быть может, я закат,
быть может, я рассвет?
Какой же я, какой,
какой же всетки я?
бредущий по прямой
сквозь желтые поля.
«Все умерло…»
Все умерло.
Жена заснула.
Поблескивает ножка стула.
Тель-Авив
О, злая моя воля! Почему
я возлюбил и центром посчитал
себя, сидящего у моря на скамейке?
В копилке пусто – хоть разбей —
едва ли светанёт одна копейка.
Уныние заброшу. Крик такси
заполовинил жития былинку.
Меня смело и сдуло, как пылинку,
с кромешной тьмы залитых солнцем
улиц Тель-Авива.
«Не дали электричества…»
Не дали электричества.
И мой огонь потух.
И времени количество
мне пропоет петух.
И ночкой полусонною
я с привязи сорвусь.
Не дали электричества,
и не дадут, боюсь.
Кино
Сегодня плеск, плеск волн.
Сегодня разное небо.
Влез в окно и вылез обратно.
Долго стоял на ветру на гнилых досках,
странно, кто-то еще увидит все это
через несколько лет.
Война
День – крылатая победа.
День – все войско полегло.
По лесам бегу я в кедах
самому себе назло.
«Я погрузился в этот вечер…»
Я погрузился в этот вечер,
во весь покой его, до дна.
Я погрузился, и на плечи
легла мне полная луна.
«Летит ли жук…»
Летит ли жук,
закат ли протяжен,
лежит ли груда кирпичей у дома —
Все это дорого мне, все знакомо.
Вот с этим я всем сердцем сопряжен.
Не побегу в тропическую даль,
в пучины скал, сияющих зловеще.
Останусь здесь, где Бог меня узнал,
среди листочков, червячков и трещин.
«Соленое теплое море…»
Соленое теплое море,
будто бочонок с селедкой.
Сын удалился в евреи
спокойной и твердой походкой.
Другой в колебаньях и шквалах
моей златоглавой Москвы.
Я роюсь в чердачных завалах
и думаю: вместе ли мы?
И с тем, кто застыл неподвижно;
и с тем, кто бежит в никуда…
Веселое солнышко вышло,
Сияет морская вода.
«Какие там моря и океаны!..»
Какие там моря и океаны!
Винд-серфинги, курорты и винцо!
Зелеными ветвями осиянный,
я прозреваю Господа лицо.
