«Вышел чиновник из черной машины…»
Вышел чиновник из черной машины,
Лысый, с портфелем – захлопнулась дверь.
А из далекой холмистой равнины
Мчится на шум растревоженный зверь.
«Мы уснем, когда погаснет пламя…»
Мы уснем, когда погаснет пламя,
и остынет светлый воск свечи
бледно-голубыми кружевами
на подсвечнике. Ну, а пока – молчи.
Видишь, свет еще кружится рядом,
еще ждет чего-то тишина…
«Морщинами свой облик злило…»
Морщинами свой облик злило
Лохматое лицо залива
И тыкалось в песок.
И злости пенистая сила
Меж двух утесов билась, выла
И падала у ног.
И брызги, оседавшие с шипением
На камни, оставляли мутный след.
Струна
Темнота секрет печальный
не доверит больше мне.
Осенняя мелодия
Стали ночи холоднее
и короче дни.
Солнце светит, но не греет.
Мы опять одни.
Зебра
И пасется на белом лугу,
И копытами легкими мнет
Осторожную белую мглу
И хрустящий по-зимнему лед.
Астрономия
Учусь искусству превращенья,
Учусь искусству быть другим.
Планет холодное вращенье
Причастно таинствам земным…
Плющ
Вижу лесенки крапивы,
малину, плющ.
А сам, как ветвь сухая сливы, —
колюч и злющ.
«Мы любили лежать на горячей…»
Мы любили лежать на горячей,
На горячей жести крыши.
Это было апрелем всходящим
Синим солнцем все выше, выше.
Таял снег и в пальто шли люди,
Хмуря брови и глядя в землю,
А мы, гордо выгнув груди,
Людей на земле не приемлем.
Распластавшись, раскинув руки,
Мы лежали и щурились в небо,
Рвал на части холодный ветер
На груди нашей солнца негу.
А потом мы сразу вставали,
Трое ангелов в плавках белых,
Вниз смотрели и улыбались,
Если кто-то там что-то делал:
Если дворник колол свои льдышки
Черным, ржавым, тяжелым ломом,
Если кто-то во двор наш вышел,
Друг, товарищ, просто знакомый.
И упасть нам совсем не страшно
С горячей, горячей крыши.
Поскользнуться совсем не страшно
На коварно хрустящей жести.
«Нет музыки такой…»
Нет музыки такой,
чтоб выразить меня.
Какой же я, какой?
Какой же я?
Быть может, я стога,
которых еще нет;
