Европейское путешествие леди-монстров

Глава I. Телеграмма из Будапешта

Люсинда Ван Хельсинг выглянула в окно. За ней уже идут, идут, она знала это. Девушка нервно расхаживала по ковру, потирая руки и время от времени прикрывая ладонью рот. Она чувствовала, какие острые у нее зубы – как будто уже и не ее. Вчера даже губу прикусила нечаянно.

Прозвонили часы на каминной полке. Скоро уже время послеобеденного кофе. Хельга принесет его, как обычно, и она, Люсинда, будет сидеть и смотреть на кофейник, на маленькие пирожные разных сортов. Есть она больше не могла. Уже три дня ничего не ела.

Так-так… а это что такое – вон там, за липой, у кустов бирючины? Что-то черное мелькнуло. В последние дни Люсинда не раз видела, как они прячутся в засаде. Фрау Мюллер, экономка, говорила, что никого тут нет, но она-то знает – она их чувствует. Да, они идут за ней. Скоро она окажется там, где ее уже никто не отыщет, и никто никогда не узнает, что с ней сталось.

Через пять минут, когда горничная Хельга вошла в комнату, она была пуста. Упавший стул валялся на полу, а в остальном гостиная выглядела как всегда. Только Люсинда исчезла.

Диана: – А по-моему, не стоит начинать с Люсинды. С нас нужно начинать.

Кэтрин: – С какой это стати ты мне указываешь, как писать?

Жюстина: – По-моему, она права, Кэтрин. Прости, я понимаю, ты автор, но мне кажется, Диана права. Начинать нужно с нас.

Кэтрин: – Ну ладно. Как хотите.

Собрание клуба «Афина» было открыто, и все члены были в сборе.

Окна в гостиной открыли, чтобы впустить свежий утренний воздух. Стоял конец лета, и – редчайшее чудо – в Лондоне было тепло. Беатрис сидела в одном из кресел у окна, с наслаждением купаясь в солнечных лучах, словно ядовитый цветок.

– Такая погода напоминает мне Италию! – сказала она. Не знаю уж, что у Лондона может быть общего с Италией.

Мэри с Дианой сидели рядом на диване, хотя официально были в ссоре. Вчера Диана срезала портновскими ножницами все перья с любимой шляпки Мэри.

– Почему вы меня с собой не берете? – спросила она тоном маленькой капризницы.

– Во-первых, я тебе не доверяю, – невозмутимо проговорила Мэри. Наша Мэри всегда невозмутима. И шляпку она уже починила. – А во-вторых, ты моя сестра, и я хочу, чтобы ты оставалась здесь, где тебе не будет грозить опасность. Я еду, потому что одна из всех знакома с мисс Мюррей. Жюстина едет, потому что она говорит по-французски и по-немецки.

– Но по-немецки – только совсем немножко, – вставила Жюстина.

– А Кэтрин едет, потому что всегда полезно иметь при себе кого-то, кто умеет кусаться.

– Я тоже умею кусаться! – Диана оскалила зубы, словно намереваясь продемонстрировать это на деле.

– А в-третьих, тебе нужно думать об учебе. Ты ведь даже не знаешь, где Вена находится, как же ты поедешь?

Диана: – Никакая я не капризница! Что это вообще за слово такое? По-моему, ты сама его выдумала. Писателям так можно, да?

Мэри: – А я еще какая возмутимая! Тебя послушать, Кэтрин, так я какой-то Шерлок Холмс в юбке, а на самом деле ничего подобного, благодарю покорно.

Диана: – А неплохое сравнение вообще-то. Ты такая же невыносимая, как и он.

Жюстина сидела на ковре. В наших креслах, по ее словам, она чувствовала, будто вся сжимается, как какой-нибудь аккордеон. А Кэтрин, она же автор, стояла у камина, прислонившись к нему спиной, и выглядела весьма изящно в мужском костюме.

Мэри: – Ну, если она сама так считает…

В этот день Кэтрин собиралась отправиться в Перфлит и встретиться с Джо Эбернейти. Она навещала его регулярно, раз в две недели, чтобы узнать, нет ли у него каких-либо сведений о деятельности Общества алхимиков или о подозрительном директоре Перфлитской лечебницы, докторе Сьюарде. После недавних приключений наши героини договорились с Джо, что он будет для них шпионить. А если эти героини будут без конца меня перебивать, мы так никогда и не доберемся до начала нашей истории.

