Наследник из Сиама

– Маргоша, хочешь? – указал глазами на графин князь.

– Водку?! – фыркнула она. – Увольте!

– Ну, расстегаи попробуй и блины.

– Моя старая редкая повариха, – похвастал Карп.

– Вообще-то, нынче пост… – напомнила Марго.

– А болящим послабление, – нашелся Карп.

– Крестный! – воскликнула Марго. – Что здесь происходит?

– Тише ты, а то услышат! – шикнул Гаврила Платонович.

Дожевывая блин, он впал в задумчивость, через паузу, глядя широко раскрытыми глазами куда-то далеко, произнес с горечью:

– Курай издох.

Курай – любимая собака князя, английский сеттер. Курая он держал в доме, кормил со стола, по мнению Марго, пес был до крайности невоспитанным, строптивым и наглым, спать укладывался на кровать князя – куда это годится?

– Из-за смерти Курая вы заболели? – осведомилась Марго.

– Я болен? – хмыкнул князь. – Карп, налей-ка мне еще чуток. – Он осушил половину бокала, отчего Марго поморщилась, и сказал, закусывая пирогом: – С моей тарелки Курай поел и подох, враз подох. Понимаешь?

– То бишь вы подозреваете, Курая отравили?

– Экая ты непонятливая! Травили не собаку, а меня!

– Бог с вами! – всплеснула руками Марго. Однако графиня далеко не экзальтированная особа, в себя пришла быстро. – Отравитель в вашем доме? Это невозможно. Произошло неудачное стечение обстоятельств, а вам показалось…

– Позвольте-с мне, ваше сиятельство-с, – нетерпеливо потирая кончики пальцев, перебил Карп.

Случалось, он вел себя несносно, чуть ли не на равных, а Карп слуга, лакей. Марго не сделала ему замечания, это обязанность князя, который излишне либерален к любимчикам, ей же осталось разрешить ему говорить кивком головы.

– Их светлость захотели-с покушать, а было сие часу в двенадцатом ночи. Я сходил в кухню, уложил на тарелочку отварного мясца… говядинку-с, кулебяку… три кусочка-с, осетринки нарезал, окорока, ну и огурчиков солененьких…

– Карп, аппетиты крестного мне известны, будь добр, покороче.

– Морсу налил, стало быть, – все же закончил перечислять тот, – и снес в кабинет. Они-с там подсчеты вели хозяйственным расходам. Поставил подносик, а Гаврила Платоныч взяли кусочек говядинки… величиной с ладошку и кинули Кураю. Тот проглотил разом, а князь Гаврила Платоныч пили морс в то время. Вдруг Курай будто подавился! Стоит эдак на четырех лапах, голову свесил вниз и срыгнуть тужится. Нас беспокойство взяло, мясо-то без костей, а пес навроде подавился. Мы к нему, гладим, водички даем. Он полакал… опосля повалился на пол, из пасти пена полилась, полчаса спустя издох в нечеловеческих мучениях.

И прослезился. Марго некоторое время думала, но недолго:

– Стало быть, вы полагаете, мясо было отравлено? Как же пес не учуял отраву? Собаки весьма чувствительны.

– Так он на лету кусочек подхватил и проглотил, – сказал Карп. – Не понюхав и не пожевав.

– Крестный, а как часто вы ужинаете столь поздно?

– Да почитай всякий день, – снова вместо князя ответил Карп. – Они-с редко ложатся натощак.

– Но почему же в морс не подмешали яду? – недоумевала Марго. – Эдак-то проще… отравить.

– А морс, ваше сиятельство, моя старуха приготовила, сама же и принесла, зная, что их светлости пить захочется. А остатнюю еду я взял с кухни-с. Но вот какая любопытность: мяса опосля я не нашел, а большущий кус был, ей-ей. Сие значит, что забрали его опосля того, как я к их светлости ушел с харчами.

Марго вздохнула, не находя слов. Выходит, кто-то из родственников подлый отравитель? А ведь ни у кого из них нет собственного состояния, все на иждивении князя. И второе: кто-то знал, что по ночам лакей кормит хозяина, подсунул отравленное мясо, но дело не вышло – сдох Курай. А кусок-то от мяса отрезан, несложно просчитать отравителю, что собака сдохла, съев мясо. Это опасно для обоих, если все так, как они оба представили.

