Царица Пальмиры
Кроме того, в его жизни была еще одна женщина – его мать. Лицо князя исказила гримаса. Единственное благодеяние, которое оказала ему аль-Зена, заключалось в том, что она дала ему жизнь. Но даже это она сделала неохотно. Он слышал рассказы о своем рождении, о том, как она не желала стать матерью вплоть до самой последней минуты. Говорили, что если бы она способствовала его рождению, то роды были бы легкими. Но она поступила наоборот и причинила вред сама себе, лишив себя возможности иметь в будущем другого ребенка. Его отец никогда не простил ей этого. Его родители не любили друг друга. Их брак был чисто политическим союзом. Говорили, что его мать была влюблена в персидского принца. Говорили также, что в их первую брачную ночь его отец был вынужден взять ее силой. Именно в ту ночь он и был зачат.
Родители любили его, но отец не разрешал ему проводить много времени в обществе аль-Зены. Оденат так и не имел возможности получше узнать ее до самой смерти своего отца. Но к тому времени ему исполнилось уже восемнадцать лет, и он был взрослым человеком. Однако он знал о ее несчастье и видел, какое разрушение может причинить брак без любви. Он поклялся, что никогда не прикоснется к женщине, если она этого не желает.
Он даже попытался стать ей другом, но она начала вести себя по отношению к нему как собственница. Он избрал тактику лицемерия, на словах выражая ей почтение, но помалкивал в ее присутствии о своих делах. Однако он был умен и проявлял по отношению к матери такую очевидную заботу, что она поверила в свою силу. Она постоянно давала ему советы, пытаясь вмешиваться в управление Пальмирой – дело, к которому она была совершенно непригодна. Хуже всего, что ему не с кем было поговорить, не с кем разделить свою ношу.
Внезапно звук водяных часов, каплями отсчитывавших минуты, напомнил ему о том, что час уже поздний. Он повернулся и направился в свою спальню. Он лег и заставил себя заснуть.
Когда в пустыню пришел рассвет, вытянув на песке свои пальцы расплавленного огня и расцвечивая все вокруг абрикосовыми и золотистыми тонами, из города выехали два всадника – черные силуэты на фоне яркого утреннего неба. Оденат сам выбрал для Зенобии горячую арабскую кобылу белой масти, такой же, как и его собственный крупный жеребец. Кобылу лишь недавно объездили. Зенобия стала ее первой хозяйкой.
– Как ее зовут? – спросила девушка, когда они выезжали из Пальмиры.
– У нее еще нет имени, мой цветок. Это твоя задача – дать ей имя, ведь эта кобыла – мой первый подарок тебе.
– Так она моя?! – В ее голосе слышались недоверчивость и восторг.
– Да, она твоя! – повторил он и позволил своему взгляду устремиться на ее длинные обнаженные ноги, выглядывавшие из-под короткого хитона. Он собирался принять какие-нибудь меры в связи с этим, так как не хотел, чтобы другие мужчины могли с нежностью смотреть на эти прелестные ножки.
– Я назову ее «аль-Уля»! – счастливым голосом произнесла Зенобия.
Он улыбнулся, кивком выразив свое одобрение. Слово «аль-уля» на арабском языке означало «первая».
– Это хорошее имя, и ты очень умно поступила, назвав ее так, мой цветок.
– А как зовут твоего жеребца?
– Ашур, воинственный, – ответил он.
– А что, он действительно воинственный?
– Из-за него я не могу держать других жеребцов у себя на конюшне. Он уже убил двоих. Теперь я держу только меринов и кобыл.
– Я буду состязаться с тобой! – бросила ему вызов Зенобия.
– Только не сегодня, мой цветок! Аль-Улю только что объездили, и ей нужно время, чтобы привыкнуть к тебе. Кроме того, мне нужно возвращаться, ведь у меня сегодня напряженный день.
– А можно мне поехать с тобой? Это гораздо интереснее, чем болтать с женщинами. Я не привыкла сидеть и ничего не делать, только красить ногти да мокнуть в лохани с надушенной водой.
Он сочувственно усмехнулся:
– Когда станешь моей женой, сможешь повсюду ездить со мной, Зенобия.
– О, черт!
Она поняла, что ей придется остаться в женских апартаментах, где она окажется между аль-Зеной и Делицией.
Он прочитал ее мысли и стал посмеиваться над ее разочарованием:
– О, мой бедный цветок, оказавшийся между осой и бабочкой!
