Около лестницы она задержалась. В холле звучал непрерывный многоголосый шепот. Ощутив внезапный приступ чувства вины, Фрэнсис отступила назад и укрылась за балюстрадой. У нее заныло сердце, когда она разглядела группу людей внизу. В вестибюле собралась целая толпа. Георгианская элегантность дома 38 на Саллет-сквер была теперь во власти полиции.
Норрис развил бурную деятельность. Он перешептывался с полицейским инспектором и с еще одним мужчиной в модном твидовом костюме, высокорослым хмурым незнакомцем, который держал седеющую голову склоненной набок, до странности напоминая этим повадку терьера. Под лестницей нервно расхаживала одна из горничных, а за ее спиной виднелась приоткрытая дверь в служебный коридор. Со своего удобного наблюдательного поста Фрэнсис заметила, что за дверью прячется и подслушивает разговоры их экономка.
Сцена в целом носила комичный характер, сверху все представлялось слишком широким и словно немного приплюснутым, как на одной из абсурдных карикатур, но в то же время пугающе реалистичным.
Пока Фрэнсис стояла, глядя вниз, по керамическим плиткам раздался топот. Прибыли полицейские фотографы. Их быстрые и уверенные шаги всколыхнули что-то в ее памяти, и она крепче вцепилась в полированное дерево перил.
Совсем недавно она так же прижималась к той же балюстраде, вглядываясь в сероватую тьму внизу, и тоже слышала поспешные шаги человека, пересекавшего холл. Тогда этот звук должен был только приободрить ее, и она вспомнила, к какому заключению пришла: «Это Роберт отправился на прогулку. Роберт вышел из дома, дурочка, только и всего». Роберт вышел из дома? Роберт вышел из дома! Если принять во внимание жуткую утреннюю находку, само подобное предположение казалось теперь вздорным. Роберт не покидал дома в ту ночь. Роберт – бедный, легковозбудимый, неудачливый – так и остался в зимнем саду. Неделю назад, когда она стояла здесь и вслушивалась в звуки снизу, Роберт, возможно, уже сидел в огромном стенном шкафу с поникшей головой и с нелепо скрюченными ногами.
Кто-то другой покинул дом, вышел в продуваемую ветром темноту, и крупные капли дождя хлестали его, заставляя плотнее укутываться в свой плащ. Кто-то другой… Но кто?
С появлением нового персонажа в холле снова возникло оживление. Присутствующие повернулись в сторону человека, медленно вошедшего со стороны портика над крыльцом. Фрэнсис вздрогнула, узнав его.
Она навсегда запомнила Дэвида таким, как он выглядел в тот момент. Но не потому, что не осознавала прежде, насколько глубоко влюблена в него. И не оттого, что его появление показалось ей имевшим некое особое эмоциональное значение. Просто он мгновенно запечатлелся в ее памяти – живой и целостный портрет, который уже никогда не померкнет в ее сознании.
Дэвид Филд тихо вошел в вестибюль, как всегда простой и дружелюбный, немного сутулясь из-за высокого роста. Огляделся вокруг со слегка удивленным выражением лица, придававшим ему дополнительное обаяние, а потом внезапно посмотрел вверх, будто знал наверняка, где искать Фрэнсис, и поднял руку в приветственном жесте.
И сразу все взгляды устремились на нее, а она поспешила спуститься вниз, сознавая, насколько бледна, испугана и деморализована от только что посетившей ее жутковатой мысли. Норрис что-то сказал мужчине с сединой в волосах, и тот шагнул ей навстречу. Фрэнсис понятия не имела, кто он такой, и даже после того, как мужчина представился, его имя и высокое звание старшего детектива-инспектора не произвели на нее впечатления. Зато она сразу распознала властность в его лице и прямоту и честность в маленьких наблюдательных глазах. Черты, которые неизменно сочетаются в людях его профессии с жестокостью, а потому производят на собеседников устрашающий эффект.
– Вам лучше вернуться наверх и подождать немного, мисс Айвори, – он говорил с еле заметным шотландским акцентом.
Ее мнения он не спрашивал, а попросту отдал распоряжение, вежливое, но подлежавшее обязательному исполнению. Фрэнсис кивнула и посмотрела на Дэвида Филда.
– Вы мистер Филд, не так ли? – обратился полицейский к художнику. – Одну минуточку, мистер Филд. Мне необходимо побеседовать с вами.
Фрэнсис увидела, как удивленно взлетели вверх брови Дэвида, и заметила легкую улыбку, осветившую его лицо, прежде чем он повернулся к ней и состроил забавную гримасу. Это стало своевременным и ободряющим поступком с его стороны, демонстрацией понимания ее ошеломленного состояния. Фрэнсис мысленно поблагодарила его, однако стоило ей отвернуться от Дэвида, как на нее нахлынула волна новых и самых страшных подозрений.
– Я слышала, как он выходил из дома в тот вечер, – с горячностью говорила она Габриэлле через несколько минут, снова стоя около ее постели. – Лично для меня все ясно. Дэвид тогда первым покинул дом. Я слышала щелчок замка, как только оказалась на верхней площадке лестницы. И лишь минут через десять кто-то другой быстро прошел из коридора со стороны зимнего сада, а затем тоже вышел через парадную дверь.
– Да, – отозвалась Габриэлла, – вот только подобные звуки обманчивы в ночном мраке.
