Лицо все тонкое, из тонких паутинок.
Жемчужное, как капельки росы.
Прозрачное, как слабый ропот льдинок,
запутавшихся в рыжие усы.
«Не хочется быть лодочкой, влекомой…»
Не хочется быть лодочкой, влекомой
дурацким парусом по прихоти чужой.
Не хочется в лицо глядеть знакомым,
не хочется асфальт топтать ногой.
Летнее
Ноги вязнут в травах,
на плече слепень.
В солнечных забавах
мой проходит день.
Почему я в травах?
почему слепень?
В солнечных забавах
прокатился день.
Поленница
Я люблю, как к рукам
прикасается дерево.
Мне нравится, что я сделал
это все сам —
напилил, наколол, натаскал, уложил.
«Намотаю я осень на палец…»
Намотаю я осень на палец,
желтых листьев незримую нить.
Волчьей ягоды красный хрусталик
мне прикажет немного пожить.
Дотянуть до ненастья и стужи,
до зимы, до её огонька.
И проснуться, и знать, что ты нужен,
и в усы улыбнуться слегка.
«Кто разрешил мне здесь родиться…»
Кто разрешил мне здесь родиться,
стоять спокойно у реки,
смотреть и слушать, как синица
шуршит в объятиях руки;
и как журавль, тот, что в небе,
клекочет, ждет, зовет меня?
Растут нежданные побеги,
и я почти люблю себя.
«Трясутся руки…»
Трясутся руки,
и поэт гуляет.
Откажут ноги,
и поэт взлетит.
Прекрасное препятствие сарая,
скворечники, верховия ракит…
«Пока лежу, что-то падает, катится…»
Пока лежу, что-то падает, катится.
Стоит встать – привычное.
Слышу звуки, вижу снег.
Вереск, поплыл ветерок,
налево-направо море-вода.
Ель, синица, клюква, камень.
Было, точно было…
Капля за каплей бьет в лицо туман.
Понедельник
Башенный кран
движущаяся стрела его в моем окне.
«Не робей,» – сказал я себе
и перевернулся на другой бок.
Необходимый фонарь безопасности
Еще долго горел на самом конце стрелы.
Понедельник, вечером
Освещенный неоном иней
на грубо сколоченной из досок
ограде станции.
Киномеханик
Тихо присел на краю,
света неистовству чужд.
Капает в кружку мою
чистая капелька чувств.
Я зафиксирую в снег