– Откуда ты знаешь, о чем я подумала? – спросила она.
– Выражение твоего лица яснее любых слов, которые ты могла бы произнести! – ответил он. – Если ты станешь моей женой, Зенобия, я не стану загонять тебя в гарем, обещаю! Ты будешь свободна и сможешь уходить и приходить, когда тебе захочется. Я сделаю для тебя то, что еще ни один князь Пальмиры не делал для своей княгини – я сделаю тебя равной мне.
– Я не хочу жить в женских апартаментах! – вдруг сказала она. – Если я стану твоей женой, я хочу, чтобы во дворце у меня был собственный дом. Я сама буду выбирать себе слуг и покупать рабов. Я не хочу, чтобы у меня в доме были шпионы.
Она остановила свою кобылу. Солнце уже взошло, небо было ярко-голубым и безоблачным, насколько достигал взгляд. Последовав ее примеру, он тоже остановил своего жеребца и повернулся лицом к ней.
– Я не обучена играть в эти игры, Ястреб! – спокойно произнесла она. – Давай будем откровенны друг с другом. Ты хочешь жениться на мне, и мой отец согласился на это. Но как скоро это произойдет, зависит от меня. Вы оба, и ты, и мой отец, знаете, что мне необходимо согласиться на этот брак. Мой отец считает, что ты – подходящий для меня человек. Из-за той великой любви, которую он испытывал к моей матери, он желает, чтобы я была счастлива. Я – счастливица! Немногие люди смогли бы понять мои чувства. Я – счастливица еще и потому, что для меня выбрали такого мужа. Ведь ты тоже понимаешь, что меня нельзя заковать в кандалы. Я должна остаться свободной! Ты был добр ко мне. Думаю, я уже начинаю любить тебя. То, о чем я тебя попрошу, нетрудно сделать.
– Понимаю тебя. Ты получишь все, что в моей власти! – ответил он.
– Ах, Ястреб, ты даешь слишком опрометчивые обещания! – поддразнила его она. – Никогда не следует соглашаться, пока не узнаешь все условия!
– Значит, ты хочешь учить меня, мой цветок?
– А разве ты не можешь поучиться у женщины? – резко парировала она.
– Ты хоть немножко любишь меня? – спросил он.
– А ты любишь меня, Ястреб?
– Думаю, я влюбился в тебя в тот самый день, когда убили твою мать. Ты была тогда так смущена, обижена и испугана! Мне захотелось протянуть руки и обнять тебя. Но ведь я был князем Пальмиры, а ты – дочерью моего двоюродного брата. Поэтому мне не удалось утешить тебя, хотя я хотел этого, Зенобия.
Эта исповедь удивила ее, а кроме того, была ей приятна. Однако нельзя допускать, чтобы он совершенно уверился в ней. И Тамар, и Баб, обе говорили, что женщина никогда не должна позволять мужчине становиться слишком самонадеянным.
– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что провел все эти годы после смерти моей матери, тоскуя обо мне? Ведь я все равно не поверю этому, Ястреб!
– Я совершенно забыл о тебе, мой цветок! – прямо ответил он.
Ее гневный вздох, последовавший за этим утверждением, был ему приятен. Эта маленькая кокетка сделалась вдруг чересчур самоуверенной! Разве его отец не предупреждал его о том, что он никогда не должен позволять женщине становиться слишком самоуверенной?
– Но как же тогда ты можешь говорить, что любишь меня?
– В тот день я полюбил ребенка. Но когда я увидел прелестную девушку, в которую превратился этот ребенок, я снова влюбился. Я никогда не буду лгать тебе, Зенобия! Я люблю тебя! Он взял ее за руку. – О, мой цветок, я и в самом деле люблю тебя! Сжалься же над несчастным князем, который готов положить к твоим ногам свое сердце и свое царство! Когда мы поженимся?
– Скоро! – взмолилась она.
– Я не могу долго ждать, Зенобия. Я одинокий человек и страстно желаю, чтобы ты была рядом со мной, чтобы я мог любить тебя, говорить с тобой, делиться с тобой всем!
Эти его слова были как нельзя лучше рассчитаны на то, чтобы завоевать ее, и ничего лучшего он не мог сказать.
– Я выйду за тебя замуж, как только позволят жрецы, – ответила она.
Он приподнял брови, удивившись ее внезапному решению, и она улыбнулась.
– Я ведь нужна тебе, мой Ястреб? Разве ты сам только что не сказал мне это? Наш брак на самом деле стал фактом с тех пор, как вы с моим отцом пришли к такому соглашению.
