В храме Солнца деревья золотые

Глава 5

Самолет, на котором летела съемочная группа и хозяйственники, приземлился в аэропорту Душанбе. Дул пронизывающий ветер, гнал по посадочной полосе снежную поземку.

Во время перелета Мельниковой несколько раз становилось плохо. Стюардесса, тоненькая таджичка с черными, как смоль, волосами, бегала по салону то с лекарством, то с пакетами. Вдруг пассажирку стошнит?

– Ты потерпи, деточка, – причитала Глафира, наваливаясь на Ларису своей мощной грудью. – Потерпи, миленькая, уже скоро…

Лариса не имела сил сказать, что ей и так дышать нечем, сидела бледная, безжизненная; в глазах двоились и троились красные круги. Если бы она знала, что придется так худо, сидела бы в Москве и не рыпалась.

Стюардесса принесла успокоительную таблетку, и Ларисе стало чуть легче, сознание заволокла вялая дремота. Сквозь сонную пелену она вспоминала недовольство мужа ее отъездом.

«Сколько ты там пробудешь? – ворчал он. – В такую даль на неделю не ездят. Наверняка придется торчать в горах до весны».

«Почему же?»

«Потому! – пуще раздражался супруг. – Простые работяги никому не нужны. Никто не собирается о тебе заботиться. Запрут на край света, и сиди, сколько понадобится!»

«Значит, буду сидеть. Что же делать-то? Я туда не от хорошей жизни устроилась».

Мельников взвился.

«Ты меня упрекаешь, да? Тычешь в глаза, что не могу семью обеспечить? Говори прямо, не стесняйся. Нечего меня жалеть! Какие вы все сердобольные, аж противно!»

«Чего ты разошелся?»

«Потому что ты дура, Лорка. Кто тебя заставлял соглашаться тащиться в горы? Сказала бы, не поеду, и точка. Небось не в рабство продалась!»

«Я, между прочим, с тобой советовалась, – обиделась Лариса. – И ты не был против. А теперь, когда завтра лететь, разорался…»

Мельников сник. Он понимал, что жена поступает правильно, но не мог с этим смириться.

«Я же за тебя боюсь, – оправдывался он. – Как бы не случилось чего. Сначала я с лестницы свалился, теперь ты черт знает куда намылилась. Не к добру это, чует мое сердце».

«Ладно, не нагнетай. Что со мной может случиться? Через месяц приеду, денег привезу».

Деньги! Все несчастья из-за них. Мельников начинал ненавидеть деньги лютой ненавистью. Гнев его против проклятых бумажек, без которых шагу не ступишь, закипел со страшной силой.

«А вдруг землетрясение? Или… как его… обвал какой-нибудь? Если лавина с гор сойдет? Ты представляешь себе…»

«Прекрати, Володя! – рассердилась она. – Не надоело выдумывать? Подумаешь, раз в жизни с лестницы упал? Это же не значит, что теперь все везде должно на нас обваливаться? Люди столетиями живут в горах, и ничего. Перестань пугать ме – ня и себя. Помоги лучше собраться!»

Мельников покорно принес ей из шкафа теплые вещи: шерстяные носки, шапку и шарф…

– Лариса… Лариса! – пробивался сквозь дрему голос администраторши. – О, Матерь Божья! Она не просыпается!

Но Лариса уже проснулась и пыталась приподнять будто свинцом налитые веки. Когда ей это удалось, Глафира завопила от радости на весь салон:

– Слава тебе, Господи! Глаза открыла! Ну-ка, ребята, помогите мне ее поднять. Фу, как ты нас напугала…

Ларису вывели из самолета, посадили в машину и повезли в гостиницу. Там она отоспалась и окончательно пришла в себя. Глафира не отходила от нее ни на шаг.

– Завтра дальше поедем, – под вечер, за чаем, сообщила она. – Как будем в горы добираться, еще точно неизвестно. Бахмет решает. У них там, в соседнем номере, совещание.

Дмитрий Лаврентьевич Бахмет – главный режиссер фильма. Так, по крайней мере, представила его Глафира. На киностудии «Дебют» царили странные порядки: никто ни с кем без нужды не знакомился, не вступал в приятельские отношения, ничем не делился, ничего не обсуждал. Лариса поначалу удивлялась, потом привыкла. В каждом монастыре – свой устав. Обо всем, что ей было нужно по работе, она узнавала от Глафиры. Излишнее любопытство в этом коллективе не приветствовалось.

