Штурм бездны: Море. Цикл «Охотник»
Но Ксюша, о которой я больше всего волновался, как раз признаков неловкости не выказывала. Это меня немного успокоило.
– На самом деле, я не знаю такой болезни, которая активируется от секса, – признался Вершинский. – Честно говоря, я вообще сомневаюсь в такой возможности.
– Но ведь были болезни, передающиеся половым путем! – похвасталась познаниями Ксюша.
– Это совсем другое. – Вершинский покачал головой. – Вирус или бактерия должны откуда-то взяться, чтобы потом передаваться. И меня удивляет этот срок – две недели. Если Дохтер забил тревогу, все наверняка временно воздерживались от секса.
– Ну, может они заразились раньше, а болезнь проявилась позже? – предположила Ксюша.
– С такой разницей не бывает. Если заразились одновременно, то там разница в проявлении симптомов всего несколько дней. К тому же я не знаю ни одной болезни, передающейся половым путем, от которой люди бы умирали так быстро.
– Может, она не передавалась. – Ксюша поделилась одной из версий, которыми нас кормил Дохтер, когда все произошло. – Возможно, вирус только активировался во время секса.
– Как именно?
– Ну, во время возбуждения же происходят какие-то особые биохимические процессы, они и запускают механизм вируса. Поэтому Дохтер запрещал нам не только секс, но и вообще всякое возбуждение. Ну, руками там друг друга удовлетворять, целоваться.
– И он вам все это подробно объяснял? – удивился Вершинский.
– Ну, да, – я пожал плечами. – Когда взрослых не осталось. Собирал отдельно мальчиков, отдельно девочек, и рассказывал, чего делать нельзя. Картинки показывал.
– Девчонкам тоже, – подтвердила Ксюша. – Он сказал, что когда мы вырастим, наш иммунитет найдет способ подавлять вирус, и тогда можно будет заниматься сексом. Но надо подождать.
– Это бред, – уверенно заявил Вершинский. – Не зря я заподозрил неладное. Так, Ксюша… Нет, Долговязый, давай-ка, дуй в коридор. Мне надо твоей даме задать несколько очень интимных вопросов, ответы на которые тебе лучше не знать. Захочет, сама передаст наш разговор. Но это важно.
Мне не оставалось ничего иного, как подчиниться. Но уже минут через пять Вершинский позвал меня обратно. Лицо у Ксюши было пунцовым. Ее мало чем можно было смутить, но если это произошло, то вопросики были те еще. Я решил никогда не спрашивать у нее о произошедшем разговоре. Хотя любопытство меня едва ни разрывало.
– Я пришел к выводу, что ваши взрослые погибли не от болезни, – уверенно заявил Вершинский. – Никакие концы с концами не сходятся. Нигде и никогда о такой болезни никто слыхом не слыхивал.
– Может, из города занесли? – вспомнил я еще одну весрию Дохтера.
– То, что я сейчас узнал от Ксюши, однозначно указывает на то, что ни одна из озвученных вами версий не выдерживает никакой критики. Так попросту не бывает. Но у меня родилась версия, которая способна объяснить все. Суть в том, что у Дохтера не было женщины. И не было уже давно. А у других они были. И ни одна женщина не соглашалась с ним лечь. Почему?
– Ну, он противный, – призналась Ксюша. – Ладони у него мокрые, я говорила. Он еще в детстве пытался нас соблазнять, даже глюкозки давал, которые воровал у отца, чтобы за них кто-то из нас ему письку показал.
У меня начали возникать смутные подозрения о теме их тайной беседы. Мне сделалось не по себе. Впрочем, я тоже помнил наклонности Дохтера насчет девочек, даже когда мы были еще совсем мелкие.
– В общем, он ждал. Ждал, что кто-то подрастет из девчонок, обратит на него внимание. Но этого не происходило. Тогда у него в голове возник план. Убить всех взрослых и взять колонию под свой полный контроль.
– А смысл? Все равно девчонки выбирают мальчишек, а не его, – удивился я.
– Какой толк от их выбора, если Дохтер запретил вам любые физические отношения? И он полностью владеет вашими умами. В его руках находится как бы сакральный ключ.
– Что это? – не понял я.