Возможно, мои читатели помнят прошлые приключения клуба «Афина» и то, как Мэри Джекилл узнала о существовании своей сестры, Дианы Хайд, и о тайном обществе, к которому принадлежал их отец: Société des Alchimistes. Некоторые члены этого общества проводили эксперименты по трансмутации, как они это называли. Эти эксперименты, включавшие в себя самые разнообразные трансформации, ставились на девочках и девушках, так как у них, по утверждению доктора Моро, наиболее пластичный мозг. Если бы вы заглянули в тот день к нам в гостиную, то могли бы воочию увидеть результаты.

Беатриче Раппаччини, в одном из своих бесформенных свободных платьев, по ее мнению, наиболее полезных для женского здоровья, сидела, наклонившись вперед, с керамической кружкой в руке. Окна были открыты не только для того, чтобы впускать свежий воздух, но и для того, чтобы выпускать ядовитые флюиды, которые девушка невольно источала. В детстве ей пришлось ухаживать за ядовитыми растениями, выведенными ее отцом, доктором Раппаччини, и в конце концов их яд впитался в ее плоть и кровь. Если стоять к Беатриче слишком близко, то закружится голова, а от ее прикосновения остаются ожоги.

Беатриче: – Ты уж слишком драматическими красками меня расписываешь, Кэтрин!

Кэтрин: – Ну так ты и сама у нас драматическая – длинные черные волосы, чистая оливковая кожа, выдающая в тебе дочь солнечного юга – Италии, родины поэтов и разбойников. Из тебя вышла бы превосходная романтическая героиня, если бы ты не сопротивлялась этому так рьяно.

Беатриче: – Нет у меня ни малейшего желания быть романтической героиней.

Мэри: – Разбойников? Серьезно, Кэт, сейчас ведь не восемнадцатый век. Нынешняя Италия – вполне цивилизованная страна.

Беатриче сделала маленький глоток ядовито-зеленой тины, которую она называла завтраком. От нее пахло водой из Темзы. Благодаря своему уникальному организму Беатриче не нуждалась в еде. Она питалась солнечным светом и водой с добавлением органических веществ. Другими словами, супом из сорняков.

Мэри Джекилл успела позавтракать раньше. Она была уже одета в прогулочный костюм: после нашего собрания она собиралась идти пешком через Риджентс-парк на Бейкер-стрит, 221Б. Девушка работала у знаменитого и несносного Шерлока Холмса чем-то вроде ассистента, секретаря и личной помощницы, не получая за свои труды должного признания, хотя сама и утверждала, что два фунта в неделю – вполне достаточное вознаграждение.

Диана, которая еще не завтракала, сидела рядом, развалившись на диване, растрепанная, как всегда. Ее вытащили из постели перед самым собранием, и она была все еще в ночной рубашке, поверх которой была накинута индийская шаль. Она что-то шептала Альфе, одной из наших двух котят, которой, по мнению миссис Пул, вообще не место было на диване в гостиной. И, однако, она сидела тут же, уютно примостившись в уголке Дианиной шали. Трудно было признать сестер в Мэри, с ее аккуратно уложенными и заколотыми шпильками на затылке волосами, и Диане, с ее веснушчатым лицом и копной рыжих кудрей, унаследованных от матери-ирландки. И, однако, они были сестрами, рожденными от одного отца, только в разных фазах его существования: Мэри была дочерью респектабельного химика, доктора Джекилла, а Диана – дочерью омерзительного мистера Хайда, убийцы, скрывавшегося от закона.

Диана: – Эй! Ты все-таки про моего отца говоришь.

У камина, как я уже упомянула, стояла Кэтрин Моро, созданная доктором Моро из пумы на острове в южных морях, где, в результате долгого мучительного процесса вивисекции, он превращал зверей в людей. В ней было что-то нездешнее: желтые глаза, едва заметные следы шрамов на смуглой коже. В своем респектабельном костюме она по виду не отличалась от цивилизованного англичанина, однако в любой момент могла обнажить белоснежные клыки и впиться в горло кому угодно.

Мэри: – Ой, ради бога. Неужели все писатели так любят романтизировать самих себя?

