Европейское путешествие леди-монстров

На софе лежал сам хозяин комнаты – мистер Шерлок Холмс – и курил трубку. Доктор Ватсон сидел в кресле и читал «Таймс».

– А, доброе утро, мисс Джекилл, – сказал Холмс. – Конец недели у нас выдался довольно беспокойным, и нам не хватало вашей помощи. Это было дело мистера Лидгейта, мясника из Хаунслоу – его обвинили в том, что он убил собственную дочь и разделал, как тушу на бойне. Ватсон сделал все возможное, но мне пригодилась бы женская рука, чтобы достать орудие убийства из водосточной трубы, куда его засунул убийца. Пришлось воспользоваться каминными щипцами, и все равно мы чуть было не упустили его в канализацию.

– И, разумеется, ваши догадки тоже пригодились бы, мисс Джекилл, – сказал Ватсон. – Могу вас заверить, мы ценим вас не только за маленький размер руки. Каминные щипцы ни в коей мере не могут вас заменить.

– Сегодня утром вы оба в превосходном настроении, – сказала Мэри. – Из чего я логически заключаю, по методу самого мистера Холмса, что вы раскрыли дело бедного мистера Лидгейта и передали убийцу в руки инспектора Лестрейда. Вероятно, перевязав его ленточкой, как рождественский подарок.

– Ха! Она нас вычислила, – сказал Холмс, садясь на диване, и улыбнулся, что с ним случалось нечасто. Мэри уже давно сказала им, что не нужно вставать, когда она входит в комнату – ведь не встают же они, когда приходит Чарли или другие мальчишки с Бейкер-стрит. Она не сможет работать у них, если они будут без конца подскакивать, как яблоки в корзинке. – Да, мы перевязали его красной ленточкой и собственноручно отвезли в Скотланд-Ярд. И это был не Лидгейт, как вы наверняка догадались, а его преподобие, местный священник, который совершенно помешался к тому времени, как мы до него добрались: твердил, что его долг – отделять овец от козлищ, и бедная Амелия Лидгейт была козлищем, готовым для заклания. Очевидно, он застал ее с одним из своих викариев в компрометирующем положении и решил, что небеса избрали его орудием Всевышнего. Не сомневаюсь, что он совершил бы и новое преступление: мания уже владела им безраздельно.

– Его наверняка отправят в Бродмур, – сказал Ватсон.

– Но сейчас у нас нет никаких срочных дел. Кое-что есть… но нет, пока не стоит даже обсуждения. Значит, сегодня мы можем поработать над исследованием ушей, которое я надеюсь представить на собрании Антропологического института. Уши, как вы знаете, моя особая страсть.

– И в самом деле, как можно не проникнуться страстью к ушам? – сказала Мэри, стараясь не улыбаться. Она не была до конца уверена, шутка это или нет, – он очень редко шутил. Теперь самое время показать ему письмо и попросить совета… и отпуска. Ведь до отъезда в Вену осталось немногим больше недели.

– В чем дело, мисс Джекилл? Выкладывайте. Вы что-то хотели сказать.

Холмс выжидательно глядел на нее. Ее всегда немножко тревожило, что он словно видит ее насквозь. Может, выражение лица ее выдает?

– И сядьте же, – добавил Ватсон. – Погодите, дайте я уберу отсюда эту стопку книг. Вы еще даже шляпку не сняли, а Холмс уже сел на своего любимого конька.

Мэри сняла шляпку и надела на череп на каминной полке – на тот, что представлял собой высший интеллектуальный тип. Перчатки положила на полку, сумочку поставила рядом, предварительно достав из нее конверт с письмом Люсинды Ван Хельсинг.

Затем она села в кресло, которое освободил для нее Ватсон, и не знала, с чего же начать. Конечно же, мистер Холмс заметил, что сегодня что-то изменилось – обычно она снимала жакет и сразу же принималась за работу. С чего начать? С начала, как сказал Король Червей Алисе в Стране чудес.

Холмс бросил на нее острый, проницательный взгляд – словно ястреб, приметивший добычу.

Диана: – Ой, ради бога!

Беатриче: – Но у него и правда такой взгляд. Это довольно пугающе, если не знать, какой он добрый и благородный человек.

Диана: – Когда ни в кого не стреляет.