Они были вдвоем в огромной спальне – самая юная и самая старая представительницы семейства Айвори. Долгое время обе оценивающе разглядывали друг друга. Лишь через много лет Фрэнсис осознала, что в тот момент окончательно повзрослела.
Она отошла от кровати и встала рядом с камином. Зеленое шерстяное платье, прекрасно скроенное, как это умеют делать портные на юге Англии, обтягивало ее стройные бедра и плечи. Старуха, расположившаяся среди подушек, продолжала наблюдать за ней, и выражение глаз выдавало ее чисто женский взгляд на внучку.
– В двадцать пять лет у меня талия тоже не превышала девятнадцати дюймов, – неожиданно произнесла она.
Впервые за многие годы Фрэнсис угадала, о чем на самом деле думает бабушка.
– В любом случае это моя жизнь, – сказала она. – Я знаю, что делаю. Вы ошибаетесь, если считаете, будто Дэвид хочет получить мои деньги. Он ведь даже жениться на мне не собирается. Наша помолвка – не более чем глупый трюк, чтобы все упростить. Я рассказала ему об известной вам проблеме с Лукаром.
Габриэлла бросила еще один взгляд на изящную спину Фрэнсис, быстрый укол маленьких черных глаз. Ее муж, отец Мейрика, горячо любивший жену, но с трудом уживавшийся с ней, несомненно, различил бы в ее взгляде доброжелательность и мог бы порадоваться за внучку.
– Значит, ты услышала щелчок замка, а потом вскоре кто-то еще пересек холл и вышел из дома?
Вопрос прозвучал ясно, четко и продуманно. На время Габриэлла вернулась из своего смутного, затуманенного возрастом мирка, и ее голос обрел свойственную ему прежде решительность.
– Да, как я вам и говорила. Кстати, бабушка, Лукар в ту ночь задержался в нашем доме. Я видела его. Натолкнулась на него, спускаясь в зимний сад.
– А когда именно и зачем ты туда ходила?
И снова вопрос был задан спокойно, но с предельной ясностью, заставившей Фрэнсис резко развернуться на месте, причем ее лицо, шея и даже кожа у висков заметно покраснели. Она поспешила поделиться своей историей:
– Я направилась вниз, чтобы узнать, как складывается разговор между Дэвидом и Робертом. Лукара я встретила, когда он уже шел из сада, но я с ним не обмолвилась ни словом. Он выглядел злым и раздраженным. Я дошла до конца коридора. Дверь оказалась закрытой, а мне не хотелось вторгаться туда, и… я спустилась во внутренний двор.
– И стала подсматривать в окно? – неожиданно спросила Габриэлла. Она постаралась сесть повыше, и в ее глазах мелькнуло любопытство. – Разумно. Именно так поступила бы я сама. Что же ты увидела?
Фрэнсис посмотрела на нее, прежде чем ответить с нарочитой небрежностью:
– Они просто беседовали.
– Ты видела их обоих?
– Да.
– Ты влюблена?
– Нет… Впрочем, не знаю.
Габриэлла откинулась на подушки, лицо было умиротворенным, она даже улыбалась. Фрэнсис же испытала легкую тревогу за нее. Может, возбуждение оказалось непосильным для старухи, поскольку та надолго замолчала, но, когда заговорила снова, стало понятно, что ход ее мыслей ни на мгновение не прерывался.
– Говорят, женитьба по любви приносит одни несчастья, – заметила она. – От кого-то я услышала такую сентенцию. Но это не светская острота. Думаю, скорее поговорка. Но вполне верная. Ты виделась с Филдом снова тем вечером?
– Да. Он поднялся ко мне в комнату и сообщил, что мы все еще помолвлены и что Роберт собрался на прогулку.
– Он явился в твою спальню?
– Именно так, дорогая моя.
Старая Габриэлла передернула тощими плечами, а ее рот, столь часто приобретавший жесткое выражение, неприязненно скривился.
– Словно к какой-то служанке.
Фрэнсис бросила на нее хмурый взгляд и тоже пожала плечами. Это напоминало борьбу двух характеров, но происходившую в разных столетиях. Огонь в камине на мгновение ярко вспыхнул, а потом горсть серой золы просыпалась сквозь решетку. В этой комнате обычно было очень тихо, поскольку даже дверь обили стеганой кожей, но сейчас в это святилище покоя проникал шум из холла, не давая двум женщинам забыть о том, что там происходит, наполняя их ощущением всеобщей озабоченности.
– Мы должны послать телеграмму Мейрику, – наконец произнесла Фрэнсис. – Это первое, что нам следует сделать.
– Нужно встретиться с полицейскими! – резко бросила миссис Айвори. – Выяснить, что им известно об этом деле. Если они захотят подняться сюда, я приму их, но ты непременно должна им напомнить, насколько я стара.
Последнюю фразу она произнесла не без удовлетворения, и Фрэнсис, посмотрев на нее, невольно задалась вопросом: в какой степени она осознает весь ужас происшедшей катастрофы?
– Как там наша Филлида? – спросила Габриэлла.
Взгляд ее стал пустым, а Фрэнсис в очередной раз почувствовала, насколько зыбкая почва у нее под ногами из-за невозможности рассчитывать на помощь этого когда-то столь острого, но постепенно угасавшего ума.
– Я вверила ее попечительству Доротеи, – мягко ответила Фрэнсис. – Разве вы не помните?
Пока она ждала ответа, шум голосов с улицы проник в комнату, и Фрэнсис опять ужаснуло осознание всей кошмарной шаткости своего положения. Габриэлла была ненадежной союзницей.
