Наконец – Барнаби Грант. На мой взгляд, он – главная загадка этой компании. Без лишних слов, вполне серьезно скажу, что не могу представить никакой разумной причины, по которой он, со всей очевидностью, подвергал бы себя жесточайшей пытке, если только Мейлер не надавил на него как-то по-другому. Шантаж. Он вполне может быть одним из побочных промыслов Мейлера и замечательно вписывается в контрабанду наркотиков.
И на десерт у нас странная Виолетта. Видела бы ты Виолетту с ее «Cartoline? Открытка для почта?» и лицом гарпии, беснующуюся, в черном платке! Комиссар полиции Вальдарно может отмахиваться от нее, ссылаясь на раздражительность продавщиц открыток, но можешь никогда больше мне не доверять, если эта женщина не одержима яростью. Что до слов Софи Джейсон, что она видела тень Виолетты на стене рядом с каменным саркофагом, она, скорее всего, права. Я тоже ее видел. Искаженную, но с лотком, платком и сутулыми плечами. Дело ясное, что дело темное, или меня зовут Ван дер Вегель.
И мне кажется, что Вальдарно прав, когда говорит, что Мейлер мог проскочить под носом у отца Дэниса и его парнишек. Там есть где укрыться.
Но, не имея никакого тому подтверждения, я не верю, что он это сделал.
С таким же успехом и Виолетта могла проскользнуть внутрь, и я действительно считаю, что она это сделала. И снова вышла?
Это тоже другая история.
Сейчас четверть девятого, вечер очень теплый. Я покидаю свой пятизвездочный номер ради пятизвездочного коктейль-бара, где очень надеюсь выпить вместе с леди Б. и ее племянником. Оттуда нас отвезут в «Джоконду», где мы, быть может, отведаем перепелов, фаршированных паштетом из гусиной печени, и запьем их расплавленным золотом. За счет Мейлера? Ну… Якобы.
Продолжение этой истории Догадок завтра. Храни тебя Бог, моя любимая, моя…»
Глава 5. Вечер отдыха
I
Поужинали они при свечах за длинным столом в саду. Сквозь густую листву далеко внизу сверкал Рим. Он походил на собственную модель, выставленную на черном бархате и так искусно подсвеченную, что его великие памятники сияли в своей оправе подобно драгоценным камням. По ночам Колизей освещают изнутри, и на этом расстоянии он больше не выглядит руинами, но кажется таким живым, что так и ждешь, будто вот сейчас из его многочисленных выходов потечет толпа, источая запах цирка. Он был невероятно красив.
Неподалеку от их стола располагался фонтан, перенесенный туда в какие-то давние времена со своего первоначального места в Старом Риме. В центре его стоял в ленивой позе Нептун: гладкий, роскошный и обнаженный, рассеянно теребивший кудрявые пряди своей бороды. Его поддерживали тритоны и разнообразные чудовища. Из всех этих фигур хлестала, била, тонкими струями стекала вода, наполняя резервуары, перетекая из одного в другой и создавая завесы из водяных капель. Запах воды, земли и растений смешивался с ароматами сигарного дыма, кофе, косметики и винных паров.
– На что все это похоже? – обратилась Софи к Гранту. – Все это великолепие? Я никогда не читала Овидия, а вы? Во всяком случае, викторианством здесь и не пахнет[29 - В эпоху английской королевы Виктории (1837–1901) культивировалось неприятие и даже отвращение к удовольствиям.].
– Как насчет Антониони?
– Что ж… пожалуй. Но не «Сладкая жизнь». По-моему, я не улавливаю никакого намека на социальное разложение, правда. А вы?
Он не ответил, и Софи посмотрела через стол на Аллейна.
– А вы? – спросила она у него.
Взгляд Аллейна упал на руку леди Брейсли, лежавшую на столе подобно брошенной вещи. Изумруды, рубины и бриллианты опоясывали эту дряблую конечность, на тыльной стороне ладони проступали вены, кольца сбились на сторону, а ногти – интересно, они у нее накладные? – подумал он и увидел, что так и есть, – оставили на скатерти легкие вмятины.
– Вы, – настаивала Софи, – улавливаете разложение в обществе?