– Когда я была маленькой, – начала она, – у меня была гувернантка, мисс Вильгельмина Мюррей. Она появилась в доме вскоре после смерти моего отца, а уехала незадолго до того, как мне исполнилось четырнадцать. Когда болезнь матери начала прогрессировать, и ей нужна была постоянная сиделка, я больше не могла позволить себе гувернантку, а мисс Мюррей между тем предложили место в престижной школе для девочек на севере, и я убедила ее принять это предложение. Когда она уехала, мы стали переписываться, и я всегда считала ее своим другом.

Мисс Мюррей была ее единственным интеллектуальным собеседником, единственным человеком, который по-настоящему поддерживал ее в стремлении развивать свои умственные способности: она предлагала ей книги для чтения, рассказывала о мире, лежащем за порогом дома. Кем бы она была сейчас, если бы не миссис Мюррей? Уж конечно, не той Мэри Джекилл, какой она стала.

– После событий прошлого лета, когда мы раскрыли череду уайтчепелских убийств, и в доме поселились другие девушки, и мы организовали клуб «Афина», – я написала ей. Рассказала обо всем. Мое письмо дошло до нее нескоро: она уже не работала в той школе и даже жила не в Англии. Письмо нашло ее в Вене, по причинам, которые она не захотела объяснять. Но к ее письму было приложено вот это. – Она поднесла к глазам лист бумаги, исписанный тонким почерком иностранки, и стала читать вслух:

«Дорогая мисс Джекилл,

наша общая подруга мисс Мюррей рассказала мне о вас и о клубе «Афина». Вы меня не знаете, так что с моей стороны это огромная вольность – вот так запросто обращаться к вам за помощью в отчаянном положении. Я – дочь профессора Ван Хельсинга, доктора и ученого, связанного с рядом крупных университетов как в Англии, так и на континенте. Также мой отец – один из самых видных членов некоего научного общества под названием Société des Alchimistes. Мисс Мюррей заверила меня, что вы знаете об этом обществе, что члены вашего клуба хорошо осведомлены о его деятельности. Итак, дело в том, что я, вопреки моей воле и порой без моего ведома, стала объектом определенного рода экспериментов моего отца. В результате этих опытов я… стала меняться. И мне страшно. Единственный человек на свете, который мог бы меня защитить, – моя мать – сейчас содержится в закрытой лечебнице для умалишенных. Я еще несовершеннолетняя, у меня нет собственных денег или друзей, к которым я бы могла обратиться за помощью. Я не знаю, что мне делать. Пожалуйста, если можете, помогите мне. Умоляю вас.

Люсинда Ван Хельсинг

Вена, Австрия».

Закончив читать, Мэри подняла взгляд и посмотрела на Холмса, а затем на Ватсона. У Холмса сузились глаза, ладони были сложены вместе под подбородком, трубка лежала на столе рядом с ночной туфлей, служившей ему пепельницей. Трубка еще дымилась – значит, на столе останется еще одно паленое пятно, и миссис Хадсон опять будет укоризненно качать головой. Ватсон глядел на Мэри изумленно и растерянно.

– Боже мой, мисс Джекилл! Выходит, они снова взялись за свое. Это еще один из их отвратительных экспериментов. Но ведь, по последним сведениям, Ван Хельсинг жил в Амстердаме, где был университетским профессором, одновременно в юриспруденции и медицине. По крайней мере, это то, что нам удалось выяснить. Как же его дочь оказалась в Вене?

– Когда вы получили это письмо? – спросил Холмс.

– Чуть больше недели назад. Я не принесла его сразу, потому что нам нужно было сначала обсудить это между собой – ну, знаете, в клубе «Афина». Уверена, что вы понимаете, мистер Холмс. – На самом деле она была в этом далеко не уверена. Она внутренне готовилась к тому, что он будет недоволен.

Он нахмурился.

– Деятельность Société des Alchimistes интересует меня не меньше, чем вас, мисс Джекилл. Я желал бы, чтобы вы принесли мне это письмо сразу же, а не ждали больше недели, тем более что оно касается Ван Хельсинга, которого мы знаем как видного члена этого общества. Вам следовало принести письмо немедленно.