– А на чем поедем-то? – поинтересовалась Мельникова.

– Наверное, на автобусах. Туннель снимать будем, так что к нему и повезут нас. Где-то в горах идет строительство. Туда нам и надо.

Глафира краем уха слышала про вертолеты, но не стала расстраивать помощницу. Может, еще и обойдется. На вертолетах доставят оборудование, а люди поедут на автобусах.

– Я спать хочу, – сказала Лариса.

Ей совсем не хотелось думать ни об автобусе, ни о каком-либо другом виде транспорта.

– Вот и хорошо, – обрадовалась администраторша. – Вот и ладно. Давай ляжем пораньше, а то завтра вставать чуть свет.

Они допили чай, улеглись и выключили настольную лампу. Через несколько минут в номере уже раздавался раскатистый храп Глафиры, а Лариса долго ворочалась, гнала от себя тревожные мысли. Однако и ее сморил сон.

Утром обстоятельства резко изменились.

– Мы никуда не едем, – неожиданно заявила Глафира. – В горах слишком холодно, зима.

– Вот тебе на! – удивилась Мельникова. – А что, Бахмет в Москве не знал, что на дворе февраль?

Администраторша замялась. Ей самой вся эта бестолковщина изрядно надоела. Руководители «Дебюта» действовали наобум, не учитывая ни погоды, ни сложных горных условий. Разве нельзя было эпизоды с туннелем снять где-нибудь на Кавказе, например? И проще, и дешевле. Обязательно переться на Памир, да еще в Горно-Бадахшанский район! Туда, как ей стало известно, только на вертолете можно добраться, и то не всюду.

– Бахмет ни при чем, – объяснила Глафира. – Это все начальство мудрит. Чаров и владелец киностудии, господин Гаврилов. Что за люди, ей-богу? Не умеют заранее думать. Все надеются на авось да небось. Вот и выходит, что нам теперь придется здесь куковать до весны.

– Как ты сказала? – Лариса не поверила своим ушам. – Вся группа будет сидеть в Душанбе до марта?

Глафира глубоко вздохнула и провела рукой по аккуратно уложенным волосам.

– Ну, не в Душанбе, конечно. Уж больно накладно выходит столичную гостиницу оплачивать. Придется перебираться в Калаихум. Там проживание гораздо дешевле.

– А… на чем ехать будем? – с опаской осведомилась Лариса.

Выходит, они все-таки едут. Правда, не так далеко.

– На автобусах. Слава богу, до Калаихума идет автомобильная трасса. Там и дождемся весны. Бахмет планирует снимать Язгулемский хребет. Вернее, туннель, который там прокладывают. Я сегодня встала ни свет ни заря, пошла багаж проверять, а они у себя в номере совещались. Кричали – жуть! Я уши навострила… и теперь мало-мальски в курсе дела.

– Закричишь тут. Притащились чуть ли не на край света, а здесь, оказывается, зима. Какая неожиданность!

– Да, непонятно… – согласилась Глафира. – Ну, нам особо расстраиваться не стоит. Мы с тобой люди подневольные, что скажут, то и делать будем. Лишь бы деньги платили, и побольше.

Это было так и не так. Перспектива почти месяц сидеть в глухом городке Калаихуме, в захудалой гостинице, слоняясь из угла в угол, никого не радовала.

– Почему нельзя до весны вернуться в Москву? – спросила Мельникова.

– Ты что? Представляешь, во сколько обойдется перелет туда и назад? Нет, – покачала головой администраторша. – Такой вариант сразу отпадает.

Делать было нечего. К обеду два автобуса двинулись на запад, в сторону Горно-Бадахшанского района. На ледяном небе нестерпимо ярко светило солнце. Дорога петляла, по бокам тянулись горы – то плоские, то остроконечные, из красного песчаника и серого гранита, покрытого снежными шапками – суровое и величественное каменное царство.

Лариса приняла таблетку и постаралась заснуть. Сидеть было неудобно: спина затекла, голова побаливала. Сзади громко разговаривали мужчины, обсуждая намеченную поездку к Сарезскому озеру.

