Опасайся взгляда Царицы Змей

Город поразил его обилием изящных дворцов, фонтанов, площадей, садов и мраморных скульптур. Римские боги отражались в искусственных прудах, овеваемые прохладным ветром, приносящим запах олив и апельсиновых рощ. Солнце придавало розовый оттенок старинным колоннадам и мускулистым телам мраморных Гераклов. По каменным мостовым гарцевали разодетые всадники, проносились, гремя колесами, кареты знатных сеньоров, над площадями переливались медные звоны церковных колоколов.

Густое синее небо лилось сверху, горячее, как раскаленная лазурь. Купол флорентийского собора Санта Мария дель Фьоре парил над крышами домов, превращая изысканный и роскошный город в сказочный мираж, блестящую оправу к самым зловещим и кровавым страницам своей истории. Этот город – «царство вечного праздника», любезный душам всех дерзких мечтателей, храбрых и отважных кондотьеров[14], знатных патрициев, политиков, проповедников, художников, философов и прекрасных женщин – завораживал сразу и навсегда.

Флоренция любила искусство, воинскую доблесть, ум и золото, золото, золото… Дух легкого и восторженного безумия царил повсюду – под высокими сводами дворцов и в вихре карнавала, на рыцарских состязаниях, дружеских пирушках и в интеллектуальных спорах.

«Счастливы те блаженные духом, которые в своем безумии приятны себе и другим…» – вот кредо флорентийцев.

Манфред с трудом отыскал неприметный и суровый дом Луиджи, притаившийся среди деревьев старого сада. Маленькие окошки были плотно закрыты ставнями, дверь оказалась заперта. Молодой человек долго стучал и совсем отчаялся, когда, наконец, послышался скрип заржавелых петель и на пороге появился молодой мужчина, высокий, крепкого телосложения, с колючим и настороженным взглядом.

Луиджи знал все и обо всем, он был кладезем самых неожиданных сведений, невероятных и чудесных. Манфред, получивший хорошее образование, понятия не имел ни о чем подобном.

Несколько комнат в доме были отведены для производства алхимических опытов, приготовления лекарств и разных других вещей, о которых Манфреду не было известно. На чердаке Луиджи установил подзорную трубу и подолгу запирался там, рассматривая звезды и планеты. По ночам к нему приходили таинственные незнакомцы, желавшие оставаться инкогнито. Они закутывались в темные плащи и надевали на лица плотные маски, нервно оглядывались, заметно трусили и говорили прерывающимся шепотом. Луиджи выслушивал их просьбы и почти никогда не отказывал. В карманах Луиджи всегда звенели золотые монеты, которым он не придавал никакого значения. Он вспоминал о деньгах только тогда, когда надо было покупать еду, одежду или составляющие для лечебных снадобий. В углу каминной залы стоял большой резной сундук из темного дерева, – в нем тоже хранилось золото, которое никто не считал. Манфред и Луиджи просто брали оттуда, сколько требовалось, на свои нужды.

Луиджи научил Манфреда готовить яды, которые в малых дозах исцеляли. Эта грань – порция не убивающая, а исцеляющая, – была настолько тонка, что перейти ее невзначай ничего не стоило. Искусство врача как раз и состояло в умении отмерить дозу, удержавшись на «лезвии бритвы».

Молодой человек впервые увидел цикуту – страшный, не оставляющий следов яд, убивающий безболезненно.

– Сократ[15] в предсмертные часы не ощущал ничего, кроме холода, – сказал Луиджи, раскладывая на подносе ядовитое растение.

Им оказался болиголов пятнистый: Манфред не раз его видел, играя ребенком в зарослях, которыми покрылся старый ров, некогда окружавший замок его предков, а ныне почти сравнявшийся с землей. Мальчишки рубили страшное растение игрушечными мечами, не подозревая о его тайне.

– Как проявляется действие яда? – спросил Манфред.

– Если человек побледнел, не может глотать и у него постепенно, снизу вверх, отказывают все органы, но сознание ясное, можно подозревать отравление цикутой, – объяснял Луиджи, обычно добавляя от себя еще множество интересного. Например, что лекарство из болиголова готовить нужно, когда растение цветет и у него свежие зеленые листья.

Однажды Луиджи взял с собой Манфреда для сбора цветов болиголова. Место, куда они пришли, оказалось настоящими зарослями ядовитого растения, стволы которого внизу были покрыты отвратительными красными пятнами, напоминающими бурую несвежую кровь. В этом ядовитом лесу, где растения достигали двух метров, резко пахло мышами, от душного чада кружилась голова. Манфреду вдруг стало по-настоящему страшно. Необъяснимая паника нарастала стремительной и тяжелой лавиной. Какое-то время он боролся с ней…

Очнулся ученик уже на поляне. Луиджи поливал ему лоб родниковой водой.

