Списанные

– Я этого и жду, – Свиридову все еще удавалось попадать в тон.

– Ну, ты в голову-то не бери. Они судятся каждый день и всегда проигрывают, но у них какой-то колумнист-чеченец, личный друг Кадырова, так что в лучшем случае печатают опровержение. Про тебя завтра все забудут, они вчера уже написали, что Гальцев жену побил. Ты же не круче Гальцева?

– Не круче. Я только думаю, как это от матери спрятать.

– Скупи тираж, – хохотнул Бражников. – Ну ты понял теперь, что это за список? Ты просто не рекомендован к телевидению.

– Список появился раньше. Ты ни хрена не понимаешь, Брага, а разговариваешь как умный. В любом случае – спасибо, что предупредил. Я учту.

Свиридов сел на подоконник, закурил и некоторое время существовал растительно. Нельзя дать катастрофе сразу проникать в себя, надо задерживать дыхание, как после удара под дых. Этому его учил инструктор рукопашного боя, с которым Свиридову приходилось беседовать ради очередной драки в «Спецназе».

Свиридов не считал себя трусом – хоть и отдавал себе отчет, что жизнь пока, слава богу, не подбрасывала ему особо жестоких проверок. Но он пасовал при встрече с непрошибаемым, монолитным хамством: всегда понятно, как вести себя с человеком, допускающим хоть тень сомнения в собственной правоте. Сам Свиридов всегда немного сомневался в своем праве тут быть, но предпочел бы не быть, чем родиться с непрошибаемой уверенностью в себе. Вероятно, люди только по этому принципу и делятся, все прочие разделения – лишь следствие: одни с рождения уверены, что им тут самое место, а другие всю жизнь оправдываются, тщатся доказать, что им сюда можно. Вторые ради самооправдания все время работают, а первые присваивают их труд, потому что им можно. Откуда взялись эти две расы – надо подумать на досуге, досуга будет много. Теперь он сделал что-то не так или просто обнаружил себя, и прирожденные владельцы всего сущего занимаются им прицельно. Их не устроят никакие извинения и покаяния, никакие отъемы имущества. Свиридова надо съесть целиком, без остатка, чтоб запаха не осталось. Что они перешли в наступление – заметно было давно; но кто их будет кормить? Ведь они ничего не умеют делать сами. Наверное, случился качественный прорыв, они научились худо-бедно обеспечивать себя или приспособили наконец свои желудки к той топорной, шершавой, с примесью жмыха продукции, которую только и умели производить. Все остальное им больше не нужно, и от нас можно избавиться.

Катастрофа, никаких самоутешений. Человек, про которого такое написано, выпадает из реальности навсегда. Из профессии точно. Теперь Грега Стилсона не выберут даже в команду живодеров. Господи, что я такого сделал?! Выгуливал собаку без поводка. Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам. Все предсказуемо. Конечно, можно судиться. Даже нужно судиться. Но каждый отчет о судебном процессе они будут сопровождать статьями о том, как я выплюнул жвачку перед входом в суд и тем оскорбил труд дворника, как посмел явиться в джинсах и тем оскорбить вкус народного заседателя…

Одно преимущество у всего этого есть: голый человек на голой земле. «Родненькие» теперь, конечно, побоку, причем навеки. Сценарист, травящий собаками свой народ, не имеет морального права делать народную программу. Возможно, этой теме будет посвящена очередная народная программа, на которой тихий очкарик попытается меня защитить, а толпа его затопчет. И очкарик, и толпа будут из мосфильмовской массовки. Еще неделю назад Свиридов побежал бы в редакцию, к адвокату, к черту, дьяволу, принялся бы требовать опровержений – успешный профессионал в своем праве; но теперь все его начинания были обречены. Надо было не рыпаться, а достойно принять крах. Это очень трудно. Но кто сказал, что должно быть легко? Да и что возражать: сама тяжесть навалившегося на него монолита была главным аргументом. Правда, в последнее время так давили всех, это было приметой стиля: что ж, оно даже и милосердней – не бросают догнивать, а размазывают сразу. Никаких иллюзий. Надо как-то подготовить мать, чтобы хоть не обухом по голове. Но готовить мать ему не пришлось – зазвонил мобильный.