А потом, осознав, по-видимому, присутствие леди Брейсли и, возможно, Кеннета, покраснела.
Цвет лица Софи воспели бы поэты эпохи короля Якова[30 - Король Яков I правил Англией и Шотландией с 1603 по 1625 год.] – румянец очень нежно приливал к ее коже и светился под ней. Глаза ее сияли в свете свечей, а вокруг волос образовался нимб. Она была свежа, как маргаритка.
– В данный момент, – улыбнулся ей Аллейн, – совсем не улавливаю.
– Отлично! – обрадовалась Софи и повернулась к Гранту. – Тогда мне не нужно чувствовать себя виноватой за то, что хорошо провожу время.
– Вам так это нравится? Да, вижу, что нравится. Но почему вы должны извиняться?
– О… не знаю… пуританская жилка, наверное. Мой дед Джейсон был квакером[31 - Представитель протестантского христианского движения, возникшего в Англии в середине XVII века.].
– Он часто вам является?
– Совсем не так часто, но, думаю, как раз сейчас он здесь притаился. Знаете, «суетность, тщеславие» и проповедь о том, имеет ли человек право покупать столь дорогостоящий вечер, зная, что собой представляет мир.
– В смысле, вам следовало бы потратить эти деньги на добрые дела?
– Да. Или вообще их не тратить. Дедушка Джейсон был еще и банкиром.
– Скажите ему, чтобы уходил. Вы сделали массу добра.
– Я? Как? Невозможно.
– Вы превратили то, что обещало быть отвратительным вечером, в…
Грант осекся, переждал мгновение, а потом наклонился к ней.
– Да, что ж, хорошо, – поспешно проговорила Софи. – Вам не надо было из-за этого переживать. Дурацкий разговор.
– … в нечто почти приемлемое, – закончил Грант.
Аллейн подумал: «Она, без сомнения, вполне способна за себя постоять, но ветреной я бы ее не счел. Наоборот. Надеюсь, Грант не хищник. В ее мире он бог, и внешность у него романтическая, и опустошенный бог к тому же. Просто работа, чтобы заполнить время в Риме. Старше ее лет на двадцать, вероятно. Он снова заставил ее покраснеть».
Сидевший во главе стола майор Свит заказал себе еще порцию коньяка, но никто его примеру не последовал. Бутылки с шампанским в беспорядке стояли в ведерках со льдом, кофейные чашки унесли. Появился Джованни, переговорил с официантом и удалился вместе с ним, предположительно оплатить счет. Метрдотель Марко уверенно надвинулся на них и не в первый раз принялся наклоняться, смеяться и ворковать над леди Брейсли. Она пошарила в золотистом ридикюле и, когда Марко поцеловал ей руку, оставила что-то в его руке. Этот маневр, с некоторыми отклонениями, он повторил с баронессой, вставил веселую похвалу Софи, охватил весь стол всеобъемлющим поклоном и умчался прочь, покачивая бедрами.
– Ну и штучка, – сказал Кеннет, обращаясь к тетке.
– Дорогой, – ответила она, – что ты такое говоришь! Правда, он гадкий, майор? – окликнула она через стол майора Свита, который неотрывно разглядывал Софи поверх бокала с бренди.
– Что? О! Отвратительный, – отозвался майор.
Кеннет пронзительно засмеялся.
– Когда мы едем? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Куда мы отсюда поедем?
– Мы теперь веселые! – воскликнула баронесса. – Теперь мы танцуем, и все шикарно, и ночная жизнь. В «Космо», да?
– В «Космо»! – смеясь, эхом отозвался барон.
Они широко улыбнулись, обводя взглядом сидящих за столом.
– В таком случае, – сказала леди Брейсли, беря сумочку и перчатки, – я голосую за ritirata[32 - Туалет (итал.).].
В мгновение ока подскочил официант, чтобы набросить ей на плечи меха.
– Я тоже, я тоже, – подхватилась баронесса, и вместе с ними ушла и Софи.
Майор допил бренди.
– В «Космо», да? – сказал он. – Повеселимся там на славу, да? Ну, тогда нам, наверное, лучше двинуться в путь…
