Хлеб по водам

Глава 5

Забудь их, забудь людей, падших…

В пятницу днем за ними заехал не кто иной, как Конрой, – в длинном черном «мерседесе» с откидными сиденьями. Мистер Хейзен просил передать извинения, объяснил Конрой, ему неожиданно пришлось задержаться на работе, но он обязательно приедет сегодня, только попозже, вечером.

Стрэнд уселся на переднее сиденье рядом с Конроем; Лесли, Элеонор, Кэролайн и Джимми разместились сзади. Стрэнд был немного удивлен тем, что старшая дочь согласилась поехать с ними. Она заявила, что ей очень нравится Хэмптон, особенно во внесезонье, и что у нее там полно приятелей, с которыми хотелось бы повидаться. Еще одна подробность из жизни Элеонор, которая прежде была ему не известна, подумал Стрэнд, опуская телефонную трубку на рычаг, – оказывается, она бывала в Хэмптоне и у нее там друзья. Интересно, какие еще новости приберегла старшая дочь и захотят ли поделиться с ним своими Лесли, Джимми и Кэролайн, которые о чем-то болтали на заднем сиденье?..

– Кстати, – заметил Конрой, – там, в гараже, стоит небольшой пикап. Можете воспользоваться им и осмотреть окрестности.

– Я не вожу машину, – ответил Стрэнд. – И моя жена тоже. Но у Элеонор есть права. – За два года до окончания колледжа девушка приобрела видавший виды «форд». Он обернулся и спросил: – Ты слышала, что сказал мистер Конрой, Элеонор? Там в гараже есть машина, и ею можно пользоваться.

– Это и ко мне относится? – спросил Джимми.

– Разумеется, почему нет? – отозвался Конрой.

– Не знал, что у тебя есть права, Джимми, – заметил Стрэнд.

– Да один друг одалживал мне пару раз свою тачку, – сказал Джимми. – Ну, и я маленько научился водить и сдал на права.

Стрэнд лишь покачал головой. Еще одна подробность из жизни семьи, которая была ему не известна.

Конрой спросил, не включить ли радио, чтобы послушать музыку. Но Лесли не одобрила эту идею.

– Мы вечно спорим, какую именно музыку слушать, – мягко сказала она. – И я не хочу, чтобы мой выбор испортил поездку Джимми, Кэролайн или Элеонор, – что делать, если наши вкусы не совпадают.

Стрэнд наслаждался дорогой. Воздух был теплым и ароматным, солнце еще не зашло. Конрой оказался прекрасным водителем, и когда они выехали из Куинса и машин стало поменьше, огромный «мерседес» так и полетел по дороге, обсаженной деревьями, сжирая милю за милей. Стрэнд даже рад был тому обстоятельству, что Хейзен задержался в офисе. Иначе пришлось бы поддерживать с ним беседу, а он, Стрэнд, предпочитал ехать молча. Конрой не разговаривал, а к оживленной болтовне на заднем сиденье Стрэнд старался не прислушиваться. Теперь он радовался, что удалось вырваться на выходные за город, и еще ему не терпелось увидеть дом Хейзена. Ведь по жилищу можно многое сказать о человеке. Адвокат был для Стрэнда представителем новой, неведомой породы и все больше и больше интересовал его. Вообще по характеру своему Стрэнд был довольно осторожен в оценках и еще не решил, как ему относиться к этому человеку. Ведь познакомились они при необычных обстоятельствах. И Стрэнд вдруг осознал, что Хейзен немало узнал об их семье, но при этом почти ничего не сказал о себе. Ну, разве только то, что его предки оказались в Нью-Йорке в 1706 году и что он никогда не бывал в Огайо. К примеру, о своей теперешней семье он не проронил ни слова, – а это уже выходило за рамки обычной сдержанности. И если не считать признания в том, что он по профессии адвокат и ходит на симфонические концерты, говорил исключительно на абстрактные темы. Из статьи, напечатанной в «Кто есть кто», можно было составить довольно полное представление об общественной жизни Хейзена, частная же оставалась скрытой от посторонних глаз.

Пока они дома ждали, когда за ними заедет машина Хейзена, Элеонор вдруг заявила:

– Этому человеку что-то от нас надо.

– С чего ты взяла? – спросил Стрэнд.

– Таким, как он, всегда что-нибудь надо, – ответила Элеонор.