– Нет, мистер Холмс. – Она села еще прямее, если только это возможно (наша Мэри всегда сидит прямо). Она ждала такой отповеди, но он должен понять и принять тот факт, что она принимает решения сама. – Ваш интерес – интерес детектива: вы хотите защитить общество от новых преступлений. А у нас – то есть у клуба «Афина» – интерес личный. Люсинда Ван Хельсинг – одна из нас, и мы намерены ее спасти. Мы собираемся ехать в Вену – я сама планирую поехать, и Жюстина с Кэтрин отправятся со мной.

Краем глаза Мэри видела, как Ватсон поднял руку и открыл рот – кажется, он хочет что-то возразить?

– Доктор Ватсон, если вы хотите прочитать мне нотацию о том, что юные леди ни в коем случае не должны ехать в Вену, чтобы спасти такую же девушку, попавшую в беду, я напомню вам о той ночи, когда мы стояли у товарного склада лондонских доков, готовясь спасать Жюстину от Адама Франкенштейна. Думаю, мы проявили себя превосходно. Поэтому, пожалуйста, не трудитесь.

Ватсон со смущенным видом сгорбился в кресле. Может быть, она слишком резко на него набросилась?

– У меня нет намерения читать вам нотации, мисс Джекилл, – сказал Холмс. – Так вы позволите мне договорить?

Вид у него был… пожалуй, такой, будто все это кажется ему прежде всего забавным.

– Конечно, – сказала Мэри. По крайней мере, он, кажется, не сердится. Но ничего забавного в этой ситуации не было.

– Если бы я был свободен, я бы предложил сопровождать вас, мисс Моро и мисс Франкенштейн. Разумеется, с вашего позволения. – Он поклонился, однако эта демонстрация покорности не вызвала у Мэри доверия. С каких это пор он стал таким скромным? – Однако мне необходимо быть здесь. Есть одно дело – не связанное с Société des Alchimistes, то, о котором я упоминал ранее. Мне предложил им заняться мой брат, Майкрофт.

Брат? У Холмса есть брат? Мэри только теперь пришло в голову – у него ведь, конечно же, есть или были и мать, и отец – как у самых обыкновенных людей. А как же иначе – не из яйца же он вылупился, в конце концов!

Диана: – А может, и из яйца. Лично я бы нисколько не удивилась!

Иногда так легко могло показаться, что он – что-то вроде ходячей говорящей машины. Не столько человек, сколько устройство для обработки информации.

– Я еще точно не знаю, в чем оно состоит, – продолжал он, и Мэри поняла, что на миг потеряла нить разговора. Как непохоже на нее!

– Майкрофт не похож на меня – ни внешне, ни по своим склонностям. Он не мотается туда-сюда по свету, не напрашивается на неприятности, как выражается инспектор Лестрейд, не собирает сведения в среде преступных элементов. Нет, он словно паук в своей путине. Сведения приходят к нему сами, а он их хранит в тайне, зачастую лишь до той поры, когда придет время действовать. Причем он никогда не действует сам, только руками других – несколько раз бывало, что и моими. Если развернуть метафору – паук всегда чувствует, когда в паутину попадает какое-то насекомое. Вот это и есть то, о чем Майкрофт дал мне знать, – легкое подрагивание нити, не более. Но если мой брат просит меня не уезжать из Лондона, я всегда знаю, что предстоит нечто важное. И Ватсон тоже нужен мне здесь, особенно учитывая, что мне придется обходиться без вас… Кто-то из вас мне совершенно необходим. Поэтому нет, Ватсон, вам не придется осуществить ваше рыцарственное намерение сопровождать мисс Джекилл и других афинянок в Mitteleuropa[1], хотя я вижу, что оно написано у вас на лице. Может быть, вас немного утешит то, что мисс Раппаччини, по всей видимости, тоже остается здесь.

Ватсон, кажется, вновь собирался возразить, но Холмс продолжал:

– Однако, мисс Джекилл, я все же могу вам помочь. У меня есть для этого кое-какие возможности, даже в Вене.

– В самом деле? – Что же это за возможности у него там? Не может же нерегулярная команда Бейкер-стрит добраться до самой Австро-Венгерской империи.