– Право давать ответы на все вопросы. Право быть единственным достоверным источником любых вопросов о мире. Когда-то сакральный ключ был у религии, потом перешел к науке, затем перешел к средствам массовой информации. А у вас, после смерти других взрослых, он остался у Дохтера. Что случилось со взрослыми? Ответ дает Дохтер. Почему это случилось? Ответ снова у Дохтера. А больше узнать не от кого. Приходится верить тому, что есть, А своего жизненного опыта у вас не хватает, понять, что вас дурачат. Причем, в корыстных целях. Установив контроль над колонией, он получал возможность контролировать любые сексуальные проявления как у мальчиков, так и у девочек. Возможно, ему бы со временем удалось кого-то из девочек соблазнить, под видом проверки реакции на возбуждение…
Я заметил, что Ксюша опустила глаза. У меня куча картинок в воображении промелькнула, и мне сразу захотелось не просто убить Дохтера, не просто отомстить за гибель взрослых, а кишки из него выпустить, и заставить их жрать. Но я взял себя в руки. Гнев в бою не помощник. В бою помогает только слепая свирепость. А это вещи разные.
– В общем, у Дохтера был мотив, очень явный, избавиться от взрослых. И была возможность. Он ведь врач, постоянно делал прививки, колол витамины. Он мог что угодно занести любому. И выдать это за «инфекцию из города, активирующуюся от секса». Причем, пока взрослые не все умерли, он эту идею не очень педалировал, понимая, что она шита белыми нитками. Симптомы болезни, которые мне описала Ксюша, очень похожи на признаки столбняка. Вырастить эту страшную бактерию не составляет труда. При минимальных навыках. Я не могу этого доказать, трупов нет, исследование на столбнячные токсины не провести. Но то, что взрослые умерли но от загадочной болезни, о которой никто в целом мире не слышал, это можно считать доказанным.
– На основании чего? – не понял я.
– На основании моих ответов на его вопросы, – сухо ответила Ксюша. – Доктор нам точно врал, можешь не сомневаться. Если бы он сказал правду, я бы уже была мертва.
У меня ком подступил к горлу, и я воздержался от дальнейшего разговора, чтобы не выдать себя дрожащим голосом.
– Это объясняет и то, почему Дохтер не оказал мне помощь, и никого со мной не отпустил.
– Да, это очевидно, – кивнула Ксюша за меня, сообразив, что со мной творится неладное. – Мы для него ресурс. Мальчики один ресурс, девочки другой. Вот же гад… Трудно поверить, но ведь… Да, никаких сомнений.
Я постарался силой воли унять бешенный стук сердца в груди, но это мне не удалось. Ладони и лоб вспотел. Чтобы скрыть, что происходит внутри меня, я встал у окна и посмотрел наружу. Близился вечер. Преследовать нас, похоже, никто не собирался. По крайней мере пока. Но ночью никто не отважится соваться в развалины, в этом я был совершенно уверен.
– Я знаю, есть трупы, которые можно исследовать, – вспомнил вдруг я. – В городе, в здании штаба ВМФ. – Во время одной из вылазок Гофманы не вернулись, два брата. А на следующий день умерли их жены. Тащить их не стали, сжигать тоже. Боялись здание штаба подпалить. А там же оружие еще было. Дохтер хотел было специальную вылазку туда организовать, чтобы трупы все же сжечь. Но взрослые, кто остался, отклонили эту идею. А нас он в город не отпускал.
– Это мы возьмем на заметку, – пообещал Вершинский. – И если дело дойдет до суда, то хорошо будет иметь доказательство. Но лично для меня вина Дохтера доказана.
– А что дальше? – напрямую спросил я.
– Дальше? – Вершинский задумался. – Вы меня очень выручили, ребята. Очень не хотелось бы бить пацанов. Выручили, и я буду с вами откровенен. Скажу то, что говорить не собирался никому. Вам тоже. Слишком это важное дело, чтобы поднимать волну раньше, чем получу хоть какой-то результат.
– Это касается штолен? – напрямик спросила Ксюша.
– Да. Но это длинная история. Вкратце скажу лишь, что тут может найтись штука, которая для победы над биотехами может оказаться намного важнее стоящих в бухте кораблей. И не ради кораблей я затеял экспедицию. И не собирался я поднимать батиплан. Толку от него ни малейшего. Главный силовой агрегат нам тут не починить.
– Интригует, – усмехнулась Ксюша. – Зачем же вы сообщили Дохтеру, что собираетесь поднять батиплан? Зачем просили ребят к этому привлечь?
– Я заподозрил вашего Дохтера сразу, как только увидел. Интуиция. Мелочи. Взгляд, движения. Ваш рассказ о взрослых, умерших от болезни. Все это сложилось, и я решил проверить, как он отреагирует.
