След на стекле
Филлис заметила, с каким восхищением я разглядываю фотографии, и сказала:
– Только не думайте, что снимала я сама. Даже для меня это еще было рановато.
На одном из более поздних фото я заметил молодую и гораздо более стройную Филлис, хотя с точно такой же прической, как сейчас. Лишь волосы еще не посеребрила седина. Она стояла на улице перед «Пэтчетсом» под руку с мужчиной – курчавым, на дюйм выше и даже немного стройнее супруги. Я предположил, что это Гарри.
– Ваш муж? – спросил я.
– Да. Но только не Гарри. Здесь я снята со своим первым мужем. Фотографию сделали примерно в восемьдесят пятом году, еще до того, как его доконал рак. А с Гарри я познакомилась в девяносто третьем, и через пару лет мы поженились. – Она хихикнула. – Я тогда весила фунтов на шестьдесят меньше. Но представьте – вместе с весом набралась и мудрости.
Я снова сел, на этот раз пристроившись на диване. Может, Филлис ожидала, что я уйду, как только подлечу свою шишку, но у меня еще оставались к ней вопросы.
– Как я понял, вам известно о том, что случилось с моим сыном Скоттом. Вы когда-нибудь видели его здесь?
Она задумалась.
– Возможно, но я не уверена. Если они выглядят так, словно все еще читают книги про «Братьев Харди», им сюда не попасть. От такого улова мы отказываемся, как рыбаки бросают обратно в воду попавшихся мальков. А у вашего мальчика еще молоко на губах не обсохло.
– Мне показалось, что половины вашей сегодняшней клиентуры в баре быть не должно.
Филлис Пирс устало улыбнулась:
– Для того, кто достаточно долго прожил в наших краях, вы плоховато понимаете, как все устроено в Гриффоне.
– Просветите меня.
Она склонилась вперед. Локти уперлись в стол, а тяжелая грудь легла поверх клавиатуры.
– Разумеется, у нас сидят люди, пьют и едят, хотя формально им еще нет двадцати одного года. В восемьдесят пятом году законодатели штата Нью-Йорк явили миру образец высочайшего ума, когда подняли возраст легального потребления спиртных напитков с девятнадцати до двадцати одного. Как по вашим наблюдениям, мистер Уивер, это помешало юнцам, не достигшим положенного возраста, продолжать пить?
– Нет.
– Конечно же, нет. Как я догадываюсь, в восемьдесят пятом вам самому еще не исполнилось двадцати одного года. – Я промолчал, и она продолжала: – Вам этот закон внушил страх перед Божьей карой или же вы с приятелями все равно продолжали надираться каждые выходные?
– Мы не перестали регулярно выпивать.
– И правильно делали. Мы все прекрасно знаем, как поведут себя в такой ситуации подростки, потому что помним себя в этом возрасте. Так уж пусть лучше развлекаются в каком-то одном месте, где мы хотя бы имеем возможность за ними присматривать. Как вы полагаете?
– Значит, мы сдались. Решили, что если не можем контролировать поступки своих детей, то должны довольствоваться знанием, где они эти поступки совершают.
Пирс окинула меня сияющим взглядом, как учительница самого сообразительного в классе ученика.
– И дело не только в этом. Я вношу посильный вклад в местную экономику. Потому что, лишившись возможности приходить сюда, они уже через десять минут окажутся в Канаде, где легальный возраст для употребления спиртных напитков – девятнадцать лет. Семнадцатилетний подросток с хорошо подделанным удостоверением личности может сойти за девятнадцатилетнего, но ему куда сложнее притвориться двадцатиоднолетним. Все эти детишки, и до, и после визита в «Пэтчетс», ведут вполне взрослый образ жизни: покупают пиццу, едят гамбургеры в «Иггизе», заправляют свои машины бензином, заглядывают в местный «Севен-илевен». И, кстати, перемахнуть через границу стало не так просто, как прежде. У многих ли наших мальчиков и девочек есть паспорта? В былые времена их пропускали на другую сторону за пять секунд, но сейчас, если не имеешь паспорта, граница для тебя закрыта и туда, и обратно. Спасибо Усаме Бен Ладену, гореть ему в аду, мать его так! – Филлис откинулась на спинку кресла. – Не скажу, будто всем родителям в Гриффоне стало легче от осознания: если уж их детишки пьют, то непременно здесь. Те же подростки устраивают вечеринки в подвалах собственных домов, отрываются на всю катушку, стоит лишь папе с мамой уехать из города. И у нас тут очень развит небольшой бизнес по снабжению бухлом юнцов, которым слишком мало лет, чтобы самим покупать его в магазине. Причем даже с доставкой на дом. – Она улыбнулась. – Но и я вношу свой вклад.