– Сережа, – сказала мать страшным хриплым голосом. – Ты видел?

– Мама, я видел и ничего другого не ждал. Это их нормальная практика.

– Откуда они знают, Сережа?!

– Ну, господи, они же мне не докладывают. Они даже не связались со мной. Может, этот старик им настучал. Им же нечем заполнять газету, а выдавать какую-то дрянь надо ежедневно. Артисты закончились, они взялись за сценаристов.

– Но ты же теперь не сценарист! – закричала мать. – Они выгонят тебя! Ты читал?!

– Мама, это все брехня. Ты прекрасно знаешь. Никто бы не выгнал меня за такую ерунду. Я уже звонил на «Экстру», там всё знают и готовят иск. – Он врал спокойно, уверенно и в процессе вранья успокаивался сам.

– Но я не могу теперь выйти из дому! Мне принесла соседка, теперь знает весь подъезд…

– Мама, что я могу сделать? – устало сказал Свиридов.

Мать почувствовала слабину и тут же воспламенилась:

– Я не знаю, что ты можешь сделать! Чем ты думал, когда выпускал собаку без поводка?! Господи, почему это все с нами?!

А в общем, спокойно подумал Свиридов, эта уверенность, что весь мир против нас, ничем не хуже моей. Что унаследовал, так это затравленность. Понять бы еще, кто это нас так затравил.

– В любом случае они дадут опровержение, – вставил он в первую же паузу.

– Да что мне их опровержение! Я в подъезде его вывешу? Ты понимаешь, что на нас теперь все будут показывать пальцами?! Они отравят Белку!

– Мама, я могу тебе предложить только переехать сюда. Извини, я сейчас буду разруливать как-то эту ситуацию, а обвинить меня во всех своих несчастьях ты сможешь в другой раз, ладно?

Это было жестоко, но вариантов у него не было. Конечно, он не собирался ничего разруливать, но предоставлять свежую рану для поливания уксусом тоже не хотел.

Он собрался было вернуться на подоконник, но затрезвонил городской.

– Серега! – Звонил Шептулин, былой соавтор по «Спецназу». – Серег, не бери в голову! Ты читал «День»?

Это было очень по-шептулински – сперва посоветовать не брать в голову, а потом поинтересоваться, в курсе ли собеседник.

– Да ты плюнь! – долдонил Шептулин, не слушая ответа. Он был, что называется, «хороший мужик», таких всегда все считают хорошими мужиками безо всяких оснований: рохля, неумеха, трепач, пьяница, когда-то подавал надежды (причем то, что ставилось ему в заслугу, тот первый сценарий или дурацкая первая постановка, было ниже плинтуса, просто на этом лежал отпечаток безопасной и безобидной шептулинской личности, и это сходило за человечность). Шептулинская доброта была глупой, халявной добротой алкоголика, и любили его именно за то, что он никому и ни в чем не был конкурентом. Писать он не умел ничего, кроме скупых мужских диалогов. Еще он любил авторскую песню и много времени проводил на слетах. Борода предполагалась сама собой.

– Плюнь! – повторял Шептулин. – Чего список, фигня все списки! У меня шурин в списке, и что? Они пишут, что это закрывает доступ на телевидение, а какое телевидение, когда он сантехник? Эта газета – тьфу, подтереться стыдно! Брось, Серег, не переживай.

– Стоп, – сказал Свиридов. – Погоди, Толя. Я не переживаю, но ты погоди. Чего ты сказал про список?

– Я говорю, у меня шурин тоже в списке каком-то! К нему участковый приходил, сказал – спустили список, а чего делать, не сказали. Ну и ничего не делают, может, это список ударников труда. Плюнь, Серег, я точно тебе говорю, это все хрень… Я к Кафелю сегодня пойду, вот веришь, нет, я точно к Кафелю пойду сегодня и скажу: «Брось, Кафель, ты что? Что ты за мужик, Кафель? У тебя такой парень работает, а ты его после первого окрика на улицу?!» Не бери в голову, Серег, я сегодня пойду…

Конечно, он никуда не пойдет и ничего не скажет. От другого человека сочувствие было бы даже приятно, оно развеяло бы этот морок и доказало Свиридову, что хоть в чьих-то глазах его жизнь оправдана. Но Шептулин с его халявной добротой, мягкой седеющей бородой, идиотской улыбкой во всю широкую рожу, многодетной семьей, подпевающей под гитару женой и полной неспособностью ни к одному делу был явно не тем персонажем, чьи соболезнования сегодня добавили бы Свиридову сил. Если он уже черпает силы в состраданиях Шептулина – это может означать только то, что он окончательно перешел в разряд таких же лузеров, а с этого дна подъемов не бывает.