– Вы необычный человек, – произнесла Ксюша.
Наверное, я все же сгущал краски. Если бы ее рассказ для Вершинского содержал совсем уж ужасающие подробности, она бы так быстро в себя не пришла. Мне стало полегче дышать. Но настроение у меня все равно было мрачнее тучи. Солнце все ниже клонилось к темным скальным склонам Горы Циклопов.
Глава 4. «СЕРАЯ РАСЧЕСКА»
Честно говоря, на меня версия Вершинского насчет Дохтера произвела большее впечатление, чем я ожидал. По первому делу, конечно, шок, плюс у меня еще из головы не выходило, что там могло случиться между Ксюшей и Дохтером, но по мере подготовки помещений к ночлегу, шок отступал, да и мысли все больше фокусировались не на прошлом, а на будущем. Ведь если вирус был придумкой Дохтера, и никакой такой болезни в природе не существовало, то между мной и Ксюшей, в плане физической близости, не оставалось никакой стены. Хотя, конечно, это с моей стороны и с моей точки зрения. Что там у Ксюши в голове происходило, я представления не имел, а спрашивать, да еще сразу, да еще в лоб, конечно, было бы слишком. Уж если я терпел раньше, то и дальше со мной ничего не случится, и ничего у меня не отвалится.
Впрочем, я заметил, что и Ксюша вела себя посмелее. Раньше она не позволяла мне долго себя целовать, чтобы не вызвать у меня излишнего возбуждения и связанных с этим последующих проблем, не позволяла пялиться на самые интересные, с моей точки зрения, формы тела. Нет, не запрещала, но превращала это в шутку такого уровня, что у меня и возбуждение пропадало махом, и желание повторять ситуацию. На какое-то время. А в этот вечер, когда Вершинский ушел грохотать мебелью в другую комнату, мы с Ксюшей придвинули стол к окну, взобрались на него с ногами, и долго, со вкусом, целовались на фоне заката. Это было неимоверно, головокружительно, как не было еще ни разу ни с ней, ни, тем более, с кем-то другим. Впервые, нам ничего не мешало, и впервые Ксюша не отстранилась, а все больше распалялась сама, крепко жмурясь от наслаждения, которе тут же передавалось и мне. У меня, грешным делом, возникли даже мысли сделать новый, еще неизведанный шаг, но я сдержался. Теория Вершинского могла оказаться только теорией, хотя и весьма правдоподобной. Пока не попадем на большую землю и не сдадим анализы, рисковать не стоит. Я не за свою шкуру боялся, а не хотел навредить Ксюше.
Вскоре стало совсем темно. Вершинский, судя по отсутствию звуков из его комнаты, улегся спать, да и нам пора было об этом подумать. Мы слезли со стола и осмотрелись. Выбор для лежанки был невелик. Диван, некогда служивший хозяевам постелью, совсем прохудился, и из него торчали заржавленные пружины. Мы перевернули его, я снял с покосившегося шкафа тяжелую дверцу, и отбил ей ножки, чтобы не торчали и не мешали. Сверху мы застелили одежду из шкафа и улеглись.
Ксюша свернулась калачиком и почти сразу уснула, посапывая, как наш кот по прозвищу Балбес. Я осторожно ее обнял и тоже закрыл глаза. Мы впервые легли вместе спать. Ну, совсем уж как взрослые. Для меня это было знаковое событие. Я старался успокоиться, но сон все равно не шел, я невольно прислушивался к дыханию Ксюши и к биению ее сердца.
К счастью крутившиеся в голове фантазии все же трансформировались в не менее яркие сны. Проснулся я от злого солнечного блика, бьющего прямо в глаза. Надо же было уцелеть всего одному стеклу в высотном доме напротив. И в таком месте, что восходящее солнце отражалось, и било мне прямо в лицо. Я поднялся с дивана и протер веки. Выспался отлично, не смотря на неприятное пробуждение. А Ксюша продолжала спать, отвернувшись к стене. Я решил ее не будить, а посмотреть, что делает Вершинский, если проснулся.