– А полиция вас не беспокоит?
– Они очень… помогают. Иногда сюда являются подонки с юга, и копы надежно защищают нас в этом смысле. Меня, к слову сказать, начинают беспокоить те двое парней, которые монополизировали сегодня бильярдный стол.
– Может, местные полицейские снисходительны к «Пэтчетсу», поскольку, как вы мне уже показали, вам известно все о делишках, которые творятся в городе. И потому мало кто хочет вас лишний раз раздражать. – Я прищурился. – А еще есть вероятность, что им малость перепадает в носке под рождественской елочкой.
– А вы умеете гладко изъясняться, – заметила Филлис с усмешкой. – Думаете, я обладаю здесь некой особой властью? На самом деле это не так. Я всего лишь простая женщина, занимающаяся бизнесом и пытающаяся свести концы с концами. Вот только скажу одно: Огастес Перри – хороший человек. – Она лукаво улыбнулась. – Хотя не мне вам это говорить.
– Одна последняя просьба, – произнес я. – Мне бы хотелось посмотреть запись с вашей камеры видеонаблюдения. Хочется выяснить, кто так огрел меня.
– С этим я вам помочь не смогу.
– Не покажете мне, придется показать одному из наших доблестных защитников порядка.
– О, не надо глупостей. – Пирс посмотрела на меня с некоторым разочарованием. – Вы не станете обращаться по этому поводу в полицию, сами знаете. Разве так поступает настоящий частный сыщик? Бежит жаловаться копам каждый раз, когда получает по башке? Не смешите.
Она была права. Я не собирался подавать жалобу на того, кто напал на меня.
– Но причина, по которой я не смогу показать вам записи, совершенно иная, – добавила Филлис, обводя комнату рукой так, словно хотела отдернуть штору на некой потайной двери. – Вы видите где-нибудь мониторы? У нас нет своей системы наблюдения. Нет никаких видеокамер.
– Даже перед входом? – спросил я.
Она покачала головой:
– Кажется, вас это удивляет?
– Да, потому что я слышал другое.
– Вас неправильно информировали. Или вы сами что-то неверно поняли.
– Все может быть. – Я поднялся с дивана.
– Но если я могу вам в чем-то еще помочь, моя дверь открыта для вас, – сказала она. – Вы кажетесь мне человеком, которому не помешает дружеский совет.
Глава 12
Выйдя наружу, я принялся ломать свою все еще сильно болевшую голову над словами Филлис Пирс. Нет внешнего видеонаблюдения? Но вход в «Пэтчетс» располагался всего лишь в нескольких шагах от того места, где была сделана запись, как Клэр Сэндерс стучит в окно моего автомобиля. Как же она попала в объектив камеры системы безопасности, а мразь, ударившая меня, этого избежала?
Прежде чем пересечь улицу и подойти к своей машине, я все же оглядел фасад в поисках камер. Их не было. Но разве Хейнс или Бриндл – кто именно, я не запомнил – не заявил, что именно поэтому они и оказались перед дверью моего дома? Что номер моего автомобиля был снят на камеру бара, когда Клэр ко мне садилась?
И действительно ли коп прямо сказал об этом? Или всего лишь намекнул? Просто не стал оспаривать высказанного мной самим предположения, что моя машина попала на видеозапись?
Я не мог сейчас точно припомнить подробности разговора, а продолжавшаяся пульсация в виске не способствовала напряженной работе памяти. Но если копы все же сказали, что меня якобы сняла камера наружного наблюдения, зачем им было лгать? А если камеры не существовало, то как они на меня вышли? Значит, уже держали «Пэтчетс» под наблюдением? Уже следили за Клэр?
Вполне вероятно, что местная полиция время от времени посылала патрульную машину дежурить через дорогу от бара, высматривая пьяных среди тех, кто садился за руль собственных автомобилей. Или у них даже был план, который следовало выполнять, и они могли сцапать случайно попавшегося несовершеннолетнего пьяницу, показывая, как стараются сохранить Гриффон безопасным и благополучным городом, где жители могут спокойно растить своих детей, хотя сами же закрывают глаза на продажу спиртного подросткам?