– С тех самых пор я и стал умирать, – признался с грустью Гаврила Платонович. – Дабы коварный злодей подумал, будто от отравы.

– Именно-с! – подхватил Карп. – Мы как решили: у его светлости здоровья на десятерых хватит, то всякий знает, значится, быстро не помрет. Погляньте на их натуру – они ж вон какие… огромадные, им яду много надоть.

– Но крестного могут отравить в любой другой день, – резонно возразила Марго. – Дабы ускорить смерть.

– Никак нет-с, ваше сиятельство. Гаврила Платоныч кушают из моих рук-с, аль из рук моей старухи. Днем они не кушают, одну воду я подаю, а ночью тихонько ношу сюда харчи, чтоб сродники, – кивнул он в сторону двери, – думали, будто князь на самом деле помирает.

– Понятно, – покивала она удрученно. – Но я-то чем могу помочь?

– Однажды зашла речь о тебе с Виссарионом Фомичем Зыбиным, – оживился князь, – он весьма лестно отзывался об уме твоем и храбрости.

– Неужели? – усмехнулась она, зная на собственном опыте о несносном характере начальника следственных дел.

Марго буквально пролезла в следствие, да, пролезла и нисколько не совестилась. Жизнь ее круга скучна и нелепа, чтобы жить только ею, а у графини Ростовцевой масса сил, которые деть некуда. К тому ж она умна, отчаянна, склонна к авантюрам, потому и ринулась в следственные дела, словно заправский детектив, щекоча себе и другим нервы. Однако вначале нарвалась на упрямство Виссариона Фомича, не желавшего видеть ни одну даму рядом с собой ближе версты, но эта история заслуживает отдельных эпических сказаний.

– Истинная правда, а их высокоблагородие господин Зыбин на похвалы скупы-с, – продолжил тем временем Карп.

Зыбин скуп на похвалы? Мягко сказано! Да он во всем хорошем найдет воз изъянов, особенно что касается женщин, удел которых, по его мнению, – дом, фортепьяно и варенье, ни на что другое светская дама не годится, кроме как возглавлять варку варенья!

– Говорил, – снова взял слово князь, – ты не так давно оказала следствию неоценимую услугу, проявив способности к логике.

Марго надоели хождения вокруг да около, она спросила напрямую:

– Вы хотите, чтобы я помогла вам найти отравителя?

– Нет!

– Как так? – изумилась Марго. – А что же тогда?

Она не получила объяснений. Князь, обычно фонтанирующий энергией, соривший деньгами, как внезапно разбогатевший купец, откровенный и не всегда сдержанный в высказываниях, после ее вопроса замялся, словно ему неловко.

– Вы смущены… – осторожно произнесла Марго. – Что не так?

– У меня был сын… – сказал он, потупившись, и замолчал.

Разумеется, Марго слышала эту печальную историю, которая при князе никогда и нигде не обсуждалась, подробностей она не знала, а на слухи не полагалась, имея представление о доле выдумки в сплетнях.

– И где же ваш сын? – спросила Марго, впрочем, любопытство основная ее черта, не удовлетворив его, она не ушла бы.

– Осьмнадцать лет назад прогнал я его. – Гаврила Платонович с отчаяния стукнул кулаком по постели.

– Вы?! Добрейшей души человек, каким я вас знаю, и – прогнали единственного сына?

– Прогнал. – Голова князя упала на грудь, видно было, что гложет его случившееся. – Отрекся от него… Нет. Вначале он от меня отрекся!

Марго стало жаль крестного, он ведь хороший человек, правда, эпатажный, но это не столь большой грех. Она погладила его по руке со словами утешения:

– Полагаю, у вас была веская причина, раз вы так поступили. Что же он натворил?

– Обрюхатил гувернантку. Да то полбеды, с кем не бывает! Но жениться на что? Карп, иди-ка, погляди, коль сродники ушами к дверям припали, дай по харям.

Лакей на цыпочках, от усердия размахивая руками, подобрался к двери и резко открыл ее. Но за нею никого не обнаружил. Карп не удовлетворился пустым местом перед спальней, вышел за ее пределы, тотчас и вернулся, заверив:

– Будьте покойны, ваша светлость, никого-с.