Оказалось, проснулся. Он сидел посреди комнаты, разложив на полу и стульях содержимое своей поклажи. Чего там только не было! У меня глаза разбежались. Кроме боевого планшета охотника я разглядел еще несколько известных мне предметов, вроде ручных глубинных бомб, автоматического пистолета Бирюкова с верхним спуском и пищевых брикетов. Среди всего этого великолепия было странно увидеть самую обычную, на вид металлическую, расческу. Она лежала среди прочего, тускловато отблескивая. Мне показалось, что она сделана из анодированного алюминия. Но удивило меня не только, что эта штуковина вообще нашла себе место в боевом каркасе Вершинского, но и то, что ее край был словно слизан. Не откушен, не отрезан, а скорее растворен чем-то, способным разъедать алюминий. Щелочью, например. Не хватало края и двух зубцов. То есть, по большому счету, расческа была негодной, но все же Вершинский таскал ее в рюкзаке.
Что значила для него эта расческа я спрашивать не стал, да и назначение большей части вещей являлось для меня тайной. В частности вовершенно непонятной была вешица, над которой колдовал Вершинский, когда я вошел. Штуковина была чем-то похожа размером и формой на обычную мыльницу, только черного цвета. Вершинкий подключил ее проводом к боевому планшету и вносил какие-то данные. Сначала я подумал, что это, наверное, какой-то внешний накопитель информации, типа кристалла, на какие пишут фильмы, но большей емкости. Затем я усомнился, потому что когда Вершинский глянул на меня и приветливо кивнул, я разглядел на экране планшета себя самого, с вытянутым от любопытства лицом. То есть, штуковина была оборудована, как минимум, видеокамерой.
– Еще одна сторожевая штучка? – догадался я.
– Нет, скорее разведывательная, – усмехнувшись, ответил Вершинский. – Это дрон с автопилотом. Слышал о таких?
Я слышал, но не думал, что бывают такие маленькие, с мыльницу.
– Я ввел в него данные о навигационных точках и двух сателлитах, которые помогут ему ориентироваться в пространстве, – произнес Вершинский, когда я кивнул. – Будем надеяться, не заплутает. Но, если что, вернем на ручном управлении.
– А что мы будем разведывать? – поинтересовался я.
– Вот тот склон, – Вершинский указал на Гору Циклопов. – Никто из вас там не был?
– Взрослые пытались забраться на гребень, но не вышло. А в обход далеко. Мне кажется, там был мощный взрыв, поэтому на склоне такие огромные камни валяются.
– Тебе верно кажется.
– Тогда там не может быть ничего интересного, – уверенно заявил я. – После такого-то взрывища.
– Взрыв произошел не в прошлую войну, а в позапрошлую, – удивил меня Вершинский.
– Это когда были фашисты?
– Именно. Внутри этой горы располагались штольни с арсеналами и заводом по производству взрывчатки. Когда фашисты приблизились, завод взорвали. Вся гора буквально взлетела на воздух, и осыпалась этими каменюками.
На пороге появилась Ксюша.
– Страшно представить, – произнесла она. И добавила с упреком в мой адрес: – Мог бы и разбудить.
Я не ответил. Она и так знала, почему я ее не разбудил, просто девочкам положено бурчать на мальчиков, чтобы не расслаблялись. Вот она и бурчала. Такая игра, правила которой были понятны нам обоим. Только мне, в отличие от Ксюши, эта игра не казалась обязательной.
Вершинский тем временем выдвинул из «мыльницы четыре стойки, к которым крепились небольшие ажурные сферы антигравитационных приводов, шагнул вперед и без затей выкинул «мыльницу» через окно. Та падала лишь какую-то долю секунды, затем крутанула лихой пируэт, стабилизировалась в пространстве, активировав приводы, включила маршевый импеллер, и начала набирать высоту. Вскоре она полностью скрылась из виду, слившись с небом.
– Я установил дрону эшелон повыше, чтобы ваши ребята не сбили его, когда будет проходить над карьером, – пояснил Вершинский.
Он установил планшет на стул так, чтобы нам хорошо было видно изображение на мониторе. Камеру дрон нес отличную, и даже не смотря на почти километровую высоту, куда он забрался, землю можно было различить во всех деталях. Мы с Ксюшей разглядели пацанов в карьере, они под командой Дохтера делали утреннюю пробежку, и часовых по краям карьера, и лес внизу, и даже отблеск реки, похожей на мятую серебряную струну.
Я подумал, что Ксюша права. Все поведение Вершинского говорит, что ни корабли в бухте, ни даже батиплан, оставленный на дне, не занимают его в такой степени, как желание обследовать штольни. Это не могло быть банальной придурью или банальным любопытством. Все, что я знал о Вершинском, было несовместимо с понятием «банальный». У него была цель. Ясная и четкая. Даже более ясная и четкая, чем он нам озвучил.