– Может, голуб-явана поймаем! – хохотали они.

Сквозь дрему Лариса слушала байки о «снежном человеке», который якобы издавна живет на озере Сарез. Оно образовалось во время сильнейшего землетрясения. Часть огромной горы сдвинулась и опрокинулась вниз, в реку Мургаб. Глыбы скальной породы образовали естественную запруду. Несколько дней над ущельем стояло облако пыли.

– Сарез – сердце Памира, – говорил хриплый, низкий голос. – К вечеру на озере поднимается большая волна, бежит от Усольского завала вверх, хочет догнать солнце. Там, на диких берегах, он и живет…

– Кто? Иети?

– Это в Гималаях его называют йети, а на Памире – голуб-яван. Снежный человек…

Кажется, голос принадлежал старшему группы каскадеров – Борису.

– Ты сам-то его видел?

– Не посчастливилось, – ответил Борис. – А вот гидрологи[6] твердят, что видели. Голуб-яван любит глухие и труднодоступные места. Одно слово – неандерталец. Ребята собрали из надувных камер плот, обшарили все берега и прибрежные скалы, заглянули в каждую расщелину, в каждую пещеру, но… никого не нашли.

– А следы?

– И следов не было. Ни одного. Жаль, правда?

– Ага. Только зачем они его искали?

– В том-то и дело, что один из гидрологов утром заметил на берегу какую-то огромную фигуру. Местность необитаемая, все об этом знали, и вдруг…

– Может, это медведь был?

– Может, и медведь. – Борис помолчал. – Но тем же утром у ребят пропала резиновая лодка. Как они ее ни искали – все напрасно.

– Думаешь, лодку голуб-яван стащил? Зачем она ему?

– Мало ли… Кстати, лодка потом нашлась, в пяти километрах выше того места, где она исчезла.

– Сказки все… обычная брехня.

– Поживем, увидим…

Больше Лариса ничего не слышала, она провалилась в глубокий сон. Ей снилось прекрасное озеро – синий глаз Памира. Оно раскинулось перед ней своей сияющей гладью. По его берегам высились заснеженные каменные исполины. Высоко в небе стояло желтое солнце…

Из Калаихума Лариса решила написать письмо мужу. Так, мол, итак, из-за неблагоприятной погоды придется сидеть в горах до весны, только потом начнутся съемки. У Бориса был с собой ноутбук, и она осмелилась попросить его воспользоваться электронной почтой…

– Рад вас видеть, прекрасная Мария, – кланяясь, сказал Холмогоров.

– Проходите в гостиную, Геннадий Алексеевич. Чем обязана вашему визиту?

Господин Холмогоров был давнишним приятелем Ревина. Они дружили едва ли не со школьной скамьи, потом пути их разошлись. Данила увлекся альпинизмом, пропадал в горах, а Холмогоров получил экономическое образование, защитил докторскую и занялся финансами. Встретились бывшие одноклассники случайно, в приемной одного государственного чиновника. Пока ожидали «высочайшей аудиенции», разговорились. Оказалось, что их интересует одна и та же сфера бизнеса – технические средства связи и предоставляемые в этой области услуги.

«Данила! – не переставал удивляться Холмогоров. – Я думал, ты с гор уже не спустишься. Бросил, что ли, свое скалолазание?»

«Бросил, – серьезно ответил Ревин. – Считай, альпинистская страничка моей биографии закрыта. Навсегда».

Больше они к этой теме не возвращались. Ревин пригласил друга на должность финансового директора в свою молодую перспективную фирму «Роскомсвязь».

Холмогоров познакомился с женой Ревина и с самой первой встречи стал называть ее «прекрасная Мария». Отношения у них сложились холодно-официальные, хотя Машеньке казалось, что чопорный и сухой Холмогоров втайне питает к ней симпатию. Сказать, что он влюблен, было бы большой натяжкой. Это слово вовсе не подходило к Холмогорову – высокий, длинный, худой, он являлся воплощением бесстрастности и безукоризненного профессионализма. Финансы, денежные потоки, банковские операции, казалось, занимали его полностью, без остатка.

