, дело обстоит так, что мы все теряем в деньгах, – сказал Лев. – Какой же в этом смысл?

– Сам я уже ни на что повлиять не могу, – сказал Холл. Грегу почудилось в его тоне высокомерие. – Профсоюз послал сюда людей, они и будут разбираться в этой ситуации. – Он вынул из жилетного кармана большие металлические часы. – Их поезд прибудет через час.

Лицо Льва потемнело.

– Еще не хватало, чтобы приезжали какие-то чужаки и устраивали здесь скандал!

– Если вам не нужен скандал, не следует его провоцировать.

Лев сжал руку в кулак, но Холл уже ушел.

Лев повернулся к Брехунову.

– Ты знал об этих профсоюзниках из центра? – гневно сказал он.

Брехунов занервничал.

– Я немедленно этим займусь, босс.

– Узнай, что за люди и где остановились.

– Это будет нетрудно.

– А потом отправь назад в их поганый Нью-Йорк в машине «скорой помощи».

– Можете на меня положиться, босс.

Лев пошел дальше, и Грег последовал за ним. Вот это власть, подумал Грег с некоторым даже благоговением. Стоит отцу слово сказать – и из профсоюзных активистов котлету сделают.

Они вышли из здания завода и сели в автомобиль Льва, «кадиллак»-седан на пять пассажиров, новый, обтекаемой формы. Его длинные округлые крылья напоминали Грегу женские бедра.

Лев поехал по Портер-авеню до берега и припарковал машину у буффальского яхт-клуба. На бортах покачивающихся на воде судов весело играло солнце. Грег был совершенно уверен, что отец не входит в этот элитарный клуб. А вот Гас Дьюар наверняка входит.

Они пошли к пристани. Клуб был построен на сваях, над водой. Лев и Грег вошли и сняли шляпы. Грег сразу же почувствовал себя неловко, зная, что находится в качестве гостя в клубе, в члены которого его бы ни за что не приняли. Эти люди, наверное, думают, что он должен считать себя польщенным, что его впустили. Он сунул руки в карманы и принял независимый вид, чтобы они знали, что обстановка его не впечатляет.

– Когда-то я состоял в этом клубе, – сказал отец. – Но в двадцать первом году председатель сказал мне, что я должен выйти из клуба, потому что я бутлегер. А потом попросил продать ему ящик виски.

– А для чего сенатор Дьюар пригласил тебя на ланч?

– Сейчас узнаем.

– Ты не будешь против, если я обращусь к нему с одной просьбой?

Лев недоуменно сдвинул брови.

– Наверное, нет. Что это ты затеял?

Но прежде чем Грег успел ответить, Лев уже здоровался с человеком лет шестидесяти.

– Это Дейв Рузрок, – сообщил он Грегу. – Мой главный соперник.

– Вы мне льстите, – сказал тот.

«Театры Рузрок» представляли собой сеть разваливающихся от старости кинотеатров по всему штату Нью-Йорк. А вот об их владельце никак нельзя было сказать, чтобы он выглядел старой развалиной. У него был величественный вид: высокий, седовласый, с носом как изогнутый клинок. На нем был голубой кашемировый блейзер со значком клуба на нагрудном кармане. Грег сказал:

– В субботу я имел удовольствие наблюдать, как играет в теннис ваша дочь Джоан.

– Неплохо, правда? – довольно сказал Дейв.

– Отлично!

Лев сказал:

– Как хорошо, Дейв, что я вас встретил. Я собирался вам звонить.

– Зачем?

– Ваши кинотеатры нуждаются в перестройке. Очень уж они старомодные.

Дейва, казалось, это позабавило.

– Вы хотели мне позвонить, чтобы сообщить эту новость?

– Вы не хотите что-нибудь с ними сделать?

Дейв элегантно пожал плечами.

– Зачем мне эти хлопоты? Денег, что они приносят, мне хватает. В моем возрасте не следует перенапрягаться.

– Ваш доход мог бы вырасти вдвое.

– Вместе с ценой на билеты? Нет, спасибо.

– Вы сумасшедший.

– Не все же думают только о деньгах, – сказал Дейв с ноткой презрения.

– Ну так продайте их мне, – сказал Лев.

Грег удивился. Он этого не ожидал.

– Я дам за них хорошую цену, – добавил Лев.

Дейв покачал головой.

– Мне нравится быть владельцем кинотеатров, – сказал он. – Они дают людям удовольствие.

– Восемь миллионов долларов, – сказал Лев.

Грег был ошеломлен.

«Неужели я не ослышался? – подумал он. – Отец предложил Дейву восемь миллионов долларов?»

– Это хорошая цена, – признал Дейв. – Но я не продам.