А его светлость во время паузы почесывал затылок, обидчиво надув губы, не сразу продолжил:

– Княжеского роду, потомок Рюриков и – мамзеля полукровка в женах! Ейная мамаша-певичка прикатила из Франции за богатством! Внебрачная дочь! И сама по стопам матушки-певички пошла – легла в постель Мирона. Позор! Сладить с ним не вышло, сын упрямством своим вывел меня, я его и прогнал. Ушел он в чем был. Я надеялся – одумается и вернется, без денег-то романистике вскорости конец наступает. Но дошли слухи, будто он со своей брюхатой гувернанткой укатил в Петербург, там у него тетка по матери, к ней, как я понял, и уехал Мирон.

– Тетушка приняла его с той женщиной?

– Не ведаю! – раздраженно бросил князь. – Мы не вели переписку, поссорились еще при жизни моей супруги, сестрица ее сварливая поучать меня вздумала, дура. Позже слух прошел, будто Мирон поступил на службу и уехал на Кавказ, там завсегда неспокойно и… погиб он. В северном Табасаране, кажись.

Что творит гордыня! Марго ни за что не отказалась бы от сына Мити, какая б блажь ни пришла в его голову, отсюда не понимала князя – как можно выгнать собственного ребенка, к тому же без средств и с беременной женщиной! Разумеется, гувернантка не красит княжескую родословную, но даже ради чести не стоило лишаться единственного наследника и прямого потомства, ведь существует множество способов сохранить овец и накормить волков.

– Вот я тут лежал, – вымолвил князь тихо, – и думал: помру, а эти аспиды растащат все, что собиралось веками, и не помянут добрым словом. Яду вон подсыпали! Мне нужен наследник, продолжатель рода, кто фамилию нашу носить будет с честью.

– Но… ежели сын ваш погиб…

Марго опять не угадала.

– Не о сыне речь! – прорычал князь. – О внуке! Коль сын не удосужился прийти на поклон к отцу, то Бог ему судия на том свете. А внук… Кровь-то родная! Ему оставлю все, что имею, назло нахлебникам, кои не благодарностью переполнены за достойное содержание, а смерти моей алчут. Потому на твою помощь питаю надежу, Маргоша. Когда б кого другого позвал, мои приживалы вмиг раскусили, что затеваю супротив них заговор, а ты – моя любимица, подозрений не вызовешь. Разве только опасения, что наследницей тебя сделаю.

– Бог с вами, крестный, не внушайте им эту мысль, а то ведь и мне, не ровен час, жаркое с отравой подсунут, – рассмеялась она. – Однако, князь, ежели ребенок зачат вне брака, даже после венчания он будет незаконнорожденным, стало быть, бесправным, и не сможет стать вашим наследником. Таков закон.

– Маргоша, – ухмыльнулся тот, беря кусок гуся, – нынче не то, что встарь! Нынче государь снисхождение имеет к высокородным бастардам, вона скольким родительские титулы оставил! А наш род Соколинских к царскому роду ведет, неужто откажет мне узаконить внука, продолжателя рода?

– А коль откажет? – не унималась Марго.

– Хе! Да чтоб я оставил внука без средств… Найдем выход.

– Понятно. Только я никак в толк не возьму, в чем должна моя помощь заключаться?

– Поезжай в Петербург, найди внука.

– Князь… – У нее вытянулось лицо, а оно и так слегка удлиненное, округлились глаза, да-да, Марго потерялась, что случалось с ней редко. – Боюсь, ваше задание мне не по силам.

– А кто расписывал, как оборотня в усадьбе Мишеля разоблачил?

Вот к чему приводит хвастовство! Безусловно, страсть к загадкам в ней кипит, но когда загадки окружены тайной, пороком, преступлением. Необычайно любопытно, чем отличны эти люди от тех, кто никогда и ни за что не совершит тяжкого проступка, кто готов умереть за убеждения, но не отдать душу черту. Муж Марго, а он человек рассудительный и полная противоположность жене, считает ее тягу дурной чертой, глупым капризом. Собственно, она сама не понимала, откуда это в ней, вероятно, любопытство, свойственное всем женщинам без исключений, у Марго раздулось до невиданных размеров.

Заметив нерешительность крестницы, Гаврила Платонович привел еще один веский аргумент, объясняющий, почему его надежды связаны с Марго:

– И в истории с той женщиной – Камелией, как ее прозвали, – ты проявила ум. Мне доподлинно известна твоя лепта, потому доверяю одной тебе. Неужто откажешь крестному?