– Я к вам по делу, прекрасная Мария…

Холмогоров уселся в кресло, заложив ногу на ногу. Дорогой костюм висел на нем, как на вешалке; тщательно, волосок к волоску, прилизанные волосы облегали вытянутый породистый череп мыслителя, облысевший лоб блестел.

– Да? – удивилась Ревина. – Кому, как не вам, знать, что в бизнесе я полный профан. А что касается денег, то я умею их только тратить.

Геннадий Алексеевич изобразил на лице некое подобие улыбки, при этом его бесцветные глаза, обрамленные белесыми ресницами, оставались напряженно – серьезными.

– Как ни странно, – продолжал он тем же ровным деловитым тоном, – я пришел говорить с вами именно о деньгах.

– Хорошо… я вас слушаю. Может, выпьете чего-нибудь? Коньяк, водка?

– Благодарю, нет.

Машенька отлично знала, что Холмогоров пил все подряд в больших количествах и умудрялся не пьянеть. То, что он отказался от спиртного, говорило о важности предстоящей беседы.

– Прекрасная Мария, поймите меня правильно… я не собираюсь обсуждать здесь деловые качества вашего супруга и моего партнера…

– Вы о Ревине, что ли?

Геннадий Алексеевич слегка нахмурился. Эти женщины! Что за несносная привычка перебивать?

– Меня привело к вам беспокойство, – терпеливо объяснял он. – Данила прежде всего мой друг, а потом уже партнер по бизнесу. Он… самый близкий мне человек. Я не женат, родители мои умерли, и вы с Данилой – вся моя семья. Ну еще фирма, конечно. Фирма – это мой ребенок. Я выпестовал, вырастил ее, поставил на ноги, и мне не безразлична судьба моего детища.

Машенька насторожилась. Этого только не хватало! Неужели у Ревина начались неприятности в делах?

– А что случилось? – спросила она, замирая от страха.

Из-за ерунды Холмогоров никогда бы к ней не явился, тем более в отсутствие мужа.

– Видите ли, Мария Сергеевна, я… теряюсь в догадках по поводу Данилы. Что с ним происходит в последнее время? Вы ничего… э-э… необычного не замечаете?

– Чего именно? Говорите толком, Геннадий Алексеевич. Я тонкостям светских бесед не обучена, мне желательно попроще и поконкретнее.

Холмогоров молчал, буравя ее пристальным недоверчивым взглядом.

«Какой у него неприятный прищур!» – подумала Машенька, невольно внутренне холодея. Как бы там ни было, она не собиралась обсуждать проблемы Ревина ни с кем, кроме его психотерапевта. Даже с Геной.

– Кофейком не угостите? – опуская глаза, спросил Холмогоров. – Вы божественно готовите кофе по-турецки.

– С удовольствием. Только вам придется пару минут подождать.

Машенька поняла, что Холмогоров взял паузу. Значит, разговор действительно предстоит серьезный. Она машинально возилась на кухне, не переставая думать о финансовом директоре. Неужели он что-то заметил? Но ведь все приступы неуравновешенности у Ревина случались в основном по ночам. Днем он оставался прежним Данилой, добродушным, вспыльчивым, порывистым, умным и веселым парнем. «Парень! – усмехнулась она. – Я забываю, что нам с Ревиным уже перевалило за тридцать».

Она разлила кофе в маленькие фарфоровые чашки и вернулась в гостиную. Холмогоров все так же сидел, глядя прямо перед собой.

– Прошу, – она поставила на стол кофе и блюдо со сладостями. – Угощайтесь.

– М-мм… какой аромат! – восхитился гость. – Восток чудесен, вы не находите? Мы обязаны ему столькими наслаждениями.

Машенька кивнула.

– Пирожные, конфеты? – предложила она.

Холмогоров отказался. Он пил кофе и совершенно, казалось, забыл о цели своего визита. Но Машенька знала, что это всего лишь уловка. У Геннадия Алексеевича феноменальная память, он никогда ничего не забывает.

– Наша фирма находится в непростых условиях, – сказал он, будто и не отвлекался. – Мы должны срочно вернуть крупный кредит.

– И что? Не хватает денег?