Может, копов вызвали в «Пэтчетс» чуть раньше из-за какой-то заварухи, а потом они заметили, как юная девица садится в машину к незнакомцу, и предусмотрительно записали номер. А позже, когда стало известно, что Клэр пропала, один из офицеров на утреннем совещании вдруг сказал: «Минуточку!»
Я порылся в карманах в поисках ключей, нажал на кнопку, дистанционно отпиравшую замки, и сел за руль. Прежде чем закрыть дверь и отключить освещение, глянул на себя в зеркало заднего вида. Волосы совершенно растрепались. Я пригладил их пятерней, чтобы они выглядели более-менее прилично.
Я уже хотел было повернуть ключ в замке зажигания, когда из «Пэтчетса» вышли двое байкеров и побрели через дорогу к своим мотоциклам, припаркованным прямо передо мной. Они уже собирались сесть в седла, как пара ковбоев на коней, но в этот момент в ста ярдах от нас вдруг вспыхнули фары.
Почти в то же мгновение на машине поверх крыши начал вращаться многоцветный проблесковый маячок. Секунд на пять взвыла сирена, прежде чем патрульный автомобиль остановился рядом с мотоциклами.
Байкеры, застыв на месте, смотрели, как двое полицейских вышли из своей машины. Женщина из-за руля, мужчина с пассажирского сиденья. В женщине я узнал Кейт Рэмзи – подругу Донны. Уже около сорока лет, короткие светлые волосы, вес примерно сто семьдесят фунтов, а рост не более пяти футов и шести дюймов. Подбородок чуть вздернут, вид грозный. Ее партнера я не знал. Ему было слегка за тридцать, рост пять футов и десять дюймов, вес примерно такой же, как у Рэмзи, и тоже весьма волевой подбородок на скуластом лице.
Кажется, ведущую роль собиралась взять на себя Кейт. Я приспустил окно для лучшей слышимости.
– Вы откуда будете, парни? – спросила она, держа одну руку на рукоятке свисавшей с ремня дубинки.
Первый байкер отозвался:
– А в чем проблема, офицер? Мы что-то нарушили?
– Я задала вопрос, – повторила Кейт. – Откуда вы?
– Из Элмвуда, – ответил второй байкер.
Это был пригород Буффало, причем вполне приличный район.
– Что привело вас в Гриффон? – поинтересовался мужчина-полицейский.
– Просто приехали выпить пару бутылочек пива и поиграть на бильярде, – сообщил первый байкер.
– И это все, чем вы занимались? – осведомилась Кейт Рэмзи. – А нет ли у вас здесь случайно своего маленького бизнеса?
Второй байкер покачал головой:
– Послушайте, мы лишь хотели подышать свежим воздухом, немного прокатиться на мотоциклах. Только и всего. Мы не собирались создавать никому неудобств.
Напарник Кейт сказал:
– Нам здесь такие типы, как вы, совершенно ни к чему.
– Такие типы, как мы? – переспросил второй байкер. – Что, черт возьми, вы имеете в виду?
– Это значит, – ответила Кейт, – что нам не нужны грязные ублюдки, торгующие наркотой, как вы двое, которые будут шататься по нашему городу и уродовать его.
Первый байкер сделал движение в сторону Кейт, но второй удержал его за руку.
– Тогда, думаю, нам пора уезжать отсюда, – произнес он.
– Мы не обязаны выслушивать подобное дерьмо, – возразил первый.
Партнер Кейт решительно двинулся к ним, снимая с ремня дубинку.
– Еще как обязаны! – Он подошел к мотоциклу второго байкера, небрежно помахивая дубинкой. – Сколько стоит такая красивая фара?
– Да ладно, бросьте, – сказал второй байкер. – Мы сразу же уедем.
– И больше не вернетесь, – добавила Кейт.
– Нет, не вернемся, – подтвердил первый. – Кому вообще захочется возвращаться сюда? Оказывается, все, что рассказывают про вашу захолустную дыру, – чистая правда.
Кейт Рэмзи и ее напарник понаблюдали, как байкеры сели на мотоциклы, завели взревевшие двигатели и объехали патрульную машину полиции Гриффона. Когда они уже выбрались на проезжую часть, один из них поднял руку, выставив в прощальном салюте средний палец.