Под сомнением оставалась лишь дата свадьбы. Логика подсказывает мне, что если мысль о том, что прошлой ночью ты был с Делицией, огорчила меня, значит, я, должно быть, немножко люблю тебя, хотя все еще не могу признаться в этом даже самой себе.
– Ох, Зенобия, хотел бы я знать, какой же будет та женщина, в которую ты скоро превратишься! – сказал он.
– А почему тебе это так интересно? Ведь ты будешь со мной и все увидишь! – засмеялась она в ответ.
Он тоже рассмеялся:
– Значит, я увижу это, мой цветок! Я увижу! – Потом, повернув лошадь обратно к городу, он сказал: – Пришло время возвращаться, Зенобия. Я не буду состязаться с тобой, но давай поедем галопом, чтобы аль-Уля могла показать тебе свой аллюр.
Прежде чем его слова затихли на ветру, Зенобия развернула кобылу и умчалась. Изумленный – она всегда изумляла его! – он пришпорил Ашура и поскакал следом за ней. Вместе они с шумом помчались по едва заметной дороге, которая вела через пустыню в Пальмиру. Копыта лошадей взметали клубы желтой пыли. Он видел, как она низко пригнулась к спине своей лошади. Пряди ее волос развевались. Какое это великолепное создание, эта девочка-женщина, которая совсем скоро должна стать его женой!
Когда они въехали через главные ворота дворца в обширный внутренний двор, охранники, стоявшие возле ворот, с трудом подавили возгласы восхищения. Легко соскочив с лошади, Зенобия торжествующе вскрикнула:
– Я опередила тебя!
– Но ведь мы не соревновались! – возразил он.
– Разве нет?
Ее взгляд дразнил. Потом она повернулась, снова засмеялась тихим, вызывающим смехом и вбежала в дом.
Он почувствовал, что его чресла охватывает возбуждение, и усмехнулся. Поскорее бы пришел день их свадьбы. Несмотря на то что ему предстоял напряженный день, он намеревался увидеться до захода солнца с Забааем бен Селимом и уладить с ним все детали, касающиеся его помолвки с Зенобией. Публичное оглашение следовало сделать на следующий день, и тогда эта маленькая кокетка примет на себя обязательство. Он целеустремленно, широкими шагами пересек внутренней двор и направился в свою часть дворца. «Скоро, уже совсем скоро, мой цветок, – думал он, – и тогда ни один из нас больше не почувствует себя одиноким, потому что мы будем принадлежать друг другу навсегда. Навсегда!»
Ему нравилось, как звучит это слово.
Глава 3
Пальмира, царица среди городов Восточной империи, лежала почти на полпути между столь же древним городом Багдадом и синим Средиземным морем. Говорили, что Пальмиру основал Соломон, и ее жители чрезвычайно гордились этим. Построенная на территории огромного оазиса, там, где пересекалось большинство караванных путей, пролегавших между Востоком и Западом, Пальмира была городом, через который проходили все богатства мира по пути на запад, в Европу, или на восток, в Персию, Китай и Индию. Греки и римляне, сирийцы и евреи, арабские торговцы из всех племен собирались здесь, строили огромные амбары и склады, чтобы надежно хранить в них шелка, ковры, специи, слоновую кость, драгоценные камни, зерно и финики. Они строили роскошные виллы, в которых селили свои семьи, а также наложниц, потому что в Пальмиру прибывали рабы со всего света.
Городские архитекторы питали особое пристрастие к колоннам, и все самые большие здания в Пальмире украшались ими. Вокруг центрального внутреннего двора одного из храмов возвышалось триста семьдесят грациозных колонн. На постаментах стояли статуи самых известных жителей Пальмиры. Главный проспект города с обеих сторон был окаймлен двумя рядами колонн по семьсот пятьдесят колонн с каждой стороны, а храм Юпитера имел колоннаду длиной в милю, состоявшую из тысячи пятисот коринфских колонн.
Этот город был построен мудрым царем, и теперь, спустя тысячу лет, он все еще находился в центре мировой торговли. Главные деловые и торговые улицы были затенены, так что даже в летнюю полуденную жару люди могли заниматься своими делами в относительном комфорте. Хотя Пальмира нечасто подвергалась нападению – ее защищала пустыня, – вокруг города была возведена стена длиной в семь миль, чтобы сбить самоуверенность с налетчиков из пустыни.
