Тайное свидание

– Дядя Томас не совсем правильно понял вас, сэр. Видите ли, он решил, что вы просите моей руки, а не руки его дочери. Без сомнения, ему этого очень хотелось. Он уже давно беспокоится по поводу моего положения: боится, как бы я не осталась старой девой, – и считает, что обязан непременно выдать меня замуж. Иными словами, боюсь, он уже разослал объявление о якобы нашей с вами помолвке в газеты, так что к завтрашнему утру об этом узнает весь город.

Гарри с трудом оторвал глаза от атласных розочек, уставился на свои до блеска начищенные сапоги и, несмотря на немыслимое волнение в крови, умудрился сказать совершенно спокойно:

– Понятно, мисс Баллинджер.

– Пожалуйста, поверьте, милорд: мой дядя допустил ошибку из самых благородных побуждений! Я его самым тщательным образом расспросила, и он был абсолютно уверен, что вы просили моей руки. Вы же знаете, какой он: по большей части живет в совсем ином мире. Он может помнить всех своих драгоценных греков и римлян, однако, к сожалению, вечно путает имена собственных домочадцев. Надеюсь, вы это понимаете?

– Хм…

– Да, я не сомневалась, что вы все поймете: наверняка тоже страдали от его рассеянности. – Августа так стремительно прошлась по библиотеке, что плащ взметнулся у нее за спиной, точно темный бархатный парус. – И все-таки еще не все потеряно, хотя завтра нам обоим будет трудно, когда столь неожиданное известие дойдет до слуха наших друзей и знакомых. Впрочем, я кое-что придумала.

– Господи, спаси и помилуй! – пробормотал себе под нос Гарри.

– Что вы сказали? – внимательно посмотрела на него Августа.

– Да так, ничего, мисс Баллинджер. Вы, кажется, говорили, будто что-то придумали…

– Вот именно. А теперь слушайте. Я понимаю, у вас мало опыта в подобных интригах – слишком вы увлечены наукой, так что будьте, пожалуйста, внимательны.

– По-видимому, у вас-то опыт в таких делах значительный?

– Ну, не совсем в таких, если честно, – покраснела Августа, – однако кое-что в интригах я смыслю. Просто, чтобы воплотить в жизнь свои планы, требуется определенная ловкость, а также смелость и ум. И потом, нужно вести себя так, будто ничего необычного не происходит, все время сохранять спокойствие. Вы понимаете меня, милорд?

– Полагаю, что да. Почему бы вам не изложить то, что задумали, целиком, чтобы я смог уловить суть?

– Прекрасно! – Она сосредоточенно нахмурилась и принялась изучать карту Европы, висевшую на стене. – Дело в том, что, после того как в газетах появится сообщение о нашей помолвке, для вас будет уже невозможно с честью взять ваше предложение назад.

– Это верно, – согласился граф, – но я и не собирался.

– Вот именно: вы попались в ловушку, – а вот я вполне могу воспользоваться чисто дамской привилегией и возмутиться, что все было сделано без моего согласия.

– Мисс Баллинджер…

– Ах, я знаю, что поползут бесконечные слухи и сплетни, меня назовут бездушной кокеткой и бог знает кем еще. Возможно, мне даже придется на некоторое время уехать из города, но зато вы окажетесь свободным и вам все даже будут сочувствовать. Ну а когда буря уляжется, вы сможете просить руки моей кузины, как и собирались с самого начала.

Августа замолчала и выжидающе уставилась на графа.

– У вас все, мисс Баллинджер? – после паузы спросил Гарри.

– Ну… да, – пролепетала она уже не слишком уверенно. – А что, все слишком просто? Но мы, наверное, могли бы придумать что-нибудь и более хитроумное, только, по моему глубокому убеждению, чем проще, тем лучше.

– Вам, конечно, виднее: у меня же совсем нет опыта в подобных делах, – пробормотал Гарри. – А что, вас так пугает сама возможность оказаться в такой ситуации?