Отец счел это высказывание циничным и даже немного рассердился. Согласно его жизненным принципам, не следовало принимать приглашения от человека, которого подозреваешь в чем-либо нехорошем, пусть даже эти подозрения весьма смутны.

Лесли же, которая испытывала почти собственнические чувства к человеку, чьи раны лечила, и восхищенная стоицизмом, с каким он все это переносил, вдруг яростно набросилась на дочь, что было в общем-то для нее не характерно.

– Если ты так считаешь, почему бы тебе не отправиться на уик-энд куда-нибудь еще?

– Извини, – сказала Элеонор. – Я почему-то думала, мы живем в Америке. Свобода слова. Гарантирована конституцией, как и прочие права.

– Да хватит вам цапаться, – примирительно произнес Стрэнд. – Сегодня у нас каникулы.

Джимми лишь усмехался, довольный тем, что раз в кои-то веки досталось не ему, а старшей сестре. Кэролайн не обращала ни малейшего внимания на перепалку, лишь мечтательно мурлыкала что-то себе под нос, укладывая новенькую ракетку в сумку.

Глядя на быстро проносившиеся мимо весенние поля и леса, Стрэнд вспомнил о пикировке между женой и дочерью, а потом задумался о том, была ли в словах Элеонор доля истины. И в конце концов решил, что слова эти были продиктованы ревностью или же неприязнью, которые испытывала дочь по отношению к людям, занимающим более высокое положение. К людям, чьим приказам она была вынуждена подчиняться на работе и к числу которых она справедливо или же, напротив, необоснованно отнесла богатого адвоката. Для себя Стрэнд решил, что будет принимать Хейзена таким, каков он есть. А каков он есть, следовало признать, было ему не очень понятно, однако он не улавливал ни в манерах, ни во внешности Хейзена ни злобы, ни стремления выказать свое превосходство. Напротив… А узнав о страшной судьбе его сына, Стрэнд даже пожалел Хейзена. И если этому человеку нужна их семья, чтоб хотя бы на время оградиться от одиночества, это вряд ли можно назвать бесчестным манипулированием людьми. Стрэнд вспомнил о своих подозрениях, связанных с Кэролайн, и улыбнулся. Вряд ли Хейзен пригласил бы их в свой дом en masse[13], если бы замышлял утолить низменные инстинкты с семнадцатилетней девушкой.

Стрэнд задремал, мерное покачивание машины убаюкало его. И проснулся, лишь когда «мерседес» замедлил ход и свернул с шоссе на узкую дорожку, которая вела к каменным воротам. За воротами виднелась длинная аллея, обсаженная деревьями. Обрывалась она у моря. Даже здесь слышался отдаленный шум прибоя.

Конрой затормозил на площадке, усыпанной мелким гравием, и надавил на клаксон.

– Ну, вот мы и прибыли, – сказал он.

Все вышли из машины. Уже начало смеркаться, и на фоне ясного темнеющего неба вырисовывался громадный и бестолковый белый деревянный дом.

– Господи! – присвистнул Джимми. – Ничего себе образчик архитектуры!..

– Построен еще дедом мистера Хейзена, – сообщил Конрой. – В те времена люди мыслили крупными категориями.

Типично американский стиль, подумал Стрэнд; простота и незамысловатость во всем, и так на протяжении трех поколений… Нет, это вряд ли можно было отнести к семейству Хейзенов – дед наверняка гордился бы своим внуком.

Конрой снова дал сигнал. Из дома торопливо вышли мужчина и женщина.

– Мистер и миссис Кетли, – представил их Конрой. – Присматривают за домом. Они займутся вашим багажом.

Затем он представил гостей. Мистер Кетли был в черных брюках и накрахмаленном белом хлопковом сюртуке. Его жена – в черном платье и белом фартуке. Пожилые, приятной внешности люди, и с первого взгляда становилось ясно, что всю свою жизнь они тяжко и много трудились.

– А теперь я должен с вами попрощаться, – сказал Конрой. – Пора вернуться в город, забрать с работы мистера Хейзена и доставить сюда.

– Вы снова собираетесь проделать этот путь? – удивилась Лесли.

– Пустяки, ничего страшного, – ответил Конрой. – К одиннадцати будем здесь.

– Если б мы знали, то дождались бы, пока мистер Хейзен не освободится, – заметила Лесли. – Мы доставляем вам столько хлопот!..