И, наконец, на ковре у ее ног сидела Жюстина Франкенштейн, уже одетая в рабочую блузу. Ростом выше почти любого мужчины, бледнокожая и светловолосая, как та шведская девушка, из которой ее создал Виктор Франкенштейн (после того как ее повесили за убийство, которого она не совершала), Жюстина была самой тихой из нас, самой мягкой и нежной, хотя ей ничего не стоило в одиночку поднять тележку уличного торговца. На носу у нее было пятнышко краски.

Жюстина: – Правда?

Кэтрин: – Не помню, но так описание выходит живее. А вообще-то, скорее всего, правда. Обычно так и есть.

– И к тому же я знаю, где Вена, – ответила Диана на вопрос Мэри.

В этот момент Элис просунула голову в дверь:

– Можно уже убирать тарелки после завтрака, мисс?

Вопрос был обращен к Мэри. Хоть мы и жили на Парк-Террейс, 11, все вместе, она оставалась общепризнанной хозяйкой дома.

– Да, конечно, – сказала Мэри. – Ты же знаешь – если хочешь, ты всегда можешь выставить нас из комнаты – или сесть и позавтракать с нами.

Как бы не так! Невзирая на свою роль в недавних приключениях, Элис всегда настаивала: она всего лишь судомойка. «Не хочу я участвовать в ваших расследованиях этого Общества алхимии или как его там, меня и так уже чуть было не убили в прошлый раз, благодарю покорно».

Вот и теперь она тихо, как мышка, шмыгнула за дверь.

– Ничего, что я не еду в Вену, а остаюсь в Лондоне? – спросила Беатриче. – Я ведь могла бы вам там пригодиться, я знаю.

– Конечно, могла бы. – Мэри встала и разгладила складки на юбке. – Но ты нужна нам здесь: кто-то должен охранять Элис и миссис Пул и следить, чтобы Диана не натворила каких-нибудь глупостей. А если вздумаешь, – она перевела взгляд на сестру, – Беатриче тебя отравит. Имей в виду!

– Я еще даже не завтракала, а ты сказала Элис, что можно убирать со стола, – сказала Диана.

– Сама виновата – столько времени провалялась в постели. Попроси чего-нибудь у миссис Пул, только смотри, чтобы она не увидела, что ты притащила сюда Альфу. И оденься уже, бога ради!

Диана двинула Мэри ногой по лодыжке, но не сильно, почти любя. Если бы Диана хотела лягнуть всерьез, было бы больно по-настоящему.

Диана: – Еще бы!

– Что ж, думаю, пора тебе рассказать об этом мистеру Холмсу, – сказала Кэтрин. – Мы уже рассчитали, во что обойдется эта поездка, решили, кто поедет, знаем маршрут поездов. Пора ехать, и как можно скорее.

– Знаю, – сказала Мэри. – Я собираюсь сказать ему сегодня. Может быть, он нам что-нибудь посоветует по поводу того, как спасти Люсинду Ван Хельсинг. Да и в любом случае мне ведь нужно попросить у него отпуск. Мы даже не знаем, как долго там пробудем.

А теперь, думаю, самое время перейти к более традиционной форме повествования – с одним центральным персонажем для каждой истории. Однако истории о монстрах никогда не бывают полностью традиционными. И к тому же девятнадцатый век идет к концу. Я считаю, что новое столетие принесет с собой новые литературные формы, новые пути исследования мира…

Мэри: – Не думаю, что наших читателей увлечет лекция о модернизме!

Кэтрин: – Пожалуй, ты права.

Мэри вновь разгладила юбку, хотя Дианин пинок почти не нарушил порядок в ее одежде, а затем наклонилась и поцеловала сестру в макушку – быстро, чтобы не получить тумака.

– Ладно, я пошла, – сказала она. – Будь осторожнее в Перфлите, Кэт.

– Я возьму с собой Чарли, – сказала Кэтрин. – Хочу, чтобы он еще раз осмотрел все вокруг лечебницы – не обнаружится ли чего-нибудь подозрительного. Уже почти три месяца ничего не слышно – отчего это Общество так затаилось? Чем заняты доктор Сьюард и профессор Ван Хельсинг?

Мэри покачала головой. Она тоже не понимала, что происходит.

