Жены и дочери

– Но, сэр, мисс Гибсон скоро исполнится семнадцать! Я сам недавно слышал, как вы это сказали, – гневно возразил юноша, однако доктор опять его не услышал.

– Вы не пожелали показать письмо ее отцу, принявшему вас в свой дом. Сын того майора Кокса, которого я хорошо знал, должен был прийти ко мне и открыто заявить: «Мистер Гибсон, я люблю – или воображаю, что люблю, – вашу дочь. Не считаю правильным скрывать от вас свое чувство, хотя не в состоянии заработать ни пенни. Не имея перспектив на независимое существование даже для себя еще в течение нескольких лет, не скажу ни слова о своих чувствах – или воображаемых чувствах – самой юной леди». Вот как должен был поступить сын вашего отца, хотя сдержанное молчание оказалось бы намного предпочтительнее.

– А если бы я так поступил, сэр – возможно, действительно следовало произнести эти слова, – взволнованно и торопливо проговорил мистер Кокс, – каким бы оказался ваш ответ? Вы бы одобрили мою страсть, сэр?

– Скорее всего я ответил бы – хотя не уверен в точности выражений, – что вы молодой болван, но не бесчестный молодой болван. Еще посоветовал бы не позволять себе задумываться о телячьей любви, пока она не выросла в истинную страсть. А чтобы компенсировать причиненное унижение, велел бы вступить в крикетный клуб Холлингфорда и постарался как можно чаще отпускать по субботам, во второй половине дня. А так придется написать лондонскому агенту вашего отца и попросить его забрать вас из моего дома. Разумеется, с возвратом уплаченных денег, что позволит вам устроиться на учебу к другому доктору.

– Отец ужасно расстроится, – горестно пробормотал исполненный отчаяния и раскаяния мистер Кокс.

– Не вижу другого выхода. Конечно, доставлю майору Коксу лишние хлопоты (конечно, о том, чтобы не ввести его в дополнительные расходы, позабочусь), но думаю, что больше всего его расстроит злоупотребление доверием, ибо я доверял вам, Эдвард, как собственному сыну!

Когда мистер Гибсон говорил серьезно, особенно о чувствах – он, кто так редко раскрывал сердце, – в голосе его появлялось нечто неотразимое для собеседника: переход от привычного шутливого тона к нежной искренности.

Опустив голову, мистер Кокс надолго задумался, а потом признался:

– Но я люблю мисс Гибсон. Кто же мне поможет?

– Надеюсь, мистер Уинн! – ответил доктор.

– Его сердце уже занято, а мое оставалось свободным до того момента, пока я не увидел ее.

– Не пройдет ли ваша… страсть, скажем так, если отныне мисс Гибсон станет выходить к столу в синих очках? Как я заметил, вы очень много рассуждаете о красоте ее глаз.

– Насмехаетесь над моими чувствами, сэр. Должно быть, забыли, что и сами когда-то были молоды.

Перед мысленным взором доктора возникла «бедняжка Дженни», и он почувствовал себя слегка пристыженным, а после минутного раздумья предложил:

– Что же, мистер Кокс, давайте попробуем заключить сделку. Вы поступили очень плохо. Надеюсь, в глубине души уже признали свою вину или признаете, как только остынете от этого разговора и немного подумаете. Но я не утрачу остаток уважения к сыну своего друга. Если дадите слово, что, оставшись в моем доме в качестве ученика или ассистента – назовите как угодно, – не попытаетесь вновь открыть свою страсть (видите, стараюсь взглянуть вашими глазами на то, что назвал бы фантазией) устно, письменно, взглядами или поступками лично дочери или в разговорах с другими людьми, то продолжите обучение. Если же не готовы пообещать, придется прибегнуть к названной мере, а именно написать агенту вашего отца.

Мистер Кокс застыл в нерешительности.

– Но мистер Уинн знает о моих чувствах к мисс Гибсон, сэр. У нас нет секретов друг от друга.