Щеки Августы предательски покраснели, и она отвела взгляд:

– Это неважно, сэр. Вы же просили не моей руки, и кто может вас за это винить? Я, например, отлично все понимаю… хотя должна, если позволите, высказать опасение, что вряд ли ваш брак с Клодией будет счастливым: очень уж вы похожи, – если понимаете, что я имею в виду…

Гарри поднял вверх ладонь, чтобы остановить ее словесный поток:

– Мне, видимо, следует кое-что прояснить, прежде чем мы продолжим обсуждение.

– Что же?

Загадочно улыбаясь, он помолчал, пытаясь предугадать, какова будет ее реакция, потом заявил:

– Дело в том, что ваш дядюшка не ошибся: я просил именно вашей руки, мисс Баллинджер.

– Моей? Вы просили моей руки, милорд?

Она выглядела совершенно ошеломленной, поэтому больше Гарри выдержать не мог: решительно приблизившись к девушке, взял ее дрожащую руку, поднес к губам и нежно поцеловал:

– Вашей руки, Августа.

Пальцы у нее были ледяные, она вся дрожала. Не говоря больше ни слова, Гарри привлек ее к себе. Какая она хрупкая, мелькнуло у него: тоненькая талия, изящная линия спины, мягкий изгиб бедер под розовым платьем…

– Милорд, я ничего не понимаю, – еле слышно прошептала Августа.

– Ничего удивительного, но, может быть, это вам что-нибудь объяснит…

Гарри наклонился и поцеловал ее – впервые по-настоящему, ну, если не считать тот невинный поцелуй, которым она одарила его в библиотеке Энфилда ночью…

Он целовал ее так, как ему мечталось все последние ночи, когда он лежал в своей постели без сна: не торопясь, легко касаясь разомкнутых губ, прекрасно понимая и охватившее ее смятение, и любопытство, и неуверенность, – но сила ее ответного чувства мгновенно разожгла в его душе пожар, ему безумно хотелось немедленно овладеть ею. И это желание затмевало разум, кружило голову.

Очень нежно Гарри взял маленькую ладошку Августы и положил себе на плечо, которое она тут же сжала пальцами – точно хваталась за последнюю соломинку. И он поцеловал ее опять – на этот раз страстно прильнув к чуть приоткрытым устам.

Вкус ее губ: сладостный, пряный, такой женский – чрезвычайно будоражил, и прежде чем осознал, что делает, Гарри уже со всей страстью приник к этому жаждавшему поцелуев рту. Руки его крепче обвили гибкую талию, сминая розовый шелк, атласные розочки прильнули к его рубашке, и под тонкой тканью он чувствовал ее напрягшуюся грудь.

Августа тихонько охнула и вдруг, неожиданно для себя, вскинула руки и обвила его шею. Плащ соскользнул с ее плеч, и Гарри, словно безумный, судорожно вдохнул аромат ее тела, духов, и предвкушение наслаждения стало непереносимым.

Он потянул за коротенький рукав ее платья, обнажив прелестное плечико и грудь, выскользнувшую из почти несуществующего корсажа: небольшую, округлую, упругую. Гарри с нежностью взял зрелый плод в ладонь. Да, он не ошибся: ее соски напоминали спелые ярко-красные ягоды.

– О господи, Гарри… то есть милорд…

– Нет-нет, пусть будет «Гарри» – это прекрасно!

Он позволил себе коснуться пальцем яркого бутона, цветущего на ее обнаженной груди, потом еще и еще, ощущая ответный трепет ее тела.

Отсвет догорающих в камине дров мерцал в красных камнях ожерелья, и эта женщина была так прекрасна, что он не мог отвести от нее взгляд. Он наблюдал, как пробуждается в ней страсть, и в его воображении мелькали соблазнительные образы великих античных цариц.

– О, моя Клеопатра! – пробормотал он задыхаясь.