И тут, я думаю, дело было не в недоверии. Он просто не хотел раньше времени озвучивать что-то, что могло не подтвердиться. Потому что погоня за призраками – это тоже не про него.
– После той войны с фашистами на том же месте, только на другом склоне горы, снова обустроили арсеналы флота, – продолжил он. – Там штольни уцелели при взрыве, их отремонтировали, построили новые. И эти арсеналы действовали до самой войны, и после ее начала, когда война уже шла не между странами, а между человечеством и биотехами.
– Ну, да… – я вяло пожал плечами, пытаясь спровоцировать Вершинского на большую откровенность. – Там могло остаться что-то полезное.
– Да, могло. – Тот не поддался на провокацию, и уставился в монитор планшета.
Мы с Ксюшей переглянулись. Похоже, думали мы об одном и том же. Не знаю как ее, а меня любопытство едва ни распирало. Что же в этих арсеналах могло быть такого уникального?
В любом случае было ясно, что Вершинский основывается не на слухах и предположениях, а на некой документации, попавшей в его руки. Его неуверенность наверняка была обусловлена не сомнением в достоверности почерпнутой информации, а в ее текущей актуальности. Говоря проще, Вершинский боялся, что кто-то раньше него уже умыкнул нечто, что нужно было ему самому. Но тогда возникал еще более любопытный вопрос – кому, кроме охотников, могла занадобиться штуковина, способная изменить ход войны с биотехами? И если кто-то такой существует, то за каким ему эта штука, если он не охотник?
Предположить можно было много чего, но самым достоверным мне показалось предположение, что у этой штуки могло быть не одно, а несколько назначений. С биотехами связано одно, а другое, возможно, нужно кому-то, кроме охотников.
Кроме того, мое любопытство разжигало понимание, что Вершинский зря не станет суетится и сомневаться в успехе своего предприятия. Если он подозревает, что кто-то мог его опередить, то он подозревает, и кто это мог быть. Враг? Конкурент? Но кто может составить конкуренцию отряду охотников? Да даже одному Вершинскому, если уж всерьез рассуждать.
В легендах, да и в официальных историях о создании отряда охотников, значимую роль играл Альбинос, с которым у Вершинского всегда были сложные отношения, к сохранению паритета в которых приходилось постоянно прикладывать усилия. История умалчивала имя этого таинственного персонажа, сохранив лишь прозвище, под которым он был известен Вершинскому. Это была единственная фигура, способная сравнится с Вершинским по ряду признаков, и способная составить ему конкуренцию хоть в чем-то. Но Альбинос, насколько я понимал, был старше Вершинского, и, скорее всего, уже умер от старости. А если и не умер, то представлял собой стрика, еще более дряхлого, чем Вершинский.
Поразмышляв таким образом, я понял, что мои предположения лишены всякого смысла. У меня попросту было мало данных для выводов. И если я хотел удовлетворить свое любопытство, мне следовало расслабиться, и позволить реке времени донести меня до нужных событий естественным путем.
Дрон, между тем, двигался вперед. Пролетев высоко над нашим карьером, он достиг русла Черной и оказавшись вне досягаемости для выстрелов вооруженных винтовками часовых, начал снижаться, согласно введенной в него программе. Глядя на монитор, мы разглядели огромные глыбы скальной породы с куда большей подробностью, чем это можно было сделать посредством бинокля. Впрочем, разглядывать особо было нечего – глыбы как глыбы. Но через несколько секунд в кадре мелькнула колючая проволока, и Вершинский дал команду дрону зависнуть.
Проволока тянулась вдоль склона, и достаточно хорошо сохранилась, хотя в некоторых местах обрывалась, разрушенная солеными ветрами с моря. За ней склон Горы Циклопов выравнивался в плато а еще через сотню метров отвесно обрывался в нечто похожее на наш карьер.
Большая часть его дна представляла собой ровную поверхность, покрытую настолько толстым слоем стеклона, что он не растрескался, и сквозь него не проросла трава и деревья. Пространство было разбито на десяток площадок, похожих на парковочные, и выполнявших ту же функцию. На них ровными рядами стояли машины. Военные. Среди них можно было различить большие фургоны, грузовики, и приземистые броневики, чем-то похожие на бурых жаб.
– Кажется, гравилеты! – произнесла Ксюша, показав в угол экрана.