Таково было царство, в котором Зенобии бат Забаай вскоре предстояло царствовать как супруге князя. Забаай бен Селим внезапно и впервые осознал, какую серьезную ответственность он возлагает на плечи своей единственной дочери. Он удобно расположился в личной библиотеке Одената, держа в руке резной алебастровый бокал с тонким киренским вином. Позади него стоял глухонемой чернокожий раб, усердно работая сплетенным из пальмовых листьев веером и создавая легкий ветерок, чтобы облегчить неподвижный послеполуденный зной.
Когда в тот день Забаай бен Селим въехал в город, он посмотрел на него так, словно видел в первый раз в жизни. «Когда человек привыкает к чему-нибудь, он смотрит на это притупившимся взглядом», – думал Забаай. Он родился здесь, в этом оазисе, и этот город всегда был частью его жизни. Сегодня он впервые посмотрел на город по-настоящему внимательно, и то, что он увидел, заставило его задуматься. Не великолепная архитектура города, а его дивные парки, которые оставались зелеными благодаря подземным источникам оазиса, – вот что ошеломило Забаая. Человеческий интеллект, который стоял за созданием этого города, показался ему всеподавляющим.
Он знал, что Зенобия не удовольствуется только ролью украшения и племенной матки. «Интересно, – думал он, – какую роль ей предстоит играть в управлении этим городом?» Княгини Пальмиры славились своей красотой, но отнюдь не деловыми способностями. Забаай утомленно покачал головой. Неужели его честолюбивые устремления в отношении его любимого ребенка взяли верх над здравым смыслом?
– Забаай, мой кузен! – В комнату поспешно вошел Оденат. Его белые одежды развевались. – Прости, что заставил тебя ждать!
– Мне было очень удобно в этом приятном окружении, мой господин князь!
– Я попросил тебя приехать, чтобы мы могли обсудить условия брака, прежде чем я вызову писцов. Что ты дашь в качестве приданого?
– Я дам тысячу породистых коз, пятьсот белых и пятьсот черных, а кроме того – пятьдесят боевых верблюдов и сотню арабских коней. Я уже не упоминаю драгоценности, одежду, предметы домашнего обихода и документы на дом ее матери.
Приданое Зенобии поразило князя. Он даже не подозревал, что оно будет так велико. В то же время ее отец мог с легкостью позволить себе это, так как владел огромными стадами.
Договор о приданом написал писец князя. Его перо зафиксировало все пункты соглашения. Передача имущества от отца невесты к жениху должна была сделать Одената законным господином Зенобии в соответствии с законами племени бедави. Но у князя была примесь эллинской крови, как и у матери Зенобии и у самой невесты тоже. Они должны пожениться в атрии дома Забаая, а точная дата свадьбы зависит от предсказаний, которые жрецы храма должны сделать в этот вечер.
Послали за аль-Зеной, и она вместе с греком, секретарем князя, засвидетельствовала подписание договора о помолвке и те формальные слова, с которыми Оденат обратился к своему будущему тестю:
– Обещаешь ли ты отдать мне в жены свою дочь?
– Да, обещаю, – ответил Забаай.
– Да даруют нам боги свое благословение! – закончил Оденат.
– Итак, ты действительно собираешься сделать это? – в раздражении произнесла аль-Зена.
– А вы не одобряете этот брак, моя княгиня?
– Не обижайтесь, Забаай бен Селим. Ваша дочь – милое дитя, но не вижу необходимости в женитьбе моего сына. Ведь у него уже есть дети.
– Пальмирой еще никогда не правили внебрачные дети! Вы, несомненно, должны знать этот закон! – последовал резкий ответ.
Оденат спрятал улыбку, а его мать в крайнем смущении холодно ответила:
– Вы всегда излишне прямолинейны, Забаай бен Селим! Мне остается только надеяться, что ваша дочь не похожа на вас!
– Зенобия – это Зенобия! Она сделает честь этому городу.
– В самом деле? – огрызнулась аль-Зена.
Она повернулась и стремительно вышла из библиотеки.
Забаай бен Селим мягко улыбнулся князю и сказал:
– Ты, вероятно, пожелаешь увидеться с Зенобией, прежде чем мы с ней уедем!
Это было сказано как утверждение.
– Уедете?! – Князь озадачился.
– Теперь ваша помолвка состоялась официально, мой господин, и Зенобии придется вернуться домой. При данных обстоятельствах она больше не может оставаться здесь, во дворце. Она вернется сюда только в день свадьбы, а до этого вы не должны видеться.