Августа на мгновение замерла и попыталась высвободиться, но Гарри опять коснулся затвердевшего соска – легонько, ласково, потом проложил дорожку поцелуев по шее…

– Гарри! – задохнулась Августа вздрогнув, и прильнула к нему всем телом, словно хотела раствориться в нем, ее руки еще крепче обвили его шею. – Ах, Гарри! Мне всегда хотелось узнать, как это бывает…

Она сама поцеловала его, и эта неожиданная вспышка страсти подтвердила то, о чем он раньше только догадывался. В глубине души Гарри всегда был уверен, что Августа именно так ответит на его чувства, однако он совершенно не учел собственной, чрезвычайно бурной, реакции на ее ответную страсть. Эти расцветающие чувства буквально ослепили его.

По-прежнему нежно сжимая ее грудь, он осторожно потянул девушку вниз, на ковер. Она изо всех сил цеплялась за его плечи, полуприкрыв глаза, такие прекрасные, цвета топаза, в обрамлении пушистых ресниц, полные страсти, изумления и еще чего-то немного похожего на страх.

Гарри издал стон, вытянувшись с ней рядом на ковре, и рука сама потянулась к подолу ее платья.

– Милорд…

Он едва расслышал это слово, но все же поправил, целуя розовый сосок:

– Гарри.

Его рука медленно поползла вместе с юбкой вверх, обнажив до колен ноги в аккуратных чулочках.

– Гарри, пожалуйста! Я должна сказать вам что-то очень важное, и ни за что не соглашусь выйти за вас замуж, не сказав этого: не хочу, чтобы вы потом чувствовали себя обманутым.

Он замер; душу охватил леденящий холод.

– Что же вы хотели сообщить мне, Августа? У вас уже был другой мужчина?

Она непонимающе заморгала, потом ее щеки вспыхнули румянцем.

– О господи! Вы о чем? Конечно же, нет, милорд! И я совсем не об этом хотела поговорить с вами!

– Вот и прекрасно! – с облегчением воскликнул Гарри и усмехнулся, чувствуя одновременно и облегчение, и еще большее возбуждение.

Ну разумеется, никого у нее не было! Инстинкт опытного мужчины подсказал ему это сразу, еще несколько месяцев назад. И все-таки получить подтверждение собственным догадкам было приятно. Одной проблемой меньше, подумал он не без удовлетворения: если у нее не было любовников, то и соперничать не с кем – Августа будет принадлежать ему одному!

– Дело в том, – очень серьезно начала Августа, – что, боюсь, я буду очень плохой женой. Я пыталась объяснить вам это раньше, когда вы обнаружили меня в библиотеке Энфилда. Дело в том, что я не могу подчиняться большинству обычных правил нашего общества. Вы должны помнить: я ведь из нортумберлендских Баллинджеров и совсем не ангел в отличие от моей кузины. Мне совершенно чужды многие женские добродетели, а если точнее – у меня отсутствуют те качества, которые вы предъявляете к будущей жене.

Гарри еще чуть-чуть приподнял подол ее платья, обнажая бедра, с удовольствием ощутив пальцами необыкновенно нежную бархатистую кожу.

– Я уверен, что благодаря нескольким несложным урокам вы станете для меня великолепной женой.

– А я вот не разделяю вашей уверенности, сэр, – выдохнула Августа с отчаянием. – Очень трудно полностью переделать чей-то характер, вы же знаете…

– Я к этому не стремлюсь.

– Разве? – Она с тревогой и недоверием посмотрела ему в лицо. – И я вам действительно нравлюсь такой, какая есть?

– Очень! – Он поцеловал ее в плечо. – Есть, правда, парочка вопросов, которые хотелось бы обсудить, но это, так сказать, в рабочем порядке: когда вы станете восхитительной графиней Грейстоун.

– Ах вот как? – Она прикусила губу и крепко сжала ноги. – Гарри, вы любите меня?

Он вздохнул и перестал нежно поглаживать ее бедро.

– Я вас прекрасно понимаю: многие романтически настроенные молодые особы считают любовь чем-то необыкновенным: чувством, которое дается свыше, но отнюдь не в силу какого-либо рационально объяснимого процесса, – только сам я к таковым не отношусь и придерживаюсь диаметрально противоположного мнения.