– Ну, как ты?

– Что случилось? – Манфред ничего не понимал.

– Это с непривычки, яду надышался.

Манфред попытался встать, но голова закружилась, желудок свела судорога, и его вырвало.

Цветы и листья болиголова Луиджи насобирал сам, сложил в сумку из бархата, крепко закрыл.

– Вставай, пошли, – сказал он молодому человеку. – Голова кружится?

– Нет…

На самом деле голова болела, сознание мутилось и глаза резало, но признаваться в своей слабости Манфреду не хотелось. Поэтому он поднялся и пошел за Луиджи, удивляясь, как это тому удалось не отравиться ужасным ядовитым чадом.

– Напрасно ты скрываешь свое недомогание. В этом нет ничего позорного.

– Но ведь ты тоже дышал ядовитым воздухом? Почему же на тебя он не оказал никакого действия?

Врач усмехнулся, помолчал, обдумывая ответ.

– Во-первых, я привык. А во-вторых… у меня с ядами особые отношения. Видишь ли, Манфред, – я их понимаю. Поэтому не боюсь. Вот они и бессильны против меня. Своим страхом ты придаешь им силу. Тебя они наверняка отравят насмерть, а я отделаюсь промыванием желудка. – Луиджи засмеялся.

Непонятно было, шутит он или говорит серьезно. Молодой человек решил не расспрашивать больше, чтобы не выглядеть совсем уж глупо. Но Луиджи как будто читал его мысли.

– Знаешь, в чем твоя беда? Гордый ты больно.

– Что ж, это плохо, по-твоему? – обиделся юноша.

– Вулкан гордости тлеет под пеплом бессилия и неудач. Тебе повезло, что ты учишься у меня. Не огорчайся так, я расскажу тебе, как исцеляли розенкрейцеры.

– Кто-кто?

– Потом объясню, – снисходительно похлопал его по плечу Луиджи. Он подошел к огромному дереву и уважительно погладил шершавый, нагретый солнцем ствол. – Посмотри, какой красавец, настоящий Иггдрасиль.

– Что?

– Иггдрасиль – это священный ясень древних кельтов[16]. Они считали, что дерево хранит силу богатыря. И если повредить дерево, то непобедимый воин станет беспомощным, словно младенец. Здорово придумано, а? Как ты считаешь?

Луиджи улыбался, и Манфред предпочел не отвечать. Учитель смеется над ним. Ну, ничего, он еще пожалеет. Ученик не только впитает все знания своего наставника, но будет намного искуснее его.

Каким образом это произойдет, Манфред пока не представлял себе. Однако он обязательно исполнит обещание, данное в минуту унижения. Наследник богатого и благородного рода был упрям во всем, что касалось его чести.

Врач удовлетворенно хмыкнул, ему пришелся по душе такой подход к делу. Похоже, мальчику полегчало. Он уже способен злиться и принимать ответственные решения. Что ж, неплохо. Пожалуй, из него выйдет толк.

Луиджи недавно исполнилось двадцать восемь, но он ощущал себя таким старым, мудрым, равнодушным к перипетиям жизни и смерти, что ему порой становилось скучно. Его возраст не исчислялся цифрами земных лет, поэтому все происходящее казалось ему бесполезной, ничего не значащей суетой…

«А мальчик, похоже, влюбился», – подумал Луиджи и прислушался к себе. Нет, вопреки ожиданию, ничто в нем не встрепенулось, не отозвалось приятным волнением, сладкой волной не затопило сознание. Увы! Все то же спокойствие, все та же привычная скука. О Господи, как же тоскливо жить на этой земле!

– Хороша жена Маттео Альбицци… – мечтательно произнес врач.

Молодой человек вздрогнул. Откуда Луиджи знает? Он дьявол! От него ничего невозможно утаить. Даже то, что Манфред тщательно скрывал от самого себя, сразу становилось известным учителю. Как ему удается? Мысли юноши пришли в смятение. Прекрасная Антония приходила к нему в беспокойных снах все чаще… Когда он заболел этой болезнью? Во время джостры братьев Медичи он встретился с Антонией взглядом, случайно… Случайно ли?

– В тени божественной Симонетты она теряется. Все взгляды прикованы к генуэзке, и это хорошо для тебя, мой друг, – усмехнулся Луиджи. – Иначе не видать бы тебе ее, как своих ушей!

– Так ты что, полагаешь… – Манфред не поверил тому, что услышал.