Рэмзи и партнер дождались, пока задние габаритные огни мотоциклов не стали похожи на едва заметные булавочные головки, а потом сели в свою машину и тоже уехали.
Я уже собрался продолжить охоту за Скиллингом у него дома, но решил, что сначала имеет смысл разыскать отца Клэр – Бертрама Сэндерса – и поговорить с ним.
Его адрес я нашел через свой сотовый. Сэндерсы жили на Лейклэнд-драйв. Я знал эту улицу, хотя и не мог понять, почему она носит такое название[12]. Она не вела к воде, и с нее даже не открывался вид на какой-либо водоем. Я надеялся, что, когда постучу в дверь, откроет не Сэндерс, а Клэр. В конце концов, если она успела вернуться после моей встречи с копами, никто не обязан был докладывать мне об этом.
Район был небогатый, возведенный после войны. Причем речь идет о Второй мировой войне, а не о корейской, вьетнамской, войне в Заливе, в Ираке или в Афганистане. Впрочем, мы столько воевали, что нетрудно и запутаться. Мэр жил в простом двухэтажном доме со стенами, обитыми коричневыми досками. Хотя фасад казался узким, постройка тянулась далеко в глубь двора. Бросалось в глаза, что за этим домом ухаживали лучше, чем за многими другими, стоявшими на той же улице. На крышах некоторых из них еще торчали ржавые старомодные телевизионные антенны, не принимавшие сигнала, наверное, уже много лет. Позади дома в самом конце длинной подъездной дорожки в одну колею виднелся отдельно стоящий кирпичный гараж.
Я припарковался у тротуара, подошел к двери и постучал. Было начало девятого, и уже включились уличные фонари, но в доме Сэндерсов света я не видел. Приложив ладони к лицу для лучшего обзора, я всмотрелся в стеклянный прямоугольник, вставленный в деревянную дверь. Никаких признаков жизни.
Хотя это казалось бесполезным, я решил обойти вокруг дома и постучать в заднюю дверь, которая, как я обнаружил, добравшись до нее, вела в кухню. Снова плотно прижавшись к стеклу, я заметил, что единственное свечение там исходило от дисплея на пульте управления тостером. На мой стук никто не отозвался.
– Вы разыскиваете мэра?
Я обернулся и увидел пожилую женщину, стоявшую под фонарем на крыльце соседнего дома. Она глядела на меня поверх забора.
– Да, верно, – ответил я после паузы. – Надеялся застать Берта дома.
– И это в четверг вечером. – Женщина произнесла свою фразу так, словно я должен был сразу же понять ее смысл.
– А чем вечер четверга отличается от остальных?
– Проходит совещание городского совета. Вы, наверное, нездешний?
После стольких лет жизни в Гриффоне я действительно ощущал себя здесь сегодня чужаком. Каждый встречный норовил показать мне, как мало я знал.
– Совсем вылетело из головы.
Из ее дома донесся мужской окрик:
– С кем ты там беседуешь?
Соседка мэра повернула голову и тоже криком ответила:
– Тут один мужчина разыскивает Берта!
– Скажи ему, пусть поищет в мэрии!
– Уже сказала! Я что, по-твоему, совсем ничего не соображаю? – Она снова посмотрела на меня. – Муж считает меня слабоумной.
– Я подумал, что Клэр дома и сможет передать ему мое сообщение.
– Что-то она мне сегодня на глаза не попадалась. – Соседка некоторое время колебалась, облизывая губы и явно обдумывая то, что собиралась сообщить. – Никогда не известно, где она может быть. Слава богу, наши дети уже выросли и разъехались. Они даже почти не звонят, но, честное слово, я только рада этому. А вот Берту очень нелегко одному воспитывать дочь.
Я вспомнил слова Донны о том, что мэр разошелся с женой.
– Да, с детьми порой приходится несладко, – заметил я.
– О чем вы там разговариваете? – крикнул мужчина из дома.
– Я все расскажу тебе через минуту, – так же громко ответила она. – Не обращайте внимания. Ему просто тоже хочется поучаствовать. – Соседка закатила глаза.
– Клэр все время живет здесь? – спросил я. – Или проводит половину времени у своей матери?
– Было бы затруднительно проводить половину времени тут, а другую половину в Канаде. Кэролайн живет в Торонто с новым мужем, как там его зовут.
– Я тоже что-то забыл его фамилию, – сказал я таким тоном, словно когда-то знал ее.