Но просьба князя найти внука слишком прозаична, неинтересна, заниматься заурядным поручением для Марго – мука. И отказать не посмела.

– А что скажу мужу? – нашлась она. – Зачем еду в Петербург?

– Марго, ты – и не придумаешь, плутовка? Сестра твоя живет в Петербурге, брат служит у Его величества, вот и поезжай к ним в гости.

– Прошло столько лет… – искала она причину для отказа.

– Фамилия Соколинские не из последних, чрез нее найдешь мать внука, полагаю, Мирон женился на ней, стало быть, фамилию нашу дал. Увидишься с ними либо сообщишь мне, я сам туда поеду. Но сообщения шли на почту и на имя Карпа, так-то оно верней будет.

– Непростое это дело, – не решалась она дать согласие, да что там – не хотела этим заниматься. – Смерть князя Мирона наверняка привела его семью к бедствиям. На что они жили все это время? Как мне стало понятно, князь Мирон не получал от вас содержания…

– Не получал, – буркнул Гаврила Платонович.

– А свое состояние у него было? От матушки, к примеру?

– Матушка Мирона хоть и княжеского роду, а из богатств имела одну красоту да характер покорный. Ее семья снимала плохонькую квартиру в Петербурге, из прислуги у них была кухарка да женщина приходила убираться, все работали. Она с матушкой и старшей сестрой вышиванием промышляли, а отец на чиновничьем месте над бумагами корпел. Князей развелось много, на всех богатств не хватило. Старшую выдали замуж – одному разбогатевшему дворянину понадобился титул, а вскорости и я забрал младшую да укатил сюда, не люблю суеты петербургской. Когда Мирону исполнилось лет десять, жена получила в наследство от матушки моей имение, оно недалеко от нашего города, а имением управлял я.

Раз отец управлял имением, денег сыну не высылал, Марго сделала печальный вывод:

– Стало быть, у Мирона не было выхода – только пойти на военную службу. Но остаться вдове одной с ребенком на руках и без средств, без поддержки, без родных… Ваша фамилия, светлейший князь, вряд ли помогла им справиться с трудностями, лишениями и нищетой, наш круг не терпит людей низкого происхождения, жесток он и с бастардами. А что тетушка Мирона? Сестра вашей покойной жены? Неужто ни разу не написала вам, не рассказала о вашем внуке, который нуждался в помощи?

– Ни разу. Она из тех людей, Маргоша, что, испытав нужду и возвысившись, презирают всех, кто попал в ее прошлое, а не проникаются состраданием к этим людям. Признаю: меня подвела гордыня, я сделал ошибку, прогнав сына, и наказан, оставшись один. Теперь хочу отдать внуку то, что ему положено.

– Я должна подумать.

– Поторопись. А теперича ступай, буду далее помирать.

Спускаясь по мраморной лестнице в первую гостиную, из которой коридор сразу ведет к выходу, Марго невольно замедляла шаг, видя внизу родственников князя, глядевших снизу на нее. Глядевших так, словно они голодны, а она – долгожданный кусок готового мяса, источающего аромат.

– Князь очень плох, – поддержала она легенду. – Вскорости навещу его вновь, возможно, мой визит поддержит крестного.

Выйдя на улицу, Марго встряхнула головой, высвобождаясь от неприятных впечатлений, и подумала, что крестный не напрасно устроил спектакль. Интересно, отравитель понимает, что он в комедианты подался? Преступника не так-то просто обмануть. И хотя все родственники боятся потерять наследство, этот кто-то, подсыпавший отраву, один. Марго с большим желанием занялась бы отравителем, в конце концов, внук, если он существует, никуда не денется, а вот князь в огромной опасности и ошибочно полагает, что надежно защищен старым слугой.

– Нужен толковый совет, – сказала вслух Марго и выглянула в окошко экипажа, окликнув кучера: – Елизар! К начальнику следственных дел гони!

Виссариона Фомича не было на месте, о чем поведал постовой:

– Их высокоблагородие на реку поехали, к трупу, ваше сиятельство. В проруби женщина найдена-с.

– Елизар, на реку, – скомандовала Марго, вернувшись в экипаж.

