– Сколько вы уже там? – спросила она.
– Почти нисколько. Вижу, вы готовы. Идем?
– Да, идем.
На улице было прохладнее. Когда они ступили на площадь Навона, самый звук журчащей воды освежил вечерний воздух. Очаровательная пьяцца сверкала, огни переливались в каскадах воды, отсвечивали от автомобильных фар и сияли в кафе «Три ступеньки».
– Вижу столик, – сказал Грант. – Занимаем его, быстро!
Он стоял у края тротуара. Площадь Навона почти не была видна. Для Софи это значения не имело. Ее гораздо больше устраивало сидеть здесь, окруженной со всех сторон, в легкой толкотне, ошеломленной, возможно, обманутой в результате какой-нибудь махинации, придуманной специально для туристов, чем реагировать на Рим с благоразумием знающего человека, хорошим вкусом человека опытного и сдержанностью, которых она в любом случае не имела.
– Это волшебство, – улыбнулась она Гранту. – Все это. Это волшебство. Я могла бы это выпить.
– И вы это сделаете, – сказал он, – единственно возможным способом. – И заказал коктейли с шампанским.
Сначала они почти не разговаривали, и данное обстоятельство нисколько их не тревожило. Грант проронил несколько фраз о Навоне.
– В античные времена это был цирк. Представьте себе всех этих гуляющих юнцов обнаженными и бегущими свои дистанции при свете факелов или бросающими диски в самую жару днем. – И, после некоторого молчания: – Вы знаете, что фигуры в середине фонтана олицетворяют четыре великих реки? Создал его Бернини, и он же, вероятно, изваял коня, что можно считать портретом.
И потом еще:
– Ту огромную церковь выстроили на месте публичного дома. Именно там с бедной святой Агнессы сорвали одежду, и в ответ на стыдливость девушки у нее немедленно выросли роскошные волосы, которые полностью ее укрыли.
– Она была, наверное, святой покровительницей леди Годивы[25 - Англосаксонская графиня (980–1067), которая, по легенде, проехала обнаженной, прикрывшись лишь волосами, по улицам города Ковентри в Великобритании ради того, чтобы ее муж снизил тяжелые налоги для своих подданных.].
– Или либреттистов «Волос».
– Совершенно верно. – Софи сделала еще глоток коктейля с шампанским. – Мне кажется, нам действительно следовало бы спросить друг у друга, что такое могло приключиться с мистером Мейлером, – сказала она.
Грант остался неподвижен, только пальцы его левой руки, лежавшей на столе, сжали ножку бокала.
– Разве нет? – рассеянно спросила Софи.
– Я не чувствую себя обязанным это делать.
– И я тоже, по правде говоря. В сущности, мне кажется, что без него гораздо лучше. Если вы не против моих слов.
– Нет, – вяло отозвался Грант. – Нет, не против. А вот и наш автомобиль.
IV
Когда в десять минут седьмого Аллейн вернулся в свой шикарный отель, его ждало сообщение с просьбой позвонить комиссару полиции Вальдарно. Он так и поступил, и тот как бы между прочим, но едва скрывая чувство профессионального удовлетворения, сообщил Аллейну, что его люди уже проследили женщину по имени Виолетта до ее жилища в трущобах. Сказав, что они проследили ее, он поправился, пояснив: он не имел в виду ее лично, поскольку его человек дома Виолетту не застал. Однако он собрал полезные сведения у соседей, которые знали о ее войне с Себастьяном Мейлером и рассказали, не совпадая во мнениях, что она была его брошенной любовницей, женой или помощницей в нечистых делах, что он серьезно предал ее и что она постоянно его клянет. Обладая скандальным характером, мстительностью и нелюбовью к детям, Виолетта не пользовалась популярностью среди женского населения своей улицы. Также ее задерживали за незаконное попрошайничество на чужой территории в этом районе. Выяснилось, что во времена своей юности мистер Мейлер оставил Виолетту на Сицилии.
– Где, мой дорогой суперинтендант, – сказал Вальдарно, – она вполне могла быть его соучастницей в контрабанде героина. Палермо, как всем нам хорошо известно, транзитный порт.
– Да, действительно.
– Все сходятся во мнении, что она немного не в себе.
– Даже так.