– Ну разумеется! – не смогла она скрыть разочарования. – Я полагаю, вы вообще не верите в любовь, не так ли, милорд? В конце концов, вы же ученый: изучаете Аристотеля, Платона и прочих умных мужей. Должна только предупредить вас, сэр, что чрезмерно рациональное логическое мышление способно серьезно повредить восприятию.

– Я приму ваше замечание к сведению.

Он поцеловал ее в грудь, испытывая восторг от одного лишь прикосновения к этой шелковистой коже. Господи, как она прекрасна! Он не мог вспомнить, когда в последний раз желал женщину столь же сильно, как свою будущую жену.

Грейстоун дрожал от желания, нежный аромат возбужденного женского тела просто сводил его с ума. Да и она хочет его, он это чувствовал, поэтому решительно раздвинул ей ноги, коснулся пальцами бедер.

Августа вскрикнула и в страхе вцепилась ему в плечи. Глаза ее расширились от изумления.

– Гарри?..

– Разве тебе не приятно? – Покрывая легкими поцелуями грудь, он пальцами ласкал самые потаенные местечки ее тела.

– Не знаю, – прошептала она задыхаясь. – Ощущения такие странные… Я не уверена, можно ли…

Высокие часы в углу комнаты пробили один раз, и Гарри словно окатили ведром ледяной воды: он вдруг совершенно протрезвел и взял себя в руки.

– Боже мой! Что же я делаю? – Гарри резко сел и привел ее платье в порядок. – Леди Арбутнотт и ваш приятель Скрагз наверняка заждались вас, и нетрудно представить, что они подумают.

Августа нерешительно улыбнулась, когда он поднял ее, поставил на ноги и принялся разглаживать складки на платье.

– Не стоит бить тревогу, милорд. Леди Арбутнотт дама в высшей степени прогрессивных взглядов, как и я, а Скрагз, ее дворецкий, умеет держать язык за зубами.

– Как бы не так, черт бы его побрал! – проворчал Гарри, тщетно пытаясь расправить атласные розочки и закутать плечи Августы в плащ. – Черт бы побрал ваше платье! Вы же просто выпадаете из него! Позвольте заметить, сударыня: сразу же после нашей свадьбы вы первым делом закажете себе новый гардероб!

– Гарри…

– Поторопитесь! – Он взял ее за руку и потянул к окну. – Я должен без промедлений доставить вас к леди Арбутнотт. Меньше всего мне хотелось бы услышать сплетни вокруг вашего имени.

– Ах как вы правы, милорд! – с холодком заключила Августа.

Гарри, не обращая внимания на раздражение возлюбленной, выпрыгнул в окошко и помог благополучно приземлиться на траву и ей. Ее тело было таким податливым и теплым, что он снова застонал от необходимости расставания, поскольку до боли страстно желал ее. В голове мгновенно промелькнула мысль: а не отнести ли ее прямо наверх, в спальню, вместо того чтобы провожать к Салли? Нет, сегодня это было решительно невозможно.

«Но ничего, осталось немного, и я непременно сделаю это», – пообещал себе Гарри и, взяв Августу под руку, повел к калитке.

Господи, что эта сорвиголова сделала с ним? Свадьба должна состояться как можно скорее! Он просто не выдержит этой пытки.

– Гарри, если вас так беспокоят слухи и вы не любите меня, то скажите, ради бога, почему решили жениться на мне?

Августа плотнее завернулась в плащ, стараясь не отставать от спутника.

Вопрос был ему неприятен, хотя не стоило надеяться, что Августа просто легко согласится на предложение, не пытаясь выяснить истину.

– Моему решению имеется множество серьезных логических причин, – проговорил он резче, чем хотелось бы, остановившись неподалеку от калитки, чтобы выяснить, нет ли кого на улице. – Но сегодня о них я говорить не собираюсь. – В холодном лунном свете отчетливо виднелись плитки тротуара, окна дома Салли приветливо светились, и поблизости, слава богу, никого не было. – Накиньте капюшон, Августа.

– Хорошо, милорд. Конечно же, не стоит рисковать. Вдруг кто-нибудь нас заметит, верно?

Уловив в ее голосе насмешку и обиду, он нахмурился:

– Простите, но я не столь романтичен, каким вам хочется меня видеть. И к тому же у меня сейчас слишком мало времени.