В передней ждала миссис Пул с вещами Мэри: шляпой, перчатками и сумочкой, висевшей на руке. Девушка в который уже раз подумала – и что бы она только делала без миссис Пул? Всю жизнь, сколько Мэри себя помнила, экономка была рядом: в детстве выступала в роли кормилицы и няни, чуть позже учила отдавать распоряжения слугам, вести домовые счета, ухаживать за матерью, когда миссис Джекилл стала постепенно терять рассудок. Миссис Пул была нерушимой скалой, на которую Мэри всегда могла опереться в трудные времена.

Миссис Пул: – Да бог с вами. Уж кто-кто, а мисс Мэри и сама способна позаботиться о себе.

Мэри: – Кэтрин, конечно, склонна преувеличивать – ну, знаете, привирать для эффекта, – но вот это как раз чистейшая и непреложная правда. Я и правда не знаю, что бы я делала без вас, миссис Пул.

– Замечательно у вас получилось, мисс, – проговорила экономка, разглядывая шляпку. – Почти незаметно, что этот чертенок остриг перья.

– Ну, если говорить откровенно, то, по-моему, без них даже лучше, да и черная лента мне нравится, – сказала Мэри. – Создает контраст с серым фетром. Может быть, теперь Беатриче прекратит свои бесконечные речи о том, что популяция птиц уничтожается ради дамского кокетства.

Девушка удовлетворенно оглядела шляпку: она и в самом деле недурно справилась и сэкономила несколько шиллингов. Но тут же Мэри обеспокоенно нахмурилась:

– А вы поладите тут с Дианой, пока я буду за границей? Знаете, всегда можно припугнуть ее Беатриче.

– О, с Дианой я справлюсь, не беспокойтесь, – сказала миссис Пул и подала Мэри обновленный головной убор.

Да, теперь шляпка нравилась Мэри больше: простая, в современном стиле. Девушка взглянула на себя в зеркало: бледное лицо, самые обычные темные волосы, аккуратно собранные назад, самые обычные серые глаза, серьезные, как всегда, – в общем, лицо не то чтобы некрасивое, но ничем не примечательное. Она надела шляпку, а затем черные перчатки, протянутые миссис Пул.

– Я похожа на гувернантку, – сказала Мэри, почти про себя.

– Вы похожи на настоящую леди, – одобрительно сказала миссис Пул и протянула сумочку. – Если вы не возражаете, мисс, я положила сюда рецепт для миссис Хадсон, вместе с этим конвертом. Она спрашивала про мое варенье из айвы, и я обещала ей рецепт – мне его матушка привезла, из Йоркшира, когда миссис Джекилл еще в невестах ходила. Вот я и записала для нее.

– Ну конечно, миссис Пул, – сказала Мэри. – Я вернусь домой к чаю, и Кэт, надеюсь, тоже.

Она заглянула в сумочку: да, вот оно, письмо Люсинды Ван Хельсинг, рядом с рецептом миссис Пул.

– К чаю будут бутерброды с маслом и ветчиной, мисс. Сегодня ведь стирка, – сказала миссис Пул. – Надеюсь, этого будет достаточно.

– Это будет очень мило, спасибо.

Мэри проверила, взяла ли она ключ, – привычка, шокирующая миссис Пул, но насколько же проще, когда у всех есть свои ключи от дома! Затем она повесила сумочку на руку и вышла на солнечную Парк-Террейс.

На двери, над звонком, висела небольшая медная табличка: «Клуб “Афина”». Мэри задержалась на минутку, чтобы оттереть пальцем в перчатке пятнышко на меди. Неужели всего три месяца прошло со смерти матери и с тех пор, как она нашла Диану, Беатриче, Кэтрин и Жюстину?

Она повернула налево и двинулась вдоль Парк-Террейс. Какой тихий и мирный вид у этих старых кирпичных домов! Еще три месяца назад это была единственная часть Лондона, которую она знала по-настоящему. С тех пор она побывала и в Уайтчепеле, и в Бэттерси-парке, и в лондонских доках. Она видела такое, что у почтенной миссис Пул кровь застыла бы в жилах.