Оказалось, продолжал комиссар полиции, что в течение неопределенного времени, возможно, в течение нескольких лет, Мейлер избегал Виолетту, но, узнав, что он находился сначала в Неаполе, а потом в Риме, она выследила его, устроившись наконец продавщицей открыток у Сан-Томмазо.
– Я поговорил с этим ирландским доминиканцем, – сказал комиссар полиции. – Пусть не говорит глупостей, что никто не проскользнет мимо их бдительного ока, спускаясь на нижние уровни или уходя оттуда. Это просто смешно. Они продают свои открытки, четки, подсчитывают выручку, уходят в кладовки, спят, болтают, они молятся. Человеку с талантами Мейлера это не составило бы никакого труда.
– А как насчет женщины с талантами Виолетты?
– Ха-ха. Вы говорите о тени на стене? Хотя я уверен, что она могла бы ускользнуть от бдительного ока наших джентльменов, сомневаюсь, что она это сделала. И даже если и так, мой дорогой коллега, где она была, когда они обыскивали помещения? Я не сомневаюсь, что поиски были тщательными – на это они, бесспорно, способны, и освещение самое подходящее. Свою территорию они знают. Раскопки там ведутся в течение века. Нет, нет, я убежден, что Мейлер узнал вас и, зная о ваших огромных и блестящих успехах в этой области, всполошился и сбежал.
Хмыкнув, Аллейн сказал:
– Я отнюдь не уверен, что вселил ужас в эту лишенную очарования душу. Мне показалось, что внутренне Мейлер чувствовал себя вполне уверенно. Если не сказать – злорадствовал! Но это неважно. Вы хотите сказать, что в какой-то момент, когда мы бродили в этом подземном мире, он вдруг прозрел, как от удара молнии, и скрылся. Вот так сразу?
– Увидим, увидим. Я свою сеть раскинул. Аэропорты, пристани, stazioni[26 - Вокзалы (итал.).].
Аллейн поспешно поздравил его со всеми этими военными операциями.
– Но тем не менее, – проговорил Вальдарно, – церковь мы обследуем. Завтра утром. Разумеется, не в моей практике лично руководить такими мероприятиями. Обычно, если дело считается достаточно важным, один из моих подчиненных докладывает кому-то из моего непосредственного окружения.
– Уверяю вас, господин комиссар…
– Но в данном случае, когда все так переплетено, когда примешивается международная составляющая и прежде всего когда столь выдающийся коллега делает нам честь… Ecco![27 - Вот! (итал.)]
Аллейн соответственно поддакнул и подумал, что на самом деле Вальдарно, наверное, считает его жутким занудой.
– Поэтому завтра, – подытожил комиссар, – я покидаю свой письменный стол и начинаю военную операцию. Вместе с моими подчиненными. А вы нас сопровождаете, так?
– Благодарю. Буду рад участвовать.
Они покончили с рутиной прощальных комплиментов и положили трубки.
Аллейн искупался, переоделся и написал письмо жене.
«…поэтому ты видишь, что дело принимает странный оборот. Предполагалось, что я должен был подобраться к Мейлеру, дабы выяснить, насколько важным винтиком является он в этой героиновой игре и могу ли я через него выйти на его хозяев. Мой изначальный план заключался в том, чтобы подойти исподволь, использовать намек, завуалированное предложение, завязать отношения и, наконец, обрушить на него приличный груз доказательств и поймать, таким образом, с поличным. А теперь, черт бы его побрал, он исчезает, и я остаюсь с группой людей, среди которых могут находиться, а могут и не находиться жертвы его обмана. Обдумай, если к этому времени тебя еще не сморил крепкий сон, моя дорогая, – обдумай эту ситуацию.
Чтобы затеять такое предприятие, как «Чичероне», Мейлер должен был иметь доступ к очень большим деньгам. Такого рода дела не делаются в рассрочку. Автомобили, водители, еда и главным образом совершенно феноменальная договоренность, достигнутая, похоже, с рестораном «Джоконда», общее правило которого – никаких туристических групп, какими бы высокопоставленными они ни были. Получается, что мы ужинаем по выбору из меню, сидим за лучшими столиками и пьем дистиллированное золото, если оно есть в их подвалах. И за все платит Мейлер. Конечно, я понимаю, что мы заплатили ему бешеные деньги, но это уже другой вопрос.