– Именно, мой молодой друг. Я полагаю, у тебя есть шанс.

– Ты…

– Не перебивай учителя, нечестивец! – Луиджи потешался, он веселился, как никогда. Нужно же хоть чем-нибудь развлекать себя в этом смертельно скучном мире. – Старый Маттео болен. Ты будешь ходить во дворец Альбицци вместо меня. Иногда…

Горский почувствовал усталость. В лесу было душно. Пахло хвоей и сосновой смолой. Иван шел впереди – быстро, не останавливаясь и не оглядываясь. Он торопился. Куда? Сергей хотел спросить об этом, но не мог. Что-то мешало ему. Какая-то тревога… томительное предчувствие… Как будто настало время перейти черту. Что за странное настроение? Может быть, долгожданное колдовство? Он засмеялся над своими мыслями.

– Мы ждем, чтобы занавес открылся, – сказал вдруг Иван, повернувшись к Сергею и ожидая, пока тот догонит его.

– Что?

– В жизни все самое главное скрыто за занавесом. Понимаешь?

– Вы о чем?

– Чтобы проникнуть за занавес, нужен ключ…

Сергей смотрел на Ивана, не находя что сказать. Это было невероятно. Смысл изречений настолько не соответствовал облику человека, который стоял перед ним, что гость растерялся. Он устал, ему было жарко, лоб покрылся каплями пота.

– Какой ключ? Не могли бы вы…

– Ты стоишь на пороге Начала. Это мост, который приведет тебя… – Иван вдруг дурашливо приложил палец к губам. – Ш-шш… Тише. Смелость и безмолвие идут рука об руку. Ступай за мной.

– Послушайте, – Сергей потерял терпение. – Говорите толком… Или не говорите вообще.

Иван согласно кивнул головой и зашагал дальше, как ни в чем не бывало. Горскому ничего не оставалось, как следовать за ним, чертыхаясь и проклиная свое любопытство. К счастью, лес поредел, и путешественники оказались на большой светлой поляне, посредине которой возвышался рубленый деревянный дом. Остроконечная крыша, узкие окна. Дом опоясывала галерея с резными колоннами.

Сколько они шли, кстати? Судя по часам, не больше двадцати минут. Не может быть! Горский готов был поклясться, что Иван водил его по лесу не менее двух часов.

– Это и есть знаменитая лесная сторожка?

– Не… Сторожка не тут, дальше… – Иван неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. – А это – терем нашей царицы.

– Что за царица? Марфа?

– Пусть будет так, – ответил Иван, пряча глаза. – Ну, заходи, коль пришел, гостем будешь.

– Не я пришел, а ты меня привел. Только вот зачем, не пойму. Я озеро лесное посмотреть хотел.

– Озеро тут рядом, успеешь поглядеть. Ну, я пойду…

– Ты что ж, одного меня оставить хочешь? – удивился Сергей.

– Зачем одного? – усмехнулся Иван. – Да ты не робей, парень! Все только начинается, а ты уже на попятный. Иди в дом.

Сергей толкнул дверь, открывшуюся внутрь без единого звука.

Коридор оказался коротким и привел его в просторную горницу с большим деревянным столом и стульями. Мебель была по-настоящему древняя, без полировки, гладко оструганная и простая. Бревенчатые стены украшали бронзовые канделябры с оплывшими свечами, что выглядело не к месту и не соответствовало развешанным пучкам бессмертника и огромным сундукам в углах. Старинное зеркало, длинное и узкое, тускло блестело, словно его поверхность была из серебра. Сергей подошел, с интересом рассматривая собственное лицо. Его черты стали неопределенными и зыбкими. На минуту ему показалось, что из дрожащего тумана выступает незнакомая фигура в бархатной одежде, с черными вьющимися волосами и массивной золотой цепью поверх одежды. Сердце неистово забилось…

– Что вы здесь делаете?

Он едва не подскочил от неожиданности. Стыд какой! Чего это он шарахается, как испуганный ребенок в пустой квартире?

За его спиной стояла тонкая невзрачная девушка, высокая, длинноволосая и слегка смущенная. Глаза ее, зеленовато-прозрачные, раскосые, казались удивительно знакомыми. Где он мог ее видеть?

– Простите… Меня Иван привел. Я… – Сергей с трудом подбирал слова. – Мне сказали, здесь живет лесник с женой.

– Так и есть. А я их правнучка, – девушка застенчиво улыбнулась.

– Вы Лида?

– Угу. Илья и Марфа вернутся через день. Вы будете ждать?

– Если это удобно.