– Подожди, Толя. Мне важно про шурина. Как он в списке, откуда?

– Да я не знаю, тебе лучше с Ленкой поговорить. Котён! Сейчас все скажет.

И, не спрашивая, хочет ли Свиридов разговаривать с Ленкой, он сунул ей трубку.

Ленка была еще хуже Шептулина – она понимала причины народной любви к нему, отлично знала ей цену и умела пользоваться. Разговаривала она жалким, причитающим голосом, но стоило собеседнику расслабиться и пожалеть семью, она вворачивала что-нибудь едкое, недвусмысленно намекающее, что именно благодаря таким, как некоторые, талантливый человек и его дети прозябают в нищете. Шептулин тут же подмигивал собеседнику и осаживал жену, но осаживал так – ладно, Котён, не бери в голову, что мы, плохо живем? – что полностью подтверждал ее слова. Всякий немедленно начинал чувствовать себя должником Шептулиных, у них это было отлично поставлено. Слово «Котён» Свиридов ненавидел отдельно.

– Да, Сережа, – сказала Лена.

– Лен, извини, там Толя говорил про шурина…

– Да, я слышала. Ты что, тоже в списке?

– Вроде да.

– Не парься. Это знаешь что, я думаю? Это что-то налоговое. У Юрки приработок, он от «Аманды» унитазы ставит. Думал, они задекларировали, а они думали, что он. Он сейчас доплатил, ему в налоговой сказали, что претензий нет, потому что сам пришел.

– А с чего ты взяла, что я не доплачиваю? – спросил Свиридов. Чем такое сочувствие, лучше полное одиночество.

– Ну откуда я знаю, я предположила просто… Что злиться-то сразу?

– Я не злюсь, Лена, извини, пожалуйста, если я был резок. – Свиридова понесло, он не мог остановиться. – Ради бога, прости. Я приношу тебе глубочайшие извинения. Пожалуйста, извини меня, если можешь…

– Сереж, что случилось-то? – спросила она уже сочувственно.

– Случилось то, что газета с полумиллионным тиражом написала, что я травлю людей собаками и попал под запрет на профессию. Больше ничего не случилось.

– Да какой запрет, брось, все выяснится…

– Все уже выяснилось. Ты мне дай просто его телефон…

– Да пиши, – и она продиктовала домашний номер где-то в Чертанове. – Может, правда тебе с ним поговорить, вместе вы как-то…

Тут у Свиридова зазвонил мобильник, он суетливо попрощался и глянул на монитор. Звонил Рома Гаранин, создатель «Команды».

– Здоров, Свиридов, – сказал он хмурым басом. – Ты это… резких движений не делай, ага?

– Чего случилось, Ром?

– У меня с этим «Днем» своя история, – сурово продолжал Рома. – Они у меня живы не будут, это я тебе говорю. Ничего пока не делай, до завтра подожди. Вот увидишь.

– А тебе-то что они сделали?

– Неважно. Замучаются опровержения давать. Я прямо к ним сейчас еду. Ничего не делай.

– Ладно, это хрен с ним. Я сам тебе хотел звонить – со «Спецназа»-то я действительно слетел.

– Ну слетел и слетел, давно пора. Что, ты работу не найдешь?

– Найду, но если мимо тебя вдруг чего поплывет… – Свиридов с отвращением почувствовал, что заискивает.

– Ладно, – буркнул Рома и отключился.

Шептулинскому шурину Свиридов позвонил сразу. Тот оказался дома и выразил готовность с ним встретиться, но только в своем районе.

– Я отъезжать не могу. Напарник в отпуске, если срочный вызов – все на мне.

– Хорошо, я подъеду. Куда?