– Но я полагал, что мы сможем провести это время вместе, чтобы лучше узнать друг друга, – разочарованно сказал Оденат.
– Увы, обычаи требуют проявлять сдержанность, – последовал ответ.
– Чьи обычаи? – спросил князь.
– Древние обычаи племени бедави, мой господин! – вкрадчиво ответил Забаай. – После свадьбы у вас с моей дочерью будет предостаточно времени, чтобы лучше узнать друг друга!
– Я прикажу жрецам из храма Юпитера принести сегодня вечером в жертву ягненка, чтобы определить дату свадьбы. Но сначала я пойду к Зенобии и попрощаюсь с ней, – сказал князь.
– Я подожду твоего возвращения, мой господин.
Забаай снова уселся в кресло и протянул свой бокал рабу, а тот наполнил его. Беспокойными темными глазами он наблюдал, как молодой человек поспешно выходил из комнаты. Как он нетерпелив! Недолгая разлука подхлестнет его стремление к этой свадьбе! Аль-Зена может сколько угодно придираться и выражать свое недовольство, но Забаай был готов держать пари с самим собой, что немногочисленные нежные воспоминания о Зенобии будут побуждать Одената с нетерпением ожидать дня их свадьбы.
Оденат не пошел прямиком в апартаменты, где разместилась Зенобия. Сначала он остановился возле своей сокровищницы. Пройдя в подвальную комнату, где хранились его драгоценности, он тщательно выбрал кольцо, которое хотел подарить своей будущей жене по случаю их помолвки. Сделать выбор было нетрудно. Он увидел это кольцо впервые несколько месяцев назад. Казначей Одената обнаружил его в кожаном мешочке, спрятанном на полке. Казначея чрезвычайно взволновала эта находка, он сказал, что это то самое кольцо, которое послала царю Соломону царица Савская в знак своей любви. Оно было внесено в каталог древних сокровищ.
Сделав выбор, князь поспешил разыскать Зенобию. Однако в прихожей его встретила Баб. Старуха оглядела его с головы до ног и одобрительно кивнула:
– Она только что вышла из ванной, ваше высочество. Если соблаговолите подождать всего лишь минутку, моя госпожа примет вас.
– Благодарю тебя, Баб! – вежливо ответил Оденат.
Он испытывал симпатию к этой маленькой кругленькой женщине в простой одежде, с седеющими волосами, спрятанными под покрывалом. Ее лицо иссушило жаркое солнце пустыни, избороздили глубокие морщины, а вокруг глаз и по обе стороны губ лучиками расходились маленькие морщинки.
– Вы будете добры к моей девочке! – сказала старуха со спокойной уверенностью любимой служанки.
– Я уже люблю ее, Баб, и хочу, чтобы она была счастлива.
– Будьте решительным, мой господин! Решительным и в то же время мягким!
– Разве можно быть решительным с Зенобией? – с иронией спросил он.
Она усмехнулась, оценив его шутку. Прежде чем она успела ответить, в комнату вошла Зенобия. Взгляд Одената немедленно обратился на девушку, и он забыл обо всем на свете. Улыбнувшись, Баб выскользнула из комнаты и оставила влюбленных наедине.
Оденат не мог оторвать взгляд от Зенобии, покрасневшей от смущения и порозовевшей от принятой ванны. Слабый гиацинтовый аромат исходил от ее распущенных волос. На ней была простая белая туника. С минуту он стоял, не в силах сдвинуться с места. Потом услышал ее голос:
– Мой господин?
Чары разрушились. Он протянул к ней руки и почти грубо заключил в объятия. Одной рукой он крепко прижимал ее к своему телу, а другой притянул к себе ее голову, запутавшись в ее мягких волосах. Наклонившись, он легко коснулся губами ее губ и был рад, когда почувствовал, что по ее телу пробежала слабая дрожь.
– Ох, Зенобия! – прошептал он, целуя уголки ее губ, ее закрытые трепещущие веки.
Потом его губы встретились с ее губами. Его поцелуи становились все крепче. Ее руки скользнули вверх и обвились вокруг его шеи. Ее гибкое юное тело в страстном томлении прижалось к его телу. Очарованный зарождавшейся в ней страстью, он водил языком по ее губкам, и они инстинктивно раскрылись. Он начал с нежностью исследовать ароматную полость ее рта. Его рука, которая прежде поддерживала ее голову, теперь начала ласкать ее груди.