Вот на реке настоящая загадка, а искать наследника…

Велев вознице дожидаться, Виссарион Фомич Зыбин самолично вышел на пространство, закованное в лед от берега до берега, и, балансируя, осторожно ступал, боясь поскользнуться и упасть. Не тот возраст, чтобы падать, и телом он грузен, да и неловко перед подначальными будет – высокоблагородие да вдруг растягивается пластом на льду! Конфуз! Два сыщика скользили за ним, услужливо подставляя руки, мол, если что – мы поймаем, не дадим дорогому начальнику следственных дел покалечиться. Да куда им – тощим и глупым – удержать Виссариона Фомича! Он уж сам как-нибудь…

Добрался-таки до проруби без падения, где встретил его Кирсанов – молодой человек весьма привлекательной наружности, тайный агент, но служителя полиции в нем ничто не выдавало. Зыбин ценил его за ум, хватку, расторопность и знания, которыми обогащаются достойные люди. Кирсанов обладал манерами истинного аристократа, одевался в соответствии с модой, что помогало в деле, правда, щеголем не был, а вот откуда все эти достоинства взялись – помалкивал, однако не с неба же они упали на него. Виссарион Фомич оказывал ему безграничное доверие, а далеко не всех он привечал.

Наконец остановился Зыбин у проруби, запыхавшись; выдыхаемый им воздух на морозе превращался в пар, окутывая белой дымкой круглое лицо с бакенбардами до плеч. А на льду картина живописная и жалостливая…

Приличная дама (судя по модной прическе и дорогому платью) по пояс погружена в прорубь, в ее спине торчал нож, воткнутый по самую рукоятку. Видимо, бросили лихие люди несчастную в прорубь, думая, что она мертва, а дама была жива и пыталась выбраться. Не выбралась. За ночь вода успела замерзнуть, и дама, лежавшая ничком, повернув лицо в сторону и вцепившись растопыренными пальцами в куски льда, которых было в избытке вокруг полыньи, вмерзла в прорубь.

– Ох-хо-хо… Жалко горемычную, красотою лепа… – пожалел даму мужик-крестьянин с бородой до пояса, в тулупе, подпоясанном веревкой, и лохматой медвежьей шапке. – Бабы на рассвете пошли по воду, так и нашли утопшую. Визгу было…

– Да какая ж она утопшая, – произнес Кирсанов, присев у проруби на корточки и разглядывая бледный профиль с тонкими точеными чертами. – Сию благородную особу пытались убить, да не добили. Видать, в столь хрупком теле великая сила жила. Хочу обратить внимание, ваше высокоблагородие! Она ведь ушла под воду – волосы и платье покрыты корками льда, стало быть, нырнула. Гляньте, веки смежены неплотно, всего-то на полглаза. Значит, дама вынырнула, зацепилась за куски льда, чтобы выбраться, только вот силы кончились. Она лежала, цепляясь за лед, и понимала, что умирает. – Он выпрямился и повернулся к Зыбину: – Будем вынимать тело?

– Погоди… – выставил тот ладонь и наклонился к трупу.

Вместо того чтоб лежать на печи в столь почтенном возрасте, сладко спать, вдоволь кушать (он большой любитель поесть, оттого тучен) и наслаждаться праздностью, начальник следственных дел был страстно привязан к своему делу. Он обладал удивительным чутьем и наблюдательностью, потому предпочитал лично прибыть на место происшествия и осмотреть обстановку, тело, послушать возможных свидетелей, а потом уж думать, с чего начинать поиски преступников. Зыбин не успел толком рассмотреть бедняжку, как вдруг услышал знакомый женский голос и поднял голову:

– Виссарион Фомич!..

– Графиня Ростовцева! – изумился Зыбин.

– Она самая, – подтвердил Кирсанов, всматриваясь в даль.

Опираясь на руку кучера, по льду со всей осторожностью скользила Марго, Кирсанов поторопился навстречу графине, а толстые губы Зыбина растянулись в приветливой улыбке. Но это сейчас он рад видеть ее, она, конечно, навязала ему свое общество, несмотря на его адское сопротивление, но сколько пользы принесла следствию! Да и лично Виссариону Фомичу: когда начальство хотело отправить старика на покой, что стало бы равносильно смерти, графиня Ростовцева похлопотала и… Зыбин остался на своем посту служить Отечеству. Да, Виссарион Фомич считал следственное дело таким же почетным, как и военное, не меньше! Ведь очищать общество от преступного элемента, делать жизнь людей безопасной – разве это не благородное служение?