– Мистер Хейзен и слышать об этом не хотел, – сказал Конрой. – Располагайтесь, чувствуйте себя как дома – вот что он просил вам передать. Если что понадобится, без стеснения обращайтесь к супругам Кетли. Обед для вас заказан. – И с этими словами он уселся в машину, преданный и безотказный помощник, водитель велосипедов, анонимный слуга, всегда при исполнении, ливрейный лакей, человек многих полезных талантов. Он включил мотор, лихо развернулся, описав полукруг, и задние фары «мерседеса» мигнули и растаяли в глубине аллеи.

– Сюда, пожалуйста. – Мистер Кетли повел их к парадному подъезду, освещенному огромными каретными лампами, которые слегка пощелкивали и потрескивали, пока они шли по вымощенному плитами просторному крыльцу.

Они оказались в холле. Наверх вела широкая лестница с резными перилами красного дерева. Мистер Кетли осведомился, желают ли гости сперва осмотреть свои комнаты или же хотят для начала выпить немного, чтобы взбодриться после утомительной поездки.

Стрэнд ответил, что побудет немного внизу, а от выпивки отказался. И прошел в гостиную. Кетли же повели всех остальных наверх. Гостиная оказалась просторной темной комнатой с отделанными деревянными панелями стенами, на которых висели полотна Писсарро, Вламинка, Шагала и Дюфи, а также каких-то неизвестных Стрэнду абстракционистов. В углу стоял огромный рояль, крышка которого была закрыта. Повсюду цветы в больших вазах, а также низкие удобные диваны и кресла-качалки совершенно неописуемого непретенциозного стиля, которые странным образом контрастировали с подлинной мебелью раннеамериканского периода – всеми этими солидными деревянными стульями, столами и бюро. Был в комнате и большой камин – незажженный, хотя в нем лежали поленья. Из окон открывался вид на океан.

Хейзен мог, конечно, жаловаться на то, что в доме у него слишком много пустующих спален, но в остальном, подумал Стрэнд, дом вполне отвечал всем современным требованиям и удобствам. Однако и сам дом, и эта гостиная мало что говорили о владельце. Ну, разве что рояль и живопись на стенах указывали на определенные пристрастия здешних обитателей. Через полуоткрытую дверь Стрэнд заглянул в маленькую библиотеку. Ладно, теперь не время, книги можно посмотреть в другой раз. Он не хотел, чтобы мистер или миссис Кетли застали его за этим занятием. Дом, по всей видимости, был построен в начале века, но интерьер и предметы обстановки выглядели так, точно их собирали на протяжении нескольких поколений, причем вкусы хозяев заметно разнились.

Стрэнд отворил дверь на террасу, и комнату тут же наполнил рев прибоя. Он вышел и оглядел бескрайнюю водную гладь Атлантики, отливавшую сумеречным блеском под темнеющим небом. Прямо под террасой был расположен бассейн. От воды поднималась полупрозрачная дымка, расцвеченная желтым и серебристым – от света, льющегося из окон дома.

Стрэнд глубоко вдохнул солоноватый воздух. Вдали, среди дюн, виднелись огоньки других домов. Нельзя сказать, чтобы они находились по соседству. Если дед Хейзена искал покоя, то он весьма удачно выбрал место для особняка. Чуть больше ста миль от Нью-Йорка – и вот оно, ощущение безграничного простора, благотворный климат и тишина, нарушаемая лишь шумом волн да криками чаек. Здесь, размышлял Стрэнд, трудно представить, что где-то там, в городах, задыхаются от смога и выхлопных газов люди, мчатся куда-то в битком набитых, провонявших вагонах метро… И их все время преследует шум транспорта, и они тратят свою жизнь на какие-то бессмысленные занятия. Здесь же, на берегу океана, воздух пропитан запахом соли, ароматом травы и цветов. И хотя бы сегодня, хотя бы на один вечер, здесь можно забыть о войнах, которые в этот момент идут на земле, о городах, охваченных пламенем, о кровавых столкновениях рас, племен и амбиций.

Да, подумал Стрэнд, вернувшись в дом и затворяя за собой дверь на террасу, отчего шум океана тут же стих, жена была совершенно права – глоток морского воздуха ему не повредит.