– Пока хватает…

– Что значит «пока»? – испугалась Машенька. – Существует угроза банкротства? Я совершенно не сведуща в таких вещах. Так что вам придется ввести меня в курс дела, Геннадий Алексеевич.

– Я как раз пытаюсь выполнить эту задачу, – одними губами улыбнулся Холмогоров. – А вы меня сбиваете с мысли.

«Тебя собьешь!» – зло подумала Ревина.

– Извините… – сказала она. – Продолжайте, пожалуйста.

Холмогоров поставил чашку на столик и потер ладонью о ладонь. Раздался сухой шелестящий звук, от которого Машеньку передернуло.

– Так вот, – вкрадчиво произнес он. – Три месяца назад Данила, не поставив меня в известность, снял большую сумму со счета и… она исчезла. То есть он израсходовал эти деньги либо на собственные нужды, либо… Не имею представления, зачем они ему могли понадобиться. Вы что-нибудь знаете об этом?

– Н-нет… – Машенька в самом деле не знала. – Ну… мало ли? Бывают непредвиденные обстоятельства… и личные тайны.

– Данила мог бы посоветоваться со мной…

– Тайны есть тайны, Геннадий Алексеевич. Каждый из нас имеет право на частную жизнь. В том числе и Ревин.

– Согласен с вами, прекрасная Мария. Я бы не пришел сюда, если бы подобное не повторилось. Месяц назад Данила снял со счета очередную крупную сумму и не соизволил сообщить, куда и зачем он тратит деньги. И это в преддверии выплат по кредиту! Что вы скажете?

Машенька растерялась. Что тут говорить? У Холмогорова есть все основания бить тревогу.

– Партнеры не должны так поступать, – добавил он.

– Вы не спрашивали Ревина, зачем он берет деньги со счета? – пробормотала она, чувствуя сухость в горле и подступающую дурноту.

– Разумеется, спрашивал…

– Что он вам ответил?

– Ничего. Он раскричался, что никто не смеет вмешиваться в его дела, обвинил меня во всех смертных грехах и перестал разговаривать. С тех пор у нас чисто официальные отношения. Откровенно говоря, я думал, Данила остынет, поймет, что не прав, и все наладится. Но… мои надежды не сбылись.

– Господи! – Машенька нервно сплела пальцы в замок. – Может быть, Ревина шантажируют? Кто-то вымогает у него деньги?

Гость скептически пожал плечами.

– Все возможно в нашем суетном мире. Если даже и так, Данила должен с кем-то поделиться своими проблемами. Мы ему не чужие. Поговорите с ним. Возможно, вам он откроется… в отличие от меня.

– Ой! – Машенька махнула рукой. – Вряд ли. Ревин и раньше дома не особо распространялся о делах, а теперь и вовсе…

Она сообразила, что сболтнула лишнее, и прикусила язык. Но было поздно.

– Что? – так и вскинулся Холмогоров. Его длинный тонкий нос задрожал, словно почуял запах добычи. – Вы тоже заметили перемены в Ревине? Не скрывайте от меня ничего, прекрасная Мария. Поверьте, речь идет о судьбе фирмы, а значит, и нашей с вами судьбе. Ведь вы уже привыкли не отказывать себе ни в чем, жить вольно и беззаботно! Вас не шокирует перспектива снова оказаться на дне?

– Так сразу и на дне! – возмутилась Машенька. – Вы, Геннадий Алексеевич, явно сгущаете краски.

– Допустим, – согласился он. – Но только самую малость. Фирма на грани краха. Если мы вовремя не рассчитаемся с кредитом… придется свертывать производство, продавать недвижимость, расторгать контракты с иностранцами. А они не любят упускать свою выгоду. Предъявят такие неустойки, что мало не покажется. И вообще…

– Вы же говорили, денег хватит! – перебила его Ревина.

– Говорил. Но вчера… Даниил Петрович обмолвился, что ему снова нужны деньги. Весьма приличная сумма. Где прикажете их доставать? Опять снимать со счета? Это смерти подобно. Продать часть акций?

– У-у нас есть загородный дом…

Холмогоров захохотал, запрокинув лысеющую голову. Кадык на его тощей шее ходил ходуном.

