– Она всегда очень хорошо относилась к миссис Филлипс и ухаживала за ней, когда не могли найти хорошую сиделку. Я уверена, что никто не может попрекнуть ее этими деньгами.
– А… вы тоже получили наследство? В конечном итоге вы прожили там гораздо дольше, чем мисс Керси.
Уотсон выглядела оскорбленной.
– Я никогда не думала о подобных вещах, – ответила она, и стало совершенно ясно, что экономка говорит правду.
– Весьма достойно и благородно с вашей стороны, – одобрительно произнес Крук. – И тем не менее, если доктор оказался так щедр по отношению к мисс Керси, он мог бы и о вас вспомнить.
– Мне хватало того, что мне платили, – с достоинством ответила Уотсон, – К тому же нет никаких сомнений в том, что миссис Филлипс оставила эти деньги мисс Керси. Зашивать дурацкие старые полотенца, которые в любом другом доме, где мне доводилось работать, пустили бы на тряпки, и отправляться сражаться с бакалейщиком за каждый пенс. О, она заслужила эти деньги.
– А после смерти миссис Филлипс вы поступили на работу к мисс Керси?
– Она сказала, что организует агентство, и спросила, не хочу ли я стать у нее экономкой. Ну, доктор Филлипс во мне больше не нуждался. Он продал свою практику, как я вам уже говорила, и обосновался где-то в другом месте. И потом я привязалась к мисс Керси: мы так долго прожили бок о бок у миссис Филлипс. Ну, я и подумала, что меня это вполне устроит, и по сей день устраивает.
– А когда именно на сцене появилась мисс Флора?
Уотсон плотно сжала губы.
– Однажды утром она зашла в агентство мадам – по чистой случайности, можно сказать.
– Ее привлекло полное совпадение фамилий?
– Мадам назвала свое предприятие «Агентство Кей». Мне неизвестно, как она сумела прознать. В любом случае, тогда мисс Флоре приходилось очень тяжело, и не каждая тетка смогла бы быть к ней так добра, как мисс Керси.
– Когда вы говорите об «очень тяжело»… – деликатно поинтересовался Крук.
– Она осталась без работы, – ответила Уотсон, – и убедилась, что найти ее не очень-то легко.
– А чем она занималась?
– По-моему, мисс Флора вела какие-то счета, и… Ну, сама-то она, конечно же, не говорила, но однажды возникло некоторое недовольство. Я слышала, как мадам сказала, что той еще повезло, что ей не дали шесть месяцев. Ну, естественно, с такими отзывами вряд ли далеко пойдешь, но мадам сказала, что свой своему поневоле брат…
– Она понимала, что они родственницы?
– О, она была ее настоящей племянницей, но мадам говаривала, что нельзя винить мисс Флору за дурную кровь ее отца. К тому времени он давно умер, ко благу всех остальных. Ну, мадам поговорила с мисс Флорой, а потом дала ей должность у себя в штате. Иногда посылала ее на подмены и временную работу, но мисс Флора всегда знала, что у нее есть поддержка. О, мадам хорошо к ней относилась. Стыдно, конечно, что мисс Флора иногда на нее срывается. Да и на меня тоже.
– Похоже, она и к мистеру Гранту не питает особо добрых чувств, – предположил Крук.
– Она все же заметно озлобилась, – согласилась Уотсон. – Обратите внимание, ведь мисс Флора из жадных людей. Я не говорю, что она ревниво относится к драгоценностям и деньгам мисс Керси или переживает из-за них, но ей не нравится, чтобы мадам кому-то о них рассказывала.
– Маленькое зеленоглазое чудовище, – весело заметил Крук.
– Временами я замечаю, что она смотрит так, словно хочет, чтобы меня удар хватил. Такое же и в агентстве было. Мадам была не их тех, кто привечает любимчиков. Она хорошо относилась ко всем девушкам. Ну, не попробуешь – не узнаешь, сами понимаете, и девушки возвращались снова и снова, когда им нужна была работа. Вы удивились бы, знай, на скольких местах иные девушки побывали за пару лет, а когда они уезжали, то писали мадам, а она им отвечала. Если же кто-то из них оказывался на мели, она их выручала. Прекрасная была женщина.