Холмс поднялся и подошел к письменному столу со сдвижной крышкой, стоявшему у камина, – тому самому, за которым обычно работала Мэри. Он был всегда открыт, хотя часто ей приходилось расчищать его от стопок книг и бумаг, чтобы было где расположиться. Холмс нажал на декоративную планку между двумя ящиками, и она открылась, – Мэри и раньше подозревала, что это потайной ящик, но никогда не пыталась открыть его сама. Она была не из тех, кто сует нос в чужие потайные ящики, не то что некоторые…

Мэри: – Диана! Перестань лягаться! Я пишу роман, а ты перебиваешь мне ход мыслей. Холмс достал оттуда какую-то бумагу. Что это?

Какое-то время он стоял и молча смотрел на нее, а потом протянул Мэри. А, фотография. Мэри взяла ее за края. Это оказалось что-то вроде афишки, извещающей о театральных спектаклях.

Актриса в сценическом костюме, изображающая… наверное, кого-то из персонажей Шекспира? Королеву, судя по средневековому платью и короне. Корделия? Леди Макбет? Она была очень красива.

– Кто это, мистер Холмс? – Меньше всего Мэри ожидала увидеть, что он хранит в потайном ящике женскую фотографию. Если только это не убийца какая-нибудь…

– В то время, когда я встретил ее, ее звали Ирен Адлер. Теперь она миссис Нортон. Я очень недолго знал ее в Лондоне, но потом, через много лет, она написала мне. Ее муж был прикомандирован к нашему посольству в Вене, и после его смерти она решила остаться там и не возвращаться в Англию. Говорила, что в Англии осталось слишком много горьких воспоминаний. У нас завязалась переписка, которую мы и поддерживали с тех пор, хотя писали друг другу нечасто. Но если я напишу ей и изложу вашу ситуацию, уверен, она вам поможет. Письмо должно дойти до нее к вашему приезду. У нее есть связи в местных артистических и интеллектуальных кругах.

Он взял у Мэри фотографию и снова стал рассматривать ее. Лицо у него было непроницаемое. Затем, коротко покачав головой (несомненный итог бессознательной работы мозга), вернул ее на место, в потайной ящик.

Что за тайна скрывается за этим? Что бы ни связывало его с этой женщиной, это не обычное деловое знакомство. Мэри никогда не видела его таким задумчивым, почти нерешительным. Он был непохож на себя. Даже Ватсон смотрел на него как-то странно.

– Благодарю вас, мистер Холмс. – Она толком не знала, что и думать. – Мы собираемся ехать в начале будущей недели – постараемся уладить все дела как можно скорее, – а само путешествие займет еще две недели. Если вы дадите мне также ее адрес и рекомендательное письмо, я разыщу ее – в случае, если письмо не придет вовремя или затеряется. Я, конечно же, с благодарностью приму ее помощь.

Чем, интересно, актриса может ей помочь? Хотя теперь она, наверное, уже не актриса. Наверное, если ее муж служил в посольстве, у нее могут быть связи в правительстве или в университете, которые помогут им отыскать Люсинду Ван Хельсинг. В любом случае англичанка в Вене – это полезное знакомство. Жюстинин немецкий был лучше, чем она скромно полагала, но далеко не свободный.

– Верно я предполагаю, что мисс Моро сейчас в Перфлите?

Он уже снова стал самим собой – дело и только дело.

Мэри молча кивнула. Он и так прекрасно знал, где она. Он ведь сам предложил Кэтрин наносить регулярные визиты Джо Эбернейти, так как самого Холмса, Ватсона и Мэри слишком хорошо знали в Перфлите, тем более в лечебнице. И разве он не следит за клубом «Афина»? Кто-нибудь из мальчишек с Бейкер-стрит постоянно околачивается неподалеку от Парк-Террейс, 11. Мэри не всегда их и замечала, зато Кэтрин сразу чуяла по запаху. Утром она упомянула, что возьмет с собой Чарли. А тот наверняка послал Холмсу весточку о том, куда направляется.

– Значит, когда она вернется, вы, вероятно, можете устроить собрание, и, если будете так добры, включите в число присутствующих и нас с Ватсоном. Мне очень интересно послушать, что там замышляет доктор Сьюард – прежде всего, не собирается ли он в ближайшее время в путешествие на континент. Если Ван Хельсинг ставит эксперименты над своей дочерью, то, подозреваю, Сьюард так или иначе в этом замешан. Возможно, вы помните, что Ван Хельсинг писал Сьюарду о том, как продвигается его эксперимент, – может быть, речь шла именно об этом? Кроме того, мы можем обсудить детали вашего путешествия.