Они вошли в столовую, где их ждал обед, и увидели, что поленья в камине пылают, а на столе стоят зажженные свечи. Элеонор переоделась в бледно-голубые слаксы и кашемировый свитер, Джимми снял галстук, который нацепил перед поездкой, очевидно, считая его непременным атрибутом костюма путешественника. Лесли, несмотря на то что ноги у нее были стройные, редко носила брюки; она появилась в длинной цветастой хлопковой юбке и блузке без рукавов. Кэролайн на совесть отскребла личико под душем и, как отметил Стрэнд, выглядела особенно свеженькой.

В глазах Стрэнда, усевшегося во главе стола, вся его семья являлась воплощением красоты, молодости и здоровья. При свете камина и свечей Лесли выглядела настоящей красавицей и, казалось, приходилась старшей сестрой двум девушкам, сидевшим по обе стороны от нее.

– Хочешь верь, хочешь нет, – шепнула она ему, когда они входили в столовую, – но у нас в спальне висит подлинник Ренуара. Портрет обнаженной. Можешь себе представить? В спальне!..

Еда была великолепна. Сначала подали моллюски, а затем восхитительно приготовленную, очень нежную сайду. Подавал блюда мистер Кетли. Он же разлил по бокалам белое французское вино, и все они выпили, даже Кэролайн, в оправдание пробормотавшая:

– Знаете, я впервые в жизни обедаю в столовой с камином. Страшно возбуждает, вам не кажется?..

Джимми произнес тост:

– За богатеньких!

Кэролайн, потягивая вино, захихикала, что было, по мнению Стрэнда, довольно невежливо с ее стороны. Глава семьи покосился на мистера Кетли, посмотреть, как тот воспринял выпад против хозяина. Но Кетли в этот момент заворачивал в салфетку вторую бутылку вина и, похоже, вовсе не слышал и не замечал того, что происходит за столом. Тем не менее Стрэнд решил исправить ситуацию. Поднял свой бокал и сказал:

– За бесконечные гостеприимство и доброту нашего отсутствующего хозяина!

Джимми подмигнул ему, как бы давая понять, что разгадал намерение отца. Придется поговорить с сыном чуть позже, напомнить, что, находясь в гостях, необходимо следить за своими манерами.

После обеда мистер Кетли принес коробку сигар. Стрэнд уже собирался было отрицательно покачать головой, но вдруг передумал и взял одну. А когда принял из рук Кетли специальные ножнички и собрался обрезать конец, Лесли заметила с сомнением:

– Ты уверен, что…

– Но если Кэролайн, будучи в столь юном возрасте, решила, что сегодня самый подходящий вечер, чтобы выпить бокал вина, – возразил Стрэнд, – надеюсь, преклонный возраст ее отца позволяет попробовать первую в его жизни сигару. – И он, усердно пыхтя, начал раскуривать сигару от зажигалки, поданной ему Кетли. Дым оказался удивительно приятным на вкус.

– Мистер Кетли, – сказал Джимми, – я бы тоже с удовольствием выкурил сигарку.

– Джимми!.. – одернула сына Лесли.

– Мне нравится, как выглядит папаша с сигарой в зубах. – Джимми и не подумал смутиться. – Может, я тоже буду выглядеть с ней более импозантно. – Он взял сигару из ящичка и одобрительно осмотрел ее. – Гаванские… Просачиваются в страну под дулами империалистов-гринго. Что ж, придется и мне внести свой скромный вклад в дело мировой революции.

«Нет, – подумал Стрэнд, глядя, как сын, раскурив сигару, лихо зажал ее в зубах, – нет, я определенно должен потолковать с ним по душам о том, что можно и чего нельзя в этом доме». Он был доволен, увидев, что после нескольких затяжек Джимми вынул сигару изо рта и держал ее в пальцах, покуривая только для того, чтобы она не потухла. Затем мальчик раздавил не выкуренную и до половины сигару в пепельнице, и они с Элеонор поднялись из-за стола и заявили, что собираются взять фургончик и съездить в Бриджгемптон, где, согласно уверениям Элеонор, имелся очень уютный бар, владелец которого вечерами замечательно играл джаз.

Кэролайн сказала, что будет смотреть телевизор, и устроилась в кресле в библиотеке, а Стрэнд и Лесли решили прогуляться по пляжу. Одевшись потеплее – вечер был прохладный, – супруги вышли из дома. Держась за руки, они зашагали по твердому и влажному после прилива песку, время от времени ощущая на лицах капли соленой воды, которые разлетались от волн, набегавших на берег. Высоко в чистом небе стояла луна, дул свежий ветер, а вдали, на горизонте, виднелись огоньки корабля.