– Да, это очевидно.

– Вы можете не заботиться о собственной репутации, мисс Баллинджер, однако мне она небезразлична.

Его, казалось, полностью занимало одно: как бы скорее и незаметнее доставить ее к задней двери особняка леди Арбутнотт. Калитка в сад была открыта. Гарри затащил туда Августу и заметил, как от стены дома отделилась тень, похожая на краба. Скрагз по-прежнему на посту, с раздражением заметил Гарри.

Он посмотрел на свою новоиспеченную невесту, но лицо ее было полностью скрыто опущенным капюшоном плаща. Отлично сознавая, что ведет себя отнюдь не как герой, о котором мечтают все девушки, и не как романтически настроенный жених, Грейстоун спросил:

– Августа, мы, надеюсь, договорились с вами, что завтра вы не станете пытаться криком и слезами добиваться от дядюшки перемены решения? В противном случае, должен вас предупредить…

– Господи, милорд! – Она вздернула подбородок. – Если вы удовлетворены помолвкой с особой весьма фривольного поведения, которая носит платья с чересчур глубоким вырезом, то, надеюсь, я уж как-нибудь сумею вытерпеть строгого, чересчур серьезного, совершенно лишенного какой бы то ни было романтики ученого. В моем возрасте мне следует быть благодарной и за то, что досталось… однако у меня есть одно условие…

– О черт, что за условие?

– Я настаиваю на продлении срока помолвки.

– И надолго? – неожиданно севшим голосом спросил граф.

– Думаю, год… – Она чуть приподняла капюшон и взглянула на него.

– Боже милосердный! Целый год тратить на какую-то помолвку, мисс Баллинджер. Даже трех месяцев вполне достаточно, чтобы подготовиться к свадьбе.

– Ну хорошо, полгода.

– Черт побери! Четыре месяца, и это мое последнее слово.

Августа вздернула подбородок и ядовито произнесла:

– Ах как это великодушно с вашей стороны, милорд!

– Да, согласен: чересчур великодушно. Ну и ладно. Ступайте в дом, мисс Баллинджер, пока я не передумал и не сотворил что-нибудь непристойное, после чего нам обоим будет исключительно стыдно.

Гарри повернулся и побрел через сад к калитке, потом по улице, и при каждом шаге в его душе вскипал гнев, стоило вспомнить, как торговался, точно на базаре, чтобы уменьшить продолжительность своей помолвки. Интересно, Антоний с Клеопатрой тоже вел себя подобным образом?

Гарри сегодня особенно сочувствовал Антонию, чего с ним никогда не случалось прежде. Он всегда считал этого римлянина жертвой необузданной страсти, но теперь начинал понимать, как может женщина подчинить себе мужчину, лишить самообладания.

Это было весьма тревожное открытие, и Гарри решил, что ему следует держаться настороже: в его избраннице явно обнаруживается талант доводить до безумия.

Через несколько часов, лежа без сна в постели и глядя в потолок, Августа все еще ощущала требовательные прикосновения рук и губ графа и изнывала от странной, неведомой прежде тоски, природу которой не могла объяснить. По телу у нее, казалось, струился жидкий огонь.

После долгих размышлений она вынуждена была признать, что больше всего ей хотелось бы, чтобы Гарри оказался сейчас здесь, с ней в одной постели, и произошло бы то, что должно, чего она так жаждет. Похоже, это и называют страстью, этому посвящают стихи, оды и романы.

При всем своем живом воображении, она даже не предполагала, насколько мучительными и опасными окажутся подобные чувства: в них недолго и потерять себя.

Похоже, граф настроен весьма решительно.

Августа почувствовала, как ее охватывает паника. Замужество? Выйти замуж за графа Грейстоуна? Как это возможно? Не совершает ли она ужасную ошибку? Кто она, и кто он? Нет, необходимо прервать эту помолвку, ради их же самих! Августа следила за призрачно бежавшими по потолку тенями и твердила себе, что просто обязана проявить чрезвычайную осторожность и находчивость.