Может быть, лучше пойти по Мэрилебон-роуд? Но ноги уже сами несли ее по привычному пути: через Риджентс-парк – сюда миссис Пул водила ее играть в детстве и здесь она потом гуляла со своей гувернанткой, мисс Мюррей, повторяя на ходу даты правления английских королей. Парк был постоянной частью ее жизни. Даже в те дни, когда маме было совсем плохо, когда сиделка Адамс все время ворчала, горничная Энид хлюпала носом, а сама Мэри не решалась выйти из дома, потому что у мамы в любой момент мог снова начаться приступ, – все-таки можно было хотя бы смотреть, как раскачиваются на ветру зеленые верхушки деревьев над крышами Парк-Террейс. Теперь она шагала по дорожкам под этими деревьями и вспоминала тот день, три месяца назад, когда впервые проделала этот путь – от Парк-Террейс, 11, до Бейкер-стрит, 221Б.

Тогда, как и сейчас, она несла с собой важные документы. Три месяца назад это были документы, доставшиеся ей после смерти матери – лабораторный журнал отца, его письма, счета и расходная книга, где значились выплаты в графе «Хайд, расходы на содержание». Она была уверена, что эти данные приведут ее к печально знаменитому мистеру Хайду, бывшему ассистенту отца, находившемуся в розыске за убийство сэра Денверса Кэрью, члена парламента и известного сторонника движения за самоуправление Ирландии. Но нет: они привели к Диане, дочери Хайда, которая воспитывалась в Обществе святой Марии Магдалины – приюте для «магдалин», то есть падших женщин, пытающихся очиститься от скверны и пороков Лондона. Такие женщины заслуживают гораздо лучшей доли, чем тот позор, которым их клеймят в обществе и в кулуарах власти! Нет, Мэри, я не превращаю книгу в политический трактат. Но ты и сама прекрасно знаешь, как относятся к таким женщинам, как мать Дианы. И помнишь тех несчастных, убийства которых мы раскрыли, но жизни не смогли спасти. Вспомни, как Молли Кин лежала на асфальте, головой в луже крови… Этот образ до сих пор преследовал Мэри по ночам.

Беатриче: – Правда?

Мэри: – Да. Она и сейчас еще снится мне в кошмарах.

Из бумаг отца стало ясно, что всеми уважаемый доктор Джекилл сам и был Хайдом, а его химические эксперименты преследовали тайную и зловещую цель. Он был членом Société des Alchimistes – тайного общества, приверженцы которого продолжали исследования средневековых алхимиков по трансмутации материи. Только в девятнадцатом веке они пытались превращать уже не простой металл в золото, а живую плоть… во что? Поиски ответа привели Мэри к Беатриче, выставленной в Королевском колледже хирургов в качестве научного чуда, «ядовитой девицы». Беатриче и рассказала им с Дианой об Обществе алхимиков и об экспериментах над молодыми женщинами, которые проводили некоторые из его членов – доктор Раппаччини и доктор Моро. Затем она привела их к Кэтрин и Жюстине – они работали в балагане «Волшебного цирка чудес» Лоренцо в Бэттерси-парке.

Тут Мэри остановилась, чтобы потрогать розу, все еще цветущую, хотя стоял уже конец августа. Она наклонилась вдохнуть аромат, но оказалось, что это какой-то новый гибрид, лишенный запаха обычной розы. Неудивительно, что она цветет в конце лета. Мэри поспешно отдернула голову: в середине цветка сидел черный жук. Он уже объел несколько лепестков, а сердцевину цветка совсем изгрыз. Как жизнь может быть такой прекрасной и в то же время скрывать в себе такое зло? Она не знала ответа. Риджентс-парк мирно грелся под солнцем, но там, в самом Лондоне, ужасов хватило бы на сколько угодно дешевых бульварных книжонок.

Она была благодарна мистеру Холмсу и доктору Ватсону за то, что те помогли ей и ее подругам, – а члены клуба «Афина», в свою очередь, помогли знаменитому детективу раскрыть убийства в Уайтчепеле. Несколько падших женщин были убиты в том районе, и у каждой не хватало какой-то из частей тела: ног, рук, головы. Цепочка доказательств привела их к логическому выводу, что Хайд жив и причастен к убийствам и что он действует по указке этого чудовища – Адама. Мэри содрогнулась, вспомнив о первом создании Виктора Франкенштейна – монстре, который полюбил Жюстину такой жестокой, извращенной любовью, что пытался воссоздать ее из частей тел других женщин, а затем заменить ее мозг тем, который мог бы полюбить его в ответ. Какое облегчение, что он нашел свою смерть в огне!