Страстное желание, которое столь таинственным образом зародилось в ней прошедшей ночью, вновь появилось и стало волновать ее. Взявшись неизвестно откуда, оно охватило ее и оставило задыхающейся и смущенной. Он настойчиво гладил большим пальцем кончики ее сосков, уже ставших тугими. Ей хотелось кричать от того странного наслаждения, которое давало ей это ощущение. Как это чудесно, это дивное чувство, которое называли любовью!
Прошло время, которое показалось ей вечностью. Он отпустил ее, и некоторое время она неуверенно покачивалась. Но в конце концов в голове у нее прояснилось, и постепенно она снова обрела устойчивость. Она услышала его голос, который доносился до нее, казалось, с большого расстояния, но слова были сказаны четко:
– Мы с твоим отцом подписали официальное соглашение о помолвке, мой цветок. Но Забаай сказал, что ты должна покинуть дворец до завтрашнего дня, когда будет сделано публичное оглашение. Мы не сможем видеться до самого дня нашей свадьбы.
– Но почему же? – взорвалась она, разочарованная.
– Забаай говорит, таков обычай.
На мгновение ее губки плотно сжались, а потом она произнесла:
– Я должна поступить так, как требует мой отец.
Ее покорность понравилась ему.
– Я принес тебе традиционный подарок, – сказал он.
Он поднял вверх ее левую руку и надел ей на средний палец кольцо. Говорили, что нерв от среднего пальца ведет прямо к сердцу.
Зенобия пристально посмотрела на большую круглую черную жемчужину в простой золотой оправе.
– Это… невероятно! – тихо произнесла она. – У меня еще никогда не было такого кольца!
– Мой казначей говорит, что оно упомянуто в перечне подарков, посланных царицей Савской царю Соломону, когда он правил здесь, в Пальмире, и наблюдал за строительством города. Я знал, оно прекрасно пойдет тебе, мой цветок! Оно так и пылает на фоне теплого абрикосового оттенка твоей кожи!
Ему пришлось выпустить ее руку. Он повернул ее и нежно поцеловал ее ладонь, отчего вниз по позвоночнику Зенобии прошла волна сладкой истомы.
Внезапно испугавшись, она выдернула свою руку. Он быстро поцеловал ее.
– Ох, моя Зенобия! – произнес он, и его теплое дыхание коснулось ее уха. – Такая уверенная в себе во всем, за исключением любви! Я научу тебя понимать те чувства, которые обуревают тебя и даже немного пугают. Я научу тебя любить и быть любимой. В отношениях между нами не останется места страху, колебаниям, мой цветок! Мы будем доверять друг другу! – Его губы снова легко коснулись ее губ. – Я люблю тебя, Зенобия. Я люблю тебя!
За всю свою жизнь она еще никогда не была так близка к обмороку. Вцепившись в него, словно ребенок, она прошептала, задыхаясь:
– Я тоже люблю тебя, мой Ястреб! Я люблю тебя!
Она произнесла эти слова, и это, казалось, принесло ей какое-то странное облегчение. Ни один из них не услышал, как дверь в переднюю приоткрылась.
– Готова ли ты к отъезду, дочь моя?
У двери стоял Забаай бен Селим, великодушно улыбаясь.
С виноватым видом они отскочили друг от друга. Залившись краской, Зенобия сказала:
– Я должна переодеться, отец.
– Нет! – возразил Оденат. – Я верну тебя в твой дом на носилках. Я не хочу, чтобы ты ехала, выставляя на всеобщее обозрение голые ноги.
К удивлению Забаая бен Селима, Зенобия наклонила голову в знак согласия и подошла к нему.
– Тогда я готова, отец.
Военачальнику бедави осталось только сказать:
– Баб приедет позже вместе с твоими вещами, дочь моя.
Но Зенобия уже прошла мимо него и вышла за дверь.
– Сегодня поздно вечером я пошлю тебе известие относительно даты свадьбы, мой кузен, – сказал князь.
Военачальник бедави кивком выразил свое согласие и вышел из комнаты следом за своей дочерью.
Перед самым закатом в храме Юпитера высший жрец зарезал чистокровного белого ягненка. Пристально осмотрев дымящиеся внутренности, он объявил, что наиболее благоприятное время для свадьбы наступит через десять дней. Получив это известие от княжеского посланника, Забаай бен Селим улыбнулся про себя. Он подумал о том, какие обильные дары, должно быть, преподнес храму Оденат, чтобы получить столь желанное заключение по поводу даты своей женитьбы.