У Сергея пересохло в горле. Лида рассматривала его с интересом и… жалостью. Он, самоуверенный деловой человек, привыкший вести себя непринужденно в любом обществе, вдруг вызвал сочувствие у этой деревенской простушки. Наверное, он выглядит действительно нелепо.

Разговор, который поначалу не клеился, постепенно наладился и стал, вопреки ожиданию, интересным для обоих. Сергей рассказал, кто он, зачем приехал, и както незаметно признался, что хочет написать книгу о ведьмах и собирает материал.

– Так вы обо мне писать будете? – то ли в шутку, то ли всерьез спросила Лида.

– А вы ведьма?

– Разумеется! Что же, по-вашему, я тут делаю?

Сергей развеселился. Ему было хорошо и тревожно, – непонятно отчего.

– Может быть, вы и вправду ведьма?

– Может быть…

У Сергея закружилась голова. Совершенно неожиданно он рассказал Лиде историю своей первой любви, которую приказал себе забыть. Но тут, словно и не было долгих лет, встала перед ним девочка с курносым носиком и огромными бантами, в белых носочках на тонких ногах с выступающими коленками. Чем она так привлекла его? Может быть, зелеными глазами? Или своим молчанием? Он носил ее портфель, и всю дорогу девочка молчала, потом так же молча брала портфель у него из рук и заходила в подъезд. Его жизнь измерялась теми часами, когда он мог украдкой во время уроков смотреть на нее, получая двойки и длиннющие замечания в дневник. Но это было неважно…

Однажды произошло страшное: ее место за партой у окна оказалось пустым. Сначала Сергей подумал, что девочка заболела, но дни шли, а она все не появлялась. Ее родители переехали в другой город.

Он проклинал себя за то, что так и не рассказал ей о своей любви, о том, как она много значит для него… Откуда он в детском возрасте знал про любовь? Просто знал, и все. Сергей решил написать девочке письмо. Он раздобыл ее новый адрес, долго мучился, ночами сочиняя послание, от которого зависела вся его судьба. Горский до сих пор помнил, как перехватило от волнения горло и задрожали руки, когда он подошел к выкрашенному синей краской почтовому ящику, чтобы опустить заветный конверт…

Наступили дни ожидания, отчаяние сменялось надеждой, которая постепенно таяла. Прошло томительных полгода бессонных ночей и беспросветных дней. Потом Сергей понял, что ответа не будет. Никогда.

Мир померк, а переполненное любовью сердце уснуло летаргическим сном, долгим, как вечность. Он принял роковое решение: никогда, никого, ни одну вероломную женщину, девушку, девчонку не любить искренне. Он представлял свое сердце растоптанным и истекающим кровью, валяющимся в грязи и пыли.

Больше никогда! Ни за что! Они не достойны его любви, его поклонения…

Сергей превратился в мстителя, нанося болезненные раны направо и налево, заглушая этим свою боль, которая змеей свернулась на дне его холодной души. Далекая тонконогая девочка закрыла его чувства на ключ. Это она лишила его сострадания, сделала монстром, наглым и спокойным, неотразимым, искушенным и равнодушным. Мертвым. Вот так, пожалуй, будет правильно. Она убила его. Молча и безжалостно.

Лида слушала не перебивая, – так, как будто ей все было понятно, как будто она знала о нем и о себе такое, что делало естественной эту исповедь. Сергею стало легче, лед в его сердце тронулся…

– Хочешь в бане искупаться? – они незаметно перешли на «ты», естественно и просто, как происходит в жизни все самое значительное. – Для гостя в первую очередь баньку истопить надо, а потом уж на стол накрывать.

Баня была срублена позади дома, в кустах можжевельника. Лида наломала свежих веток, бросила в сложенный из гладких камней очаг.

– Эти камни отец с порогов принес.

Острый запах можжевельника и сухой липы наполнил помещение. Становилось жарко. Девушка принесла Горскому полотенце и вышитую одежду.

– Ну, теперь ты сам хозяйничай, – она подала деревянный ковшик, показала, где вода, и прикрыла за собой дверь.