Клэр могла отправиться к матери. Это стоило проверить.
– Эд! – крикнула женщина в сторону своего дома. – Эд!
– Чего тебе?
– Как зовут того парня, за которого вышла замуж Кэролайн? Он владелец ювелирного магазина, реклама которого висит прямо на вокзале в Торонто.
– Гм… Сейчас вспомню. Кажется, Мински.
– Нет, не так, – возразила она. – Это фамилия твоей свояченицы.
– Ах да, точно.
Соседка снова повернулась ко мне.
– Я сама вспомнила. Его зовут Джефф Карнофски. Через «к». То есть с двумя «к». Одно в начале, а второе в самом конце.
– Когда вы в последний раз видели Клэр здесь?
– Вчера вечером. Она уехала на каком-то пикапе.
– В котором часу это было? – спросил я.
Она пожала плечами.
– Не знаю. Как раз после окончания новостей.
– Какого выпуска?
В наши дни, особенно с развитием кабельных сетей, новости шли по одному из каналов практически непрерывно.
– С Брайаном Уильямсом, – ответила соседка.
Стало быть, речь шла о «Вечерних новостях Эн-би-си по каналу Дабл-ю-джи-ар-зэд, местному филиалу корпорации Эн-би-си. Выпуск длился с шести тридцати до семи часов.
– Он, шельмец, красивый мужчина, нельзя не признать, – добавила она о ведущем.
– Значит, Клэр уехала вскоре после окончания этих новостей? – Я сам почувствовал, что мои вопросы становятся несколько назойливыми, но женщина явно была не прочь поболтать и, видимо, нисколько не переживала из-за распространения о соседях информации личного характера.
– Не знаю. В семь, в восемь, в половине девятого, точно не скажу. Но уезжали они в спешке. С визгом покрышек и все такое. Полиции следовало бы штрафовать за подобное вождение. Тем более что они постоянно здесь околачиваются, видит бог.
– Что вы имеете в виду?
– Это продолжается уже довольно долго. Очень часто патрульная машина полиции Гриффона стоит на нашей улице, словно они держат дом мэра под наблюдением. Мне даже стало любопытно. Неужели он начал получать письма с угрозами расправы или что-то в таком духе? Но когда я прямо спросила его об этом, мэр ответил, что «ничего особенного не происходит, не о чем беспокоиться». – Она усмехнулась. – Вот только мне не очень улыбается мысль, что кто-то вздумает проехать мимо и пострелять по его окнам или вроде того. Могут по ошибке попасть и в наш дом.
Глава 13
Здание мэрии Гриффона возвышалось над центральной частью города, расположившись в дальнем конце обширной общественной лужайки, а его шпиль устремлялся к небу. Оно считалось образцом георгианской архитектуры с остроконечным фронтоном и сочетанием красного кирпича с выкрашенными белой краской деревянными деталями. Нечто, словно перенесенное из колониального Уильямсберга, хотя находились мы от него далековато. Я знал, что на поддержание здания в порядке и на периодические реставрации утекали немалые средства из городского бюджета и многие налогоплательщики выступали за строительство новых муниципальных офисов за пределами центра, поближе к огромным универмагам и ресторанам быстрого питания на Денберри. Сэндерс, надо отдать ему должное, выступил с возражением, заявив: «Если городские власти Гриффона покинут центр, то останется ли хоть какая-то надежда выжить у немногих все еще работающих там бизнесменов?» Не припоминаю, что хотя бы раз лично встречался с мэром, но прочитанное о нем вызывало у меня симпатию.
Я пару раз объехал улицы, прилегавшие к мэрии, выискивая место для парковки. Казалось, сейчас здесь повсюду стоит намного больше машин, чем обычно. А потому пришлось оставить «хонду» в паре кварталов от здания, чего я вовсе не хотел, поскольку неизбежно на моем пути оказывался мебельный магазин «Рэвелсон».
Когда мною овладевала самая черная тоска, я порой мысленно спрашивал у сына, почему, если уж он захотел свести счеты с жизнью подобным образом, то не мог это сделать в месте, которое потом не попадалось бы мне на глаза каждый раз при поездке в центр города.