Она знала, что так и будет, – стоит только рассказать ему о Люсинде Ван Хельсинг, как он тут же начнет распоряжаться. Если быть честной перед собой, а она обычно старалась быть честной, то следовало признать – это и была одна из причин, по которым она не показывала ему это письмо целую неделю. Пожалуй, главная причина. В конце концов, это ее дело – и дело клуба «Афина» – в той же мере, что и его. Но как она могла возразить? В конце концов, намерения у него добрые, и он предлагает помощь, в которой они, безусловно, нуждаются.

– Она вернется только к вечернему чаю, – сказала Мэри. – А до тех пор, поскольку мистер Лидгейт больше не требует нашего внимания, может быть, займемся ушами? Я могла бы хотя бы печатать под вашу диктовку. – Мэри уже становилась недурной машинисткой. Она даже купила книгу по стенографии. – И еще я хотела бы убедиться, что его дело занесено в картотеку как полагается, чтобы, когда я уеду, все записи были в порядке.

– Не знаю, что мы будем без вас делать, мисс Джекилл, – сказал Ватсон. – Вернемся к тому состоянию, в каком были до вашего прихода.

Мэри улыбнулась. Они наверняка устроят тут чертовский – да, именно чертовский – кавардак. Ну что ж, она разгребет эти кучи, когда вернется из Вены. Знать бы еще, когда это будет…

Кэтрин: – Наша Мэри чертыхается. Я потрясена.

Мэри: – Так я и поверила.

Она аккуратно убрала письмо обратно в сумочку, а затем наконец сняла жакет и уселась за письменный стол, бросив беглый взгляд на потайной ящик. Удовлетворить свое любопытство сейчас все равно не было возможности. Как бы то ни было, она – ассистент мистера Холмса, и ей пора приниматься за работу.

– Итак, мисс Джекилл, – проговорил он, – будьте любезны, перепишите эти записи, которые я сделал в воскресенье вечером. Боюсь, они в ужасном беспорядке…

Долгое время в квартире 221Б на Бейкер-стрит не слышалось ни звука, кроме скрипа пера Мэри, шороха газеты Ватсона и негромкого голоса Холмса, время от времени что-то бормотавшего про себя, все только об одном – об ушах: «Три дюйма от верхушки до кончика мочки… бугорок ушной раковины мясистый… мочка необычно выступающая, с двумя проколами…»

Не успел он повернуться к Мэри с банкой в руке и проговорить необычайно довольным тоном:

– А это, мисс Джекилл, ухо Джона Сетона, знаменитого разбойника времен Георгов, известного как Черный Джон Сетон. Он и его люди наводили ужас на Шропшир, пока его не повесили, – и до сих пор поговаривают, что его призрак бродит по дорогам страны. Видите, как оно опровергает теорию Ломброзо, что преступника можно немедленно опознать по ушам. Ухо Сетона не крупное, не оттопыренное, и, однако, он был вором и убийцей… – как миссис Хадсон без стука открыла дверь, и в комнату, запнувшись на пороге, вошла Элис. Рукава у нее были все еще закатаны, как будто ее только что оторвали от стирки.

– Телеграмма, мисс! – кое-как выговорила она и схватилась рукой за бок, тяжело дыша. Неужели она бежала сюда через весь парк?

– Сядьте, Элис, иначе упадете, – сказал Ватсон. – Вот, тут есть местечко на диване.

Он смел с дивана крошки пепла.

Мэри подошла к Элис, обогнув по пути Холмса с его драгоценной банкой.

– Миссис Хадсон, не могли бы вы принести Элис немного воды? Да сядь, Элис, доктор Ватсон же тебе сказал. Что тут такого срочного?

Она взяла у Элис телеграмму, какое-то время молча смотрела на нее, а затем протянула Холмсу. На тонком кремовом листе бумаги было написано:

«ЛЮСИНДА ПРОПАЛА

РАЗЫЩИТЕ ЕЕ И ПРИВЕЗИТЕ В БУДАПЕШТ

ЕЖЕГОДНОЕ СОБРАНИЕ S.A. СОСТОИТСЯ

20–24 СЕНТЯБРЯ НУЖНО УБЕДИТЬ ИХ

ПРЕКРАТИТЬ ЭКСПЕРИМЕНТЫ

ВАША МИНА»