Лесли крепко сжала руку мужа в своей.

– Как хорошо… – пробормотала она.

Стрэнд сидел в гостиной, в кресле-качалке перед пылавшим камином. В доме стояла полная тишина, он был один. Лесли поднялась наверх и готовилась лечь спать. Ритуал нанесения крема на лицо и расчесывания волос на ночь требовал непременного уединения. Элеонор и Джимми еще не вернулись, а Кетли давным-давно отправились к себе в комнату, которая находилась где-то в дальней части дома. Стрэнд удовлетворенно вздохнул, наблюдая за язычками пламени, и вдруг услышал, как к дому подъехала и остановилась машина.

Минуту спустя в гостиную вошли Хейзен и Конрой, и Стрэнд поднялся – поздороваться с хозяином дома.

– Добрый ве… – начал он и тут же осекся. С Хейзеном было явно что-то не так. Из-под глубоко натянутой на голову темной фетровой шляпы смотрели ничего не видящие глаза. Ступал адвокат с неестественно выпрямленной спиной, медленно и осторожно, точно боялся споткнуться. Конрой выглядел совсем измученным; он держался рядом с шефом, вытянув руки, готовый подхватить Хейзена, как только тот начнет падать. А когда Хейзен приблизился к гостю, впрочем, похоже, вовсе не замечая его, Стрэнд уловил сильный запах виски. Хейзен был в стельку пьян. Конрой скроил извиняющуюся гримасу, а Хейзен, не снимая шляпы, рухнул в глубокое мягкое кресло.

– Конрой, – распорядился Хейзен тихо и медленно, старательно выговаривая каждое слово. – Я хочу виски. И принеси бутылку содовой. Я сам налью себе содовой. Я не желаю, чтобы ты утопил в ней все это чертово виски.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Конрой и направился к буфету, служившему баром.

– Он отличный секретарь, этот Конрой, – пробормотал Хейзен, по-прежнему не глядя на Стрэнда. – Отличный шофер. Но нена… ненадежен, когда речь заходит о выпивке. Стрэнд, – продолжил он, даже не повернув к гостю головы, – а вы счастливчик. Вам не приходится иметь дел с ворами. Что касается меня, то я, увы, занимаюсь исключительно ворами. И так целыми днями, неделю за неделей. Одна неделя прошла – начинается новая. И знаете, вовсе не любовь заставляет мир вертеться, Стрэнд. Нет, это только так говорят. Страсть к наживе, самая не… неприкрытая… оголтелая, преступная страсть к наживе. И вот что еще я скажу вам, Стрэнд. Если бы законы этой страны по-настоящему действовали, то три четверти самых ува… уважаемых ее граждан сидели бы за решеткой, да… Черт возьми, Конрой, я что, весь этот гребаный вечер напролет должен ждать, когда мне подадут наконец виски?..

– Уже иду, сэр, – откликнулся Конрой, к чьим талантам добавился еще один – подача горячительных напитков. Он спешил к своему хозяину с бокалом и маленькой бутылочкой содовой.

Не глядя на него, Хейзен протянул руку, и Конрой сунул в нее бокал.

– А теперь добавь содовой, – сказал Хейзен. – Тихо, тихо, хватит!.. – Конрой – дозировщик содовой, не налил в бокал и наперстка. – Он, знаете ли, сам не пьет. И не обо… одобряет людей, употребляющих спиртное. – Хейзен злобно взглянул на секретаря. – Я правильно выразился, Конрой?

– Более или менее, сэр, – ответил тот и слегка поклонился.

– Более или менее, – мрачно проворчал Хейзен. – Этот Конрой… он у нас человек «более или менее». Трезвенник, устраивает похоронный звон по всем пьяницам. Анальный тип. Берегитесь трезвенников, Стрэнд, они живут мыслью о возмездии. – Адвокат хрипло рассмеялся. Затем чисто автоматическим жестом поднес бокал к губам и выпил. – С облегченьицем… огромное спасибо!.. – И он снова грубо расхохотался. А после паузы сказал: – Знаете, Стрэнд, я путешествую по стране отчаяния. Вы верите в Бога, Стрэнд?

– Да.

– Конрой, – сказал Хейзен, – идите отсюда к чертовой матери. Спать!

– Я думал, может, вам еще понадоблюсь, – нервно ответил Конрой. Лицо его было пепельно-серым от усталости, но он держался. – Я не устал.