Возможно, она был права, хотя машины, напоминавшие устаревшие летательные аппараты времен начала войны, были покрыты синтетическими чехлами.
– А вот и штольни! – Вершинский расплылся в довольной улыбке.
Он опустил дрон пониже, и мы разглядели несколько стальных ворот арочной формы, имевших в высоту не меньше пяти метров.
– Странно, что твари не уничтожили ничего, – удивился я.
– Ничего странного, – ответил Вершинский. – Место такое. Напрямую с моря не забраться, мешают глыбы. А в обход очень далеко. У любого земноводного жабры высохнут.
– Как же мы сами туда попадем? – встревожилась Ксюша.
– В обход, конечно, – Вершинский дал дрону команду на возвращение. – Но у нас жабры не пересохнут, и время есть. Главное, что база в том состоянии, в котором я ожидал ее увидеть. Ее не эвакуировали. Не успели. Представляете, сколько всего там?
– Одни гравилеты чего стоят! – подтвердила Ксюша. – На них же можно улететь на большую землю, сообщить там про Дохтера…
– Это да, – ответил Вершинский.
На мой взгляд, как-то вяло, и у меня возникло подозрение, что даже такая ценность, как летающие машины, не была для Вершинского приоритетом. Что-то он собирался отыскать в самих штольнях.
– Может, и батиплан не понадобится доставать со дна, – добавил он. – Это рискованная затея, а при наличии гравилетов довольно бессмысленная. Для начала, думаю, один гравилет надо запрограммировать и отправить к нашим, на автопилоте. Место для взлета не лучшее, может пальнуть донная платформа, где-то она тут прячется, в районе Одессы, но шансы есть. Возможно, мы найдем чем прикрыть гравилет. А дальше будет легче. Прибудут охотники, и мы тут устроим раскудрявую канитель.
Он улыбнулся.
В принципе, перспективы вырисовывались довольно радужные. При наличии такого количества гравилетов можно было отправить шесть штук на убой, а потом, когда платформа изведет все ракеты в пусковых шахтах, спокойно взлететь самим. На выращивание новых ракет платформе понадобится не меньше двух недель, в зависимости от калибра, может и больше месяца. Но если по первому взлетевшему гравилету она стрелять не станет, значит, у нее в программе зашито ограничение по числу целей. В общем, с этим не трудно разобраться, даже если бы Вершинского не было.
– А это не муляжи? – вдруг спросила Ксюша. – Ну, для обмана противника. Чего их бросили? Могли же на них улететь!
Мы с Вершинским переглянулись. Тот хмыкнул, и, взяв разведывательную машинку на ручное управление, заставил ее вернуться, выключить импеллер, и двигаться на самой малой высоте по воле ветра, как аэростат.
– Не похоже на муляжи, – произнес Вершинский, вглядываясь в монитор. – Но они под чехлами. Полной уверенности быть не может. Придется рисковать.
Он вернул дрон под управление автопилота и дал ему команду на возвращение. У меня же мысль, высказанная Ксюшей, засела в голове, и начала разрастаться во все большую неуверенность. Ведь взрослые тут все обшарили. Наверняка нашли эти склады. Ну, Гора Циклопов – место приметное, и уж точно разведчики отправились посмотреть, что там. Нашли колючую проволоку, поняли, что место обжитое, секретное, добрались до гребня, глянули вниз…
И тут возникает вопрос, почему мы все не улетели отсюда? Ведь гравилет, это не древний вертолет, которым надо уметь виртуозно управлять. Гравилет сам в небе держится, только задавай ему направление турбинами. С этим и ребенок справится. Но что-то ведь помешало взрослым это сделать, хотя все бы хотели отсюда убраться.
Когда дрон вернулся, влетев точнехонько в окно, я поинтересовался о дальнейших планах Вершинского. Вместо внятного ответа он велел отдыхать до особых распоряжений. Обижаться было глупо, и мы с Ксюшей покинуликвартиру, чтобы обследовать весь этаж. Обследовать, конечно, было нечего, но нам обоим хотелось поговорить наедине, без чужих ушей. Наверху мы не нашли ничего интересного, стальной чердачный люк оказался заперт на поржавевший висячий замок, и мы спустились на несколько этажей вниз. Только там, этажей на пять ниже, начало пахнуть жизнью, голубиным пометом, кошачьей мочой. Скорее всего, представители руинной фауны не трудились забираться высоко наверх, даже те, которым природа подарила крылья.