Зато Хайд (она никак не могла признать его своим отцом) бежал, ни много ни мало, из Ньюгейтской тюрьмы, и миссис Рэймонд, продажная директриса Общества Магдалины, тоже сумела ускользнуть от закона. Эти приключения, а также многие другие, подробно изложены в книге «Странная история дочери алхимика» – первой в серии приключений клуба «Афина», которую можно приобрести у любого хорошего книготорговца всего за два шиллинга.

Мэри: – Это довольно ловкий ход с твоей стороны – вставить в текст рекламу. Но ты не упомянула о мистере Прендике, который тоже работал на Адама и создавал зверолюдей.

Кэтрин: – Не хочу о нем думать.

И вот она снова идет по Бейкер-стрит, и в ушах у нее звенит от криков уличных торговцев: «Лук! Чудесный лук! – Яблоки! Полпенни кучка! Яблоки! – Ботинки старые, чиненые, совсем как новенькие!» И вновь ей нужен совет мистера Холмса.

Она перешла Бейкер-стрит и позвонила в дверь под номером 221Б. Дверь распахнулась почти сразу же – за ней стояла миссис Хадсон.

– А, мисс Джекилл, доброе утро! Входите же. Они сегодня что-то необычно тихо сидят, значит, работают над чем-то, – правда, одному Богу известно, над чем.

– Благодарю вас, миссис Хадсон, – сказала Мэри. – Миссис Пул передает вам привет и рецепт джема из айвы, который, как мне было сказано, составляет государственную тайну. – Она достала из сумочки рецепт… ах, нет, это же письмо. А за письмом… ну да, вот он – сложенный вдвое листочек бумаги, исписанный почерком миссис Пул. Она протянула рецепт миссис Хадсон. – А теперь, если позволите… – Обычно она любила обменяться любезностями с миссис Хадсон, но в это утро ей было некогда.

– А как поживает Элис? Я связала ей пару чулок, если вы будете так любезны передать ей, мисс…

– Ну конечно, миссис Хадсон! Я их позже у вас заберу! – Мэри торопливо поднялась по лестнице на второй этаж.

Она постучала в дверь квартиры и вошла. В рабочие дни по утрам дверь всегда оставляли незапертой, чтобы она могла войти, даже если Холмса с Ватсоном не будет дома. Обычно в это время они заканчивали свой завтрак, но изредка случалось так, что они уходили расследовать какое-нибудь дело мистера Холмса. В некоторых из этих расследований она тоже принимала участие – не так часто, как хотелось бы, и Ватсон не упоминал ее имени ни в одном из своих рассказов, лишь изредка – как некую безымянную «леди». Леди, чье случайное замечание напомнило Холмсу о забытой улике (Ватсон умолчал о том, что в это время она держала на мушке баронета, который и оказался убийцей), или та, что столкнулась с удирающим клерком в самый подходящий момент (в действительности столкновение было, разумеется, намеренным). Ее это не обижало… почти. Что подумала бы миссис Пул, если бы она стала персонажем «Рассказов о Шерлоке Холмсе» в «Стрэнде»?

Миссис Пул: – Да уж! Ваша бедная матушка в гробу перевернулась бы. Правду сказать, и книжки мисс Моро ничем не лучше. Ладно еще шататься по Европе, но писать об этом… Не дело это для настоящих леди, вот что я вам скажу.

Беатриче: – Как и агитация за право голосовать, миссис Пул, однако же вы пошли со мной на митинг суфражисток, и вас там даже чуть не арестовали.

Миссис Пул: – Ну так что ж – мужчины управляют этой страной последнюю тысячу лет, и к чему это привело? Пора бы и женщинам сказать свое слово.

Гостиная выглядела почти как всегда – организованный беспорядок, еще лучше организованный с тех пор, как она взяла на себя хранение записей о делах мистера Холмса, заметок для его монографий, досье знаменитых преступлений… Полки были забиты книгами, а те, что не уместились, громоздились на полу. В одном конце комнаты стоял длинный стол, заставленный инструментами для научной работы, которые Холмс использовал в своих расследованиях, включая бунзеновскую горелку и микроскоп. На полках за столом стояли банки для хранения препаратов, а в них плавали части человеческих тел – в основном уши. У окна – фотоаппарат на треноге. В другом конце комнаты, на каминной полке, выстроились черепа различных биотипов, все человеческие, кроме последнего – тот принадлежал обезьяне. В это утро на нем красовался дирстокер мистера Холмса.