– В таком случае, он должен перевоплотиться в тростник. Вам известна история о парикмахере царя Мидаса, чьи пышные кудри скрывали ослиные уши. Поэтому, за неимением мистера Уинна, парикмахер приходил на берег озера и шептал тростнику: «У царя Мидаса ослиные уши». Однако он так часто это повторял, что тростник запомнил слова и постоянно их шуршал, так что скоро тайна перестала быть тайной. Если будете без конца твердить мистеру Уинну о своей симпатии, уверены, что он не поделится с кем-то еще?

– Если даю слово джентльмена, то даю его и за мистера Уинна.

– Полагаю, я вправе рискнуть. Но не забывайте: опорочить имя невинной девушки очень легко. Молли растет без матери, и уже потому должна ходить среди вас безупречной, как сама Уна[12].

– Мистер Гибсон, если хотите, готов поклясться на Библии! – горячо воскликнул молодой человек.

– Глупости. Можно подумать, что вашего честного слова, если оно чего-то стоит, недостаточно! На этом, если желаете, пожмем друг другу руки.

Мистер Кокс с готовностью схватил предложенную ладонь и больно вдавил мистеру Гибсону в палец кольцо, а выходя из комнаты, смущенно спросил:

– Можно дать Бетии крону?

– Разумеется, нет! Оставьте это мне. Надеюсь, ей, пока девушка здесь, вы не скажете ни единого слова, ну а я позабочусь, чтобы она устроилась в приличное место.

Мистер Гибсон велел подать лошадь и отправился к больным, осталось еще несколько вызовов. Он любил повторять, что за год совершает кругосветное путешествие, – не многие доктора графства обладали столь же обширной практикой. Он заглядывал в отдаленные хижины на краю деревень, заезжал в фермерские дома, навещал дворян в радиусе пятнадцати миль от Холлингфорда и оставался любимым доктором всех знатных семейств, по тогдашней моде каждый февраль уезжавших в Лондон и возвращавшихся в поместья в начале июля. В силу необходимости он редко оставался дома, но сейчас, в этот мягкий летний вечер ощущал отсутствие серьезной опасности, хотя с изумлением признавал, что малышка Молли быстро взрослеет и становится пассивным объектом того мощного интереса, который определяет жизнь женщины. Но при этом он так подолгу отсутствовал, что не мог оградить дочь в той мере, в какой следовало бы. Результатом раздумий стал утренний визит в дом сквайра Хемли, во время которого доктор предложил позволить дочери наконец-то принять приглашение хозяйки, которое до сих пор под любым предлогом им отклонялось.

– Если ответите мне известной пословицей: «Кто не захотел, когда мог, когда захочет, не сможет», – и, обещаю, я не обижусь.

Вне всякого сомнения, миссис Хемли искренне обрадовалась, что в доме будет гость, девушка, которую не нужно занимать. Можно предложить ей погулять по саду или, когда разговоры утомят больную, попросить почитать вслух. Юность и свежесть принесут в одинокую замкнутую жизнь очарование и аромат летнего утра. Трудно представить что-то более приятное, так что визит Молли в особняк сквайра Хемли был с легкостью улажен.

– Жаль только, что дома нет Осборна и Роджера, – проговорила миссис Хемли своим тихим мягким голосом. – Что, если девочка заскучает с нами, стариками? Когда она приедет? Жду ее с нетерпением!

Сам же мистер Гибсон в глубине души радовался отсутствию юношей: ему не хотелось, чтобы, едва спасшись от Сциллы, дочка сразу попала к Харибде. Впоследствии он не раз укорял себя за то, что считал всех молодых людей волками, которые гонятся за его единственной овечкой.

– Она еще ничего не знает о предстоящем визите, – заметил доктор, – а я понятия не имею, что ей понадобится и сколько времени займут сборы. Прошу вас о снисхождении: она пока еще всего лишь маленькая невежда и не вполне обучена этикету. Возможно, наши домашние манеры покажутся вам не вполне подходящими для девушки, однако, уверен, атмосфера вашего дома пойдет ей на пользу.

Услышав от жены о предложении мистера Гибсона, сквайр не меньше ее обрадовался приезду юной гостьи, ибо, когда не мешала гордость, отличался сердечным гостеприимством. Настоящий восторг вызвала мысль о том, что больная теперь будет проводить время в приятной компании, и все же Хемли заметил:

– Это даже хорошо, что наши оболтусы сейчас в Кембридже, а то, не приведи господь, и до романа недолго.