– Настоящий филантроп, – согласился Крук.
– Когда я ей говаривала: «Мадам, не надо допускать, чтобы так пользовались вашей добротой», она отвечала: «Доброта окупается, Уотсон, да еще как. Если я им помогу в трудную минуту, то когда понадобятся работники, они вернутся ко мне». И ведь возвращались. У нее была очень высокопоставленная клиентура. Об «Агентстве Кей» знали везде. К ней приходили из всех солидных домов.
– А что заставило ее свернуть дело, если все шло так хорошо?
– У нее случился вроде бы сердечный приступ, и врач сказал, что продолжать в том же духе смерти подобно. И, зная свой характер, она поняла, что никогда не сможет оставаться в Лондоне и бездельничать, так что собралась и переехала сюда.
– А кто теперь ведет дела в агентстве?
– Нет больше никакого агентства. Ну, это было особое предприятие мисс Керси. Если бы оно перешло к кому-то еще, там все сделалось бы совсем не так, как раньше.
– И все же она могла бы получить что-то за репутацию и престиж.
– Ей бы пришлось не по нраву думать, что им станут управлять по-иному и, возможно, не так хорошо. Нет, она бы скорее ликвидировала его.
– Оно было весьма успешным, да?
– Самым известным агентством в Лондоне.
– Оно наверняка принесло мисс Керси хорошую прибыль, чтобы та смогла вложиться в драгоценности. Хорошие камни стоят денег.
Тон Уотсон моментально сделался более доверительным.
– Я часто думала, что их вот так и затягивает, особенно когда в юности у них мало чего было. Ведь мисс Керси всегда усердно работала, никогда не веселилась, больших денег не видела, а потом внезапно сделалась довольно богатой. И ей захотелось того, чего она никогда не имела.
– Дорогих шуб и прочего?
– Нет. Забавно, но одежде она не придавала особого значения. Ей было все равно, что носить. И ее это вполне устраивало, ну, вы понимаете, о чем я. Иные люди просто помешаны на одежде, и им всегда надо расфуфыриваться, а есть люди вроде мисс Керси, для которых одежда – это просто покров.
– Я вас понял, – рассудительно ответил Крук. – И часто она выставляла напоказ свои драгоценности?
Уотсон удивленно поглядела на него.
– Вы в том смысле, надевала ли их? Нет, никогда она их не носила. Вот почему я так поразилась, когда услышала, что мисс Керси надела жемчуга перед поездкой в Лондон. В конце концов, в безрассудстве нет никакого смысла.
– А какой смысл был в том, чтобы это все иметь, если она никогда ничего не надевала? – вполне резонно поинтересовался Крук. – Или она хранила драгоценности как гарантию безбедной старости?
– Иногда их вот так затягивает, – совершенно серьезно повторила Уотсон. – В том смысле, когда им приходилось вкалывать, а они себя особо не баловали. Одно время я работала у одного господина, который разбогател, когда ему было почти семьдесят. Самый заурядный скряга был. Никогда и шиллинга зря не истратит, расставался с каждым фартингом, как со старым другом, которого больше никогда не увидит. Часами сидел и перебирал свои денежки. Вот и мисс Керси немного на него походила. Иногда днем запрется у себя в комнате и разглядывает все, что у нее есть.
– В полном одиночестве?
– Разок-другой меня звала.
– А не мисс Флору?
Уотсон покачала головой.
– Мисс Флора всегда говорила, что не видит никакого смысла в собирании множества цветных камней. О, какие же они были красивые, особенно некоторые! Был там один зеленый крест, который она любила больше остальных вещей. Весь из изумрудов. Она крутила его на свету, и он вспыхивал, как зеленый огонь. А потом она смеялась.
– Над чем? – удивленно спросил Крук.
– «Только подумай о людях, которые его носили, – говаривала она. – Подумай о торжествах, где он побывал. Его называют крестом Рональда, это известная вещь, Уотсон. Полагаю, никто никогда бы и не подумал, что в конце концов он окажется у меня».