И потом – эта компания. Эти люди, выложившие по пятьдесят фунтов с носа за удовольствие услышать Барнаби Гранта, который с явной неохотой, очень плохо читает вслух из своего бестселлера. Следующий аттракцион: знакомство с древними памятниками, открытыми для публики, с последующим чаепитием, или что уж там у них было на Палатинском холме, и ужин в «Джоконде», который стоил бы им по двадцать фунтов с человека, приди они самостоятельно, а затем дальнейшие развлечения, кокетливо в проспекте не названные. Вероятно, очень дорогое стриптиз-шоу с шампанским, за которым, возможно, последует вечеринка с марихуаной. Или с чем похуже.
Хорошо. Возьмем леди Б. Она купается в деньгах. Одним из ее мужей был итальянский миллионер, и ей, возможно, платят в Риме алименты. Ей вполне по средствам позволить себе это развлечение. Она богата, пренебрегает условностями, очень страшная и целиком за la dolce vita[28 - Сладкая жизнь (итал.).]. Она, не сомневаюсь, платит за этого невозможного Кеннета, который, на мой взгляд, употребляет наркотики и, следовательно, может оказаться полезной ниточкой, ведущей к деятельности Мейлера. По некоторым словам, оброненным юной и очаровательной Софи Джейсон, она просто вдруг решила выбросить пятьдесят фунтов из итальянских средств, доступных ей через деловые связи.
Ван дер Вегели – гротескная парочка, которая чрезвычайно меня интересует, как, думаю, заинтересовала бы и тебя. Гротескная? Нет, не совсем верное слово. Нам обоим нравится этрусское искусство, правда? Помнишь? Помнишь ту мужскую голову, с бородой и в короне из листьев, в музее барокко? Помнишь тот улыбающийся рот, который, мне сейчас пришло на ум, в точности напоминает по форме птицу в полете, рот с тонкими усиками над ним, повторяющими и подчеркивающими изгиб губ? И широко открытые глаза? Какое занимательное лицо, подумали мы, но, возможно, очень жестокое? Уверяю тебя, это портрет барона Ван дер Вегеля. Но в противовес этому ты помнишь нежную и счастливую пару на саркофаге на Вилле Джулия: абсолютное выражение удовлетворенной любви? Вспомни оберегающий жест мужчины. Необычайное сходство супругов, намек на тяжесть плеч, ощущение завершенности. Портрет точно Ван дер Вегелей. Может, по рождению они и голландцы, но разрази меня гром, если они не этруски по происхождению. Или по природе. Или как-то еще.
Однако в целом Ван дер Вегели производят нелепое впечатление. Над ломаным английским, или, коль на то пошло, исковерканным французским, всегда легко посмеяться. Помнишь у Мопассана рассказ об английской девушке, которая становилась все более скучной по мере улучшения ее французского? Ошибки баронессы всегда – как, несомненно, выразился бы противный Кеннет, – хороший повод похихикать.
Полагаю, что их присутствие в данной истории наименее удивительно. Они заядлые и беспощадные любители осматривать достопримечательности и фотографировать, и запасы их энтузиазма неисчерпаемы. Не знаю, можно ли сказать то же в отношении их наличных средств.
Майор Свит. Прежде всего, почему майор Свит выбросил пятьдесят фунтов на подобную экскурсию? Судя по внешнему виду, он – карикатура, музейный экспонат, из тех служивших в Индии офицеров, которые тридцать лет назад были излюбленной темой для насмешек, крича на туземных слуг и приговаривая «ей-богу, а?». Мне это кажется неубедительным. Он вспыльчив, не дурак, полагаю, выпить и сластолюбив. В чем, к своему смятению, убедилась юная Софи в подземелье Митры. Он грубо, агрессивно и странно антирелигиозен. В отношении любой религии. Он валит их все в одну кучу, багровеет и, выводя свой непробиваемый довод из таинств, языческих или христианских, заявляет, что все это основано на каннибализме. Зачем ему было платить такие бешеные деньги за знакомство с двумя эпохами христианства и с митраистским подвалом? Чтобы иметь возможность всласть поглумиться?