– И что же здесь такого? – пожала плечами более романтичная супруга.

– А то, что это вовсе ни к чему! – решительно отрезал сквайр. – Осборн получит превосходное образование, лучшее во всей округе, унаследует поместье и станет Хемли из Хемли. В графстве нет семьи древнее и достойнее нашей, поэтому он сможет жениться, когда захочет и на ком захочет. Если бы у лорда Холлингфорда была дочь, то составила б ему прекрасную партию. А влюбляться в дочь Гибсона ему незачем: я этого не допущу.

– Да, ты прав: она Осборну не пара. Ему надо смотреть выше.

– А что касается Роджера, – продолжил сквайр, – то ему придется устраиваться в жизни самостоятельно и самому зарабатывать себе на хлеб. Боюсь, его успехи в Кембридже весьма скромны, так что в ближайшие лет десять ему будет не до семьи.

– Если, конечно, речь не идет о богатой наследнице, – возразила миссис Хемли, в очередной раз продемонстрировав романтический, совершенно непрактичный склад ума.

– Ни один из моих сыновей не получит разрешения на брак с девицей из семьи, богаче нашей, – жестко заявил сквайр. – Ничего не имею против, если годам к тридцати Роджер сумеет обзавестись капиталом фунтов в пятьсот годовых, а жену выберет с десятью тысячами, но если мой мальчик с двумя сотнями фунтов – а ровно столько получит от нас Роджер – женится на особе с пятьюдесятью тысячами, я от него отрекусь. Это отвратительно.

– Но только не в том случае, если они полюбят друг друга и от этого брака будет зависеть их счастье, – мягко возразила миссис Хемли.

– Вот еще! Какая там любовь! Правда, моя дорогая, мы с тобой так страстно любили друг друга, что не могли и дня прожить врозь, но это совсем другое дело. Современная молодежь совсем не похожа на нас: любовь превратилась у них в нелепые фантазии и сентиментальный роман.

Мистер Гибсон решил, что вполне достаточно договориться о визите дочери с самими Хемли, так что не счел нужным ставить ее в известность вплоть до самого дня отъезда.

– Кстати, Молли, – сообщил он дочери утром, – сегодня ты отправляешься в Хемли. Миссис Хемли хочет, чтобы ты провела у них недельку-другую, и мне очень удобно воспользоваться приглашением именно сейчас.

– Поехать в Хемли, сегодня же! Право, папа, ты что-то от меня скрываешь. Что за таинственная причина? Пожалуйста, скажи, в чем дело! Погостить в Хемли неделю-другую! Но ведь я еще ни разу в жизни не уезжала из дому без тебя!

– Да и ходить не умела, прежде чем не поставила ноги на землю и не попробовала. Все когда-то случается впервые.

– Твое решение явно связано с тем письмом, которое ты у меня отобрал еще до того, как я успела рассмотреть почерк.

Серьезные серые глаза так пристально смотрели отцу в лицо, стараясь разгадать секрет, что он не выдержал и рассмеялся:

– А ведь ты колдунья, дочка!

– Значит, так и есть! Но если это письмо от миссис Хемли, то почему мне нельзя было его прочесть? С того самого дня – кажется, это был четверг? – постоянно казалось, что ты что-то затеваешь. Ходил с задумчивым, озадаченным видом, как настоящий заговорщик. Пожалуйста, папа, скажи, – подойдя ближе, умоляюще повторила Молли, – почему мне нельзя увидеть записку? И почему вдруг понадобилось ехать в Хемли?

– Тебе что, не хочется ехать? Желаешь остаться дома?

Если бы дочь ответила утвердительно, это доктора скорее бы обрадовало, чем расстроило: расставание даже на короткое время внушало ему ужас, – однако Молли сказала, пожав плечами:

– Не знаю. Наверное, если немного подумать, то пойму, чего хочу, а сейчас я просто удивлена столь неожиданным предложением, но одно знаю точно: не хочу уезжать от тебя. Почему ты меня прогоняешь, папа?