Гость ей понравился, он был красив и строен, хорошо одет, вежлив. Зачем он пришел в лесной дом деда Ильи? За материалом для книги? Возможно, Сергей сам не догадывается, что его привело сюда…

Горский парился, размышляя о том, что ему не удалось сразу очаровать лесную барышню. Обычные приемы не сработали, а новые надо придумывать на ходу, чего он не любил. Импровизация хороша в музыке, но в жизни это приводит к неудаче. Свои «импровизации» он привык тщательно продумывать. Рисковать не хотелось. Пока они с Лидой в доме одни, девушка будет сговорчивее и раскроет ему все колдовские секреты. Если умело к ней подойти, разумеется…

Сергей вдруг почувствовал непреодолимое желание. Ему захотелось женщину. Прямо сейчас. Здесь. Немедленно. Лида не соответствовала его вкусам, но он захотел именно ее. Здравый смысл угас быстрее, чем уголек, который выкатился из очага и на который пришлось плеснуть водой. Пожар в груди разгорался стремительно…

Лида готовила ужин. Она вытащила из печки глиняные горшочки с мясом, запеченным с грибами, поставила на стол тарелки, нарезала хлеб. Мытая зелень, помидоры и огурцы лежали на деревянном подносе. Где же гость? Пора бы ему явиться. Может, угорел с непривычки? Плохо стало?

Она подошла к дверям баньки и прислушалась. Тишина. Ни плеска воды, ни шипения пара. Чуть приоткрыв дверь, она заглянула внутрь. В лицо ударило жаром. Ей показалось, что гость лежит без движения: его тело белело на потемневшем деревянном полу. Лида колебалась. Что-то подсказывало ей правильный ответ, но она не прислушалась. Скользнула внутрь парной и поспешила к распростертому телу, наклонилась…

Сильные руки подхватили ее и увлекли вниз, на горячий деревянный пол. Девушка попыталась вырваться, но бесплодные попытки пришлось оставить. Ее платье, под которым ничего не было, прилипло к телу. В баньке стояли пар и полумрак. Сергей целовал ее шею, лицо и губы, что-то тихо шептал… что любит ее, что она – та девочка из его снов, что она не может убить его во второй раз… Ей хотелось отдаться его ласкам, не думать ни о чем… Все померкло, отступило далеко… растворилось в душных травяных парах. Она ощутила его руку между бедер и не смогла оттолкнуть ее, не захотела… Сладкая истома сжала ее сердце и дыхание, и она забыла обо всем… Только лицо бабы Марфы встало на какой-то миг перед нею, не осуждая, а глядя на нее долгим странным взглядом…

Лида почувствовала сквозь туман, как Сергей овладел ею, и отдалась его воле, позволив делать все, что он хочет.

Боли почти не было, только острый мимолетный страх и удовольствие. Платье, разорванное, мокрое и жалкое, на миг напомнило ей лягушачью шкурку из сказки… Было странно видеть капли воды на своей обнаженной груди, чувствовать горящей кожей другое, мужское тело, сильное и тяжелое, слышать сбивчивые и умоляющие слова, обращенные не к ней, Лиде, а к какой-то другой, желанной и обожаемой женщине…

Когда она очнулась от сумбурного забытья, то именно эти слова показались особенно ни на что не похожими. Как он мог говорить такое, если сегодня впервые ее увидел?..

Лида тихонько засмеялась… или заплакала…

Горский решил, что настало время объяснения. Еще в пылу страсти он понял, что оказался у девочки первым. Конечно, она напугана! И теперь единственное, что может ее успокоить…

– Не плачь, не волнуйся ни о чем, – шептал он. – Я же люблю тебя. Ты мне веришь? Ты должна мне верить… – Он подхватил ее на руки и вынес из баньки в теплую лунную ночь, полную росы и дрожащих звезд. – В такую ночь невозможно солгать! Пусть свидетелями моей клятвы будут это небо и этот лес…

Самое удивительное, что Сергей сам верил в то, что говорил. Он был искренним, как никогда. У него мелькнула мысль об Алене, но и ту он прогнал.

Он до утра говорил Лиде о своей любви и об их будущей жизни. О том, что они поженятся и она поможет ему написать книгу, и еще о тысяче разных вещей, которые приходят в голову мужчинам, попавшим в то же положение, что и Горский.

Лида об этом не знала. У нее не было никакого опыта. Сергей оказался первым во всем, что касалось ее отношений с противоположным полом. Она ему поверила.

Утром гость заявил, что ему пора в город. Про встречу с бабой Марфой он напрочь забыл и про лесное озеро тоже. Ему пришлось дать Лиде свой городской адрес и домашний телефон. Хотя телефонов в этом чудаковатом семействе не признавали так же, как и телевизоров. Обратную дорогу он нашел очень легко и уже на станции, поджидая электричку, вспомнил, что ключи от своей квартиры вручил Алене.

«Ну, ничего, как-нибудь выкручусь! Не я первый, не я последний», – решил Горский, который не любил обременять себя заботами. Дурман, завладевший им в лесном доме, рассеялся. Он опомнился и пришел в себя. Он проснулся. И снова стал самим собой…