– Метро «Южная», – начал диктовать сантехник. Голос у него был ровный, манера сдержанная, и Свиридов тоже подобрался: слушают их теперь наверняка. Черт бы драл Лену с ее налоговыми догадками. Доходы с «Родненьких» он действительно не декларировал.

Ехать до Юры оказалось недалеко – интересно, в список попал только Юго-Запад или еще кто-нибудь? Худой серый Юра ждал его во дворе, домой не пригласил.

– Лучше тут, – сказал он, не входя в объяснения.

– Я так понял, у нас с вами общая проблема.

– Можно и так сказать, – уклончиво согласился Юра.

– А как еще сказать? Вы тоже допускаете, что это список на поощрение?

– А кто так говорит?

– Муж сестры вашей, я не знаю, как это называется.

– Деверь, – сказал Юра. – Ну, он вообще блаженный.

– Не такой уж блаженный, но ладно. Сами-то вы как думаете – действительно налоговая?

– Да ну, налоговая, – сказал он. – Будут они из-за двух рублей…

– Именно из-за двух рублей и будут. Из-за миллиона им стремно.

– Да нет. Я думаю, это список не за что-то, а для чего-то, – сказал сантехник и посмотрел на Свиридова с хищным интересом.

Вот такие-то, серые и стертые, всегда и сходят с ума. Не какие-нибудь творцы, богема и пьяницы, а такие тихие. Приходит однажды на работу со сковородкой, надетой на голову – от инопланетных волн, внушающих ему, что он должен сейчас, немедленно купить двенадцать плавленых сырков «Дружба».

– Почему вы так думаете? – ровно спросил Свиридов.

– А иначе они не стали бы в интернете размещать, – с готовностью пояснил Юра. – Там же абы кто не может разместить, правильно?

– Как раз может абы кто. А что там в интернете?

– А вы что, не были? Вэ-вэ-вэ список сто восемьдесят народ ру. Как же вы не знаете?

– А вы откуда знаете?

– Парень мой нарыл, – с гордостью признался Юра. – Рубит в этом деле, как я не знаю. В поисковик какой-то запостил – «список», и просмотрел все новости. Вторая новость как раз и оказалась. Там про нас целая история. Приглашают записываться.

– Почему приглашают? – опешил Свиридов.

– Ну, это завели те, кто попал. Чтобы собрать остальных.

– И что сделать?

– Это я не знаю, что сделать, – посуровел Юра. – Но уж не просто так, это точно.

– И как, вы записались?

– А то, – сказал Юра. – Как иначе? Надо же вместе держаться.

– Но почему им тогда сразу всех не собрать?

– О! – Юра поднял палец. – То-то и оно! Почему всех не собрать? Потому что соберутся только те, кто сами откликнутся. Это отбор.

– Но ведь я, например, узнал от вас…

– Но ведь вы меня нашли, так? Это значит – уже какая-то оперативность.

– И что, мне теперь записываться там… на сайте?

– Это ваше дело, – сдержанно сказал Юра. Но ясно было, что любой, кто уклонится от записи, будет им рассматриваться как дезертир.

– Ладно. Спасибо.

Они пожали друг другу руки, и Свиридов уселся в «жигуль». Он уже выезжал на Симферопольский, когда затрезвонил мобильник.

– Сергей Владимирович! – приветствовал его суетливый секретутский голосок. – Вас беспокоит газета «Наш день». Мы вас очень просим, примите, пожалуйста, наши извинения, мы завтра же опровергнем и, если вы не возражаете, очень-очень хотели бы сделать с вами большое интервью, чтобы все расставить по местам. Пожалуйста. Мы очень-очень хотим, просим вас не отказать…

– Я не хочу с вами встречаться, – мрачно сказал Свиридов. – Напечатаете опровержение – поговорим.

– Да-да, завтра-завтра, – она говорила с интонациями сорокалетней пресс-секретарши, не пустившей Свиридова получать приз за «Чудо». – Обязательно-обязательно, мы сразу-сразу вам позвоним…

Свиридов отключился. Чудеса не прекращались. Каких кар наобещал им Гаранин? Дома он взлетел на свой пятый этаж, вошел в сеть и, всеми силами стараясь бог весть перед кем выглядеть спокойным и неторопливым, набрал www.spisok180. narod.ru.