– В эту самую минуту где-то сидят три старые леди и решают твою судьбу. Одна держит в руке веретено и прядет нить, но вот на нитке образовался узелок и она не знает, что с ним делать. Сестра ее тут же вооружилась ножницами и по привычке приготовилась разрезать нить, но третья леди – самая умная – пытается сообразить, как распутать узел. Именно она решила, что тебе следует отправиться в Хемли, а остальные с ней согласились. Поэтому, раз богини судьбы решили, что визит необходим, нам с тобой остается только подчиниться.

– Все это ерунда, папа, и мне еще больше хочется узнать истинную причину.

Мистер Гибсон сменил тон и заговорил серьезно.

– Причина существует, Молли, но называть ее я не хочу. Я сказал тебе все, что считал нужным, и надеюсь, ты поведешь себя достойно и не станешь ничего выяснять.

– Хорошо, папа, обещаю не ломать голову над истинной причиной, но должна тебя расстроить. В этом году мне не шили новых платьев, а из старых я выросла: осталось всего три, которые можно носить. Как раз вчера Бетти заметила, что пора обновить гардероб.

– Разве то, что сейчас на тебе, не подойдет? Цвет очень милый.

– Да, но, папа, оно же шерстяное: в нем будет жарко, ведь с каждым днем становится все теплее.

– Жаль, что девочки не могут одеваться так же, как мальчики! – с досадой воскликнул мистер Гибсон. – Откуда мужчине знать, что дочери нужны новые платья? И где их взять, когда оказывается, что они нужны немедленно?

– Ах вот в чем вопрос! – всплеснула в отчаянии руками Молли.

– А нельзя пойти к мисс Розе? Разве у нее нет готовой одежды для девочек твоего возраста?

– Мисс Роза! Да мы никогда ничего у нее не покупали! – удивилась Молли, ибо отец назвал имя главной портнихи и модистки городка. Ей же всю одежду шила Бетти.

– Ну, судя по всему, многие уже считают тебя вполне взрослой юной леди, так что счета от модистки придется принять как должное. Конечно, не следует покупать то, что не сможешь оплатить на месте. Вот десять фунтов; отправляйся к мисс Розе или любой другой портнихе и выбери то, что придется по вкусу. В два часа Хемли пришлют за тобой экипаж, а все, что не успеешь собрать к этому времени, я передам с их прислугой в субботу, когда поеду на рынок. Нет-нет, не благодари! И деньги тратить жаль, и не хочу, чтобы ты уезжала и бросала меня одного: буду очень скучать. Только острая необходимость вынуждает прибегать к крайним мерам. Давай все решим побыстрее, пока я не расчувствовался до слез. Я так тебя люблю.

– Папа, ты опять говоришь загадками. Хоть я и пообещала ничего не выяснять, но если будешь продолжать нагнетать таинственность, уступлю любопытству.

– Иди и трать свои десять фунтов. Неужели непонятно, что это плата за молчание?

Сочетание запасов готовой одежды в салоне мисс Розы со вкусом Молли не привело к какому-либо успеху. В результате был куплен отрез сиреневого ситца: эта ткань легко стирается и хорошо подходит для утра, – а платье сшить к субботе могла и Бетти. Для праздников и торжественных случаев, под которыми подразумевались воскресные дни и вечера, мисс Роза убедила заказать наряд из яркого тонкого клетчатого шелка, очень модного в этом сезоне. Молли решила, что клетка порадует шотландскую душу отца, однако, едва увидев расцветку, доктор закричал, что тартан принадлежит несуществующему клану и ей следовало бы об этом знать, но что-либо менять было уже поздно, так как мисс Роза пообещала приступить к работе сразу, как только мисс Гибсон выйдет из магазина.

Вместо того чтобы отправиться по своему обычному дальнему маршруту, доктор все утро ходил по городу. Несколько раз встречал на улицах дочь, но если оказывался на противоположной стороне, не переходил через дорогу, а лишь кивал и продолжал путь, коря себя за слабость: при мысли о расставании на пару недель его одолевала тоска.

«В конце концов, она же вернется, и все будет так, как раньше, если глупец Кокс откажется от своих фантазий. В противном случае проблему придется как-то решать, но об этом можно подумать позже».