– Никто другой не даст вам столько! – раздраженно сказал Лев.

– Знаю. – Дейву, похоже, надоел этот напор. Он залпом допил свой стакан. – Рад был повидать вас обоих. – И он неторопливо вышел из бара в обеденный зал.

Лев посмотрел ему вслед с отвращением.

– «Не все же думают только о деньгах», – повторил он слова Дейва. – Сто лет назад его дед приехал сюда из Персии, и у него не было ничего, кроме одежды, что на нем, да шести ковров. Уж он бы не отказался от восьми миллионов долларов.

– Я и не знал, что у тебя есть столько денег.

– Их и нет – во всяком случае, наличными и наготове. Для этого и существуют банки.

– Значит, чтобы заплатить Дейву, ты бы взял кредит?

Лев поднял указательный палец.

– Никогда не используй собственные деньги, если можешь потратить чьи-то еще.

В бар вошел Гас Дьюар, высокий человек с большой головой. Ему было сильно за сорок, и в его светло-шатеновых волосах, словно крупинки соли, поблескивало серебро. Он приветствовал их с холодной учтивостью, пожал им руки и предложил напитки. Грег тут же понял, что Гас и Лев недолюбливают друг друга. Это могло означать, что Гас не выполнит просьбу, с которой Грег хотел к нему обратиться. Может быть, не стоит даже и пытаться.

Гас был большой шишкой. До него сенатором был его отец. Такая династическая последовательность, думал Грег, это не по-американски. Гас помогал Франклину Рузвельту стать губернатором Нью-Йорка, а затем президентом. Теперь он входил в обладающий властью Комитет по иностранным делам.

Его сыновья, Вуди и Чак, ходили в одну школу с Грегом. Вуди был башковит, Чак – спортсмен.

Лев сказал:

– Неужели президент велел вам уладить дело с моей забастовкой, сенатор?

– Нет, – улыбнулся Гас. – Во всяком случае, пока – нет.

Лев повернулся к Грегу.

– В прошлый раз, когда этот завод бастовал, – двадцать лет назад, – президент Вильсон послал Гаса припугнуть меня, чтобы я дал рабочим прибавку.

– Я помог вам сэкономить, – мягко сказал Гас. – Они требовали прибавить доллар, а я заставил их согласиться на половину.

– Что было ровно на пятьдесят центов больше, чем я собирался дать.

Гас улыбнулся и пожал плечами.

– Пойдемте в обеденный зал?

Они прошли в зал. Когда они сделали заказ, Гас сказал:

– Президент был рад, что вы смогли прийти на прием в Белый дом.

– Наверное, мне не следовало приводить Глэдис, – сказал Лев. – Миссис Рузвельт держалась с ней несколько прохладно. Может быть, ей не нравятся киноактрисы.

«Ей совершенно точно не нравятся киноактрисы, которые спят с чужими мужьями», – подумал Грег, но оставил свои мысли при себе.

За едой Гас вел светскую беседу. Грег ждал возможности обратиться со своей просьбой. Он хотел летом поработать в Нью-Йорке, чтобы обзавестись связями и найти выходы на нужных людей. Ему мог помочь устроиться на стажировку отец, но – у республиканцев, а у них власти не было. Грег хотел работать в команде сенатора Дьюара, человека влиятельного и уважаемого, личного друга и помощника президента.

Он сам не знал, почему так боится заговорить об этом. В худшем случае Дьюар просто скажет «нет».

Когда покончили с десертом, Гас перешел к делу.

– Президент просил меня поговорить с вами о Лиге свободы.

Грег слышал об этой организации, это была правая группа, противостоящая «новому курсу» президента.

Лев зажег сигарету и затянулся.

– Мы должны остерегаться, чтобы к нам не проник социализм.

– Единственное наше спасение от кошмара, подобного тому, что творится сейчас в Германии, – «новый курс».

– Лига свободы – не нацисты.

– Разве? Они планируют вооруженное восстание с целью сместить президента. Конечно, это нереально – пока, во всяком случае.

– Я полагаю, у меня есть право на собственное мнение.

– Но вы поддерживаете не тех людей. Вы же понимаете, что никакого отношения к свободе эта Лига не имеет.

– Вы мне не рассказывайте о свободе! – начиная сердиться, сказал Лев. – Когда мне было двенадцать лет, меня выпороли питерские полицейские – за то, что мои родители бастовали.

Грег не понял, почему отец заговорил об этом. Жестокость царского режима казалась скорее доводом в пользу социализма, а не против.

– Рузвельту известно, что вы даете деньги Лиге, и он хотел бы, чтобы вы этого не делали.

– А откуда ему известно, кому я даю деньги?

– Ему сообщает ФБР. Они ведут наблюдение за такими людьми.