Иногда я даже пытался притвориться, что никакого мебельного магазина там на самом деле нет, а это было непросто. Он располагался в одном из самых массивных и старых домов коммерческого назначения в Гриффоне, возведенных еще в конце XIX века. Но даже если бы я вообще никогда не появлялся здесь, деваться от названия «Рэвелсон» было некуда. Они еженедельно размещали свою рекламу в газете, рассовывали по почтовым ящикам буклеты и передавали по всем местным каналам ролики, в которых огромный магазин расхваливал его владелец Кент Рэвелсон, не имевший понятия о чувстве меры. Мне особенно нравился тот из них, где Кент, сидя в излишне глубоком и мягком кресле с сигарой во рту и в профессорских очках, играл психоаналитика, консультировавшего роскошную блондинку, разлегшуюся перед ним на диване.
«А теперь, когда я завалил вас на свой диван, проведу психоанализ его цены, и она у вас на глазах значительно уменьшится!» – произносил он, стараясь подражать голосу знаменитого австрийского специалиста, однако выходила все равно пародия на сексуально озабоченного нациста. Организация из Буффало, занимавшаяся охраной душевного здоровья населения, подала на такую рекламу жалобу, но Кент только еще больше вошел во вкус.
Как ни старался я обмануть себя, рассчитывая пройти мимо «Рэвелсона», словно его вообще не существовало, все мои усилия оказывались напрасны. Я вытягивал шею и рассматривал тянувшийся вдоль края крыши карниз. То место, где Скотт стоял (как долго, я не знал), думая бог весть о чем, прежде чем решился на более быстрый способ спуска с четвертого этажа, чем по лестнице.
Прыгнул он не с фасада здания, а с боковой стороны, упав на автостоянку. Причем на место, предназначенное для парковки инвалидов. Именно там полиция – в лице офицера Рикки Хейнса – и обнаружила его.
Вот и на этот раз все произошло как всегда. Я остановился и задрал голову. До закрытия магазина оставалось еще полчаса, из торгового зала время от времени выходили люди, заводились двигатели, со стоянки выезжали машины.
Как обычно, я осмотрел место, начав с парковки для инвалидов, подняв взгляд вдоль четырех рядов окон и задержав его на краю крыши.
Сколько могло продлиться падение? Две секунды? Три? Я словно видел, как его тело стремительно летит вниз и ударяется об асфальт. Три секунды представлялись наиболее вероятным временем. И уж точно не дольше. О чем Скотт успел подумать, пока падал? Было ли ему страшно? Осознавал ли он, как только шагнул через край, что наделал? Не попытался ли за эти две или три секунды найти хоть какой-то способ спастись?
Или же был совершенно счастлив? Может, он ударился о землю с блаженной улыбкой на лице? И что оказалось бы лучше? Понять в последнее мгновение, что совершил фатальную ошибку, или, под действием наркотиков, встретиться с Создателем довольным и беззаботным, как жаворонок?
Раздумья обо всем этом не улучшали настроения.
Но размышлять было о чем. Например, как он вообще там оказался? Мне бы очень хотелось возложить вину на милых людей из магазина «Рэвелсон». В конце концов, если бы они не дали Скотту временную работу на лето, он никак не смог бы проникнуть на крышу. Но я отлично понимал, что с таким же успехом можно обвинять фирму, производящую консервы, если ты порезал палец, открывая банку с тунцом. Если честно, Кент Рэвелсон много сделал для того, чтобы облегчить Скотту жизнь. У мальчика ведь не было ни особого предыдущего опыта работы, ни физической силы, которая часто требуется от сотрудника мебельного магазина. Однако Кент неизменно находил для Скотта множество заданий, для выполнения которых не приходилось двигать холодильники. Он даже дал парню попробовать себя в роли продавца, позволив день поработать в отделе матрацев, когда заболел штатный сотрудник, выполнявший эту функцию.
У меня тогда возникло впечатление, что Кент и его жена Анетта, помогавшая управлять магазином, проявили к Скотту особый интерес, поскольку их собственный отпрыск Роман не желал иметь ничего общего с семейным бизнесом. Ему был двадцать один год, и, насколько я слышал, он хотел большего, чем просто владеть мебельным магазином. Он по большей части торчал дома и писал на своем компьютере сценарии фильмов про зомби, которыми пока не смог заинтересовать Спилберга, Лукаса или Скорсезе.
Мы с Донной рассчитывали, что ответственность, связанная с летней работой, окажет на Скотта воспитательный эффект и поможет возмужать. На деле же у него просто появилось больше собственных денег на выпивку и наркотики, которые он и употребил тем вечером на крыше.