– Развеселили вы меня, прекрасная Мария, право слово, развеселили. Загородный дом! Вы хоть понимаете, какая сумма вдруг понадобилась вашему супругу? Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха…

Холмогоров, так ничего не добившись от нее, ушел.

Машенька, оставшись одна, взялась за голову. Того, что рассказал финансовый директор, она никак не ожидала. Его гомерический хохот все еще стоял у нее в ушах…

Глава 6

Февраль в Москве выдался холодный. Ночами завывали вьюги, терлись ледяными боками о стены домов, бросали в окна снежную крупу.

Ангелина Львовна с трудом заставляла себя ходить на работу. Пришлось достать из шкафа тяжелую длинную шубу с капюшоном, чтобы спастись от мороза.

– И как это чукчи живут на своем севере? – недоумевала она.

– Чукчи одеваются в оленьи шкуры, – глубокомысленно изрекал Самойленко. – Причем сами их выделывают. У них одежда легкая, как пух, и непродуваемая.

Два раза в неделю, по утрам, приходил к ней на сеансы Ревин.

– Мне так удобнее, – заявил он. – Отбыл наказание, и целый день свободен.

Слова «отбыл наказание» выражали негативно-пренебрежительное отношение пациента к сеансам. Впрочем, он повел себя вызывающе с самого начала, всем своим видом демонстрируя, что посещает психотерапевта только ради жены. Делает ей одолжение.

«Какая мне разница? – успокаивала себя Закревская. – Главное, он все-таки приходит и даже что-то говорит».

Вызвать Ревина на откровенность было непросто. Вот и сегодня он явился в самом дурном расположении духа.

– Ну-с, милейшая Ангелина Львовна, приступайте к вашему допросу. – Он уселся в кресло и уставился отрешенным взглядом в окно. – Метель нынче лютая. Всю ночь выла, как стая волков. Вам удалось выспаться под такой зловещий аккомпанемент?

– Частично, – улыбнулась она, пропуская мимо ушей его сарказм. – А вам?

Он молчал, раскачивая носком ботинка. Под окном курили два его охранника, оживленно жестикулировали, смеялись. Ревин вдруг остро позавидовал этим молодым крепким ребятам, у которых в голове пусто, как в колоколе, а на душе легко.

«При чем тут колокол?» – недовольно подумал он, еще больше раздражаясь.

Его бесило все, особенно сидящая напротив улыбчивая женщина, ждущая от него каких-то слов, объяснений, которых он не мог ей дать. Он сам в себе запутался.

– Чему вы улыбаетесь? – напряженно спросил он. – Вам в самом деле весело? Или это ваша профессиональная врачебная маска? Как у хирургов. Знаете, они подходят к операционному столу в этаких наводящих ужас намордниках и приступают к своему любимому занятию… резать, кромсать чужие тела. А? Чудная работенка! Вы не находите?

– Я не собираюсь вас резать, Даниил Петрович.

– Да ну! А по-моему, вы хотите вскрыть мою душу, дабы установить причину недомогания. Ведь так? Диагноз установим после вскрытия! Ха-ха-ха! Ха-ха… Черный медицинский юмор.

Закревская помолчала, глядя на Ревина своими большими темными глазами.

– Значит, вы этой ночью совсем не спали? – участливо спросила она.

– Только попрошу без напускного сочувствия! – взвился бизнесмен. – Не стройте из себя «добрую мамочку», вам не идет. Я не нуждаюсь в вашей жалости! Да, я не спал… почти. Забывался на несколько минут, и все. Очень неприятно выла метель.

– А что снилось?

– Думаете, в редкие мгновения забытья успевает что-то присниться?

– Во сне время идет по-другому.

Ревин задумался, разглядывая свои ухоженные руки. У него были длинные красивые пальцы, как у музыканта.

– Закройте глаза, – предложила Ангелина Львовна. – Так вам будет легче.

Ревин нехотя повиновался. Пару минут он сидел не двигаясь, видимо скучая, и даже зевнул. Но постепенно его лицо приобрело совсем другое выражение.

– Кажется… действительно, припоминаю… – медленно произнес он. – Снилась огромная, полноводная река, очень широкая…

– Вы плыли по ней?

– Да…

– На чем? Что это было – лодка, корабль?

– Ни то, ни другое…

– Может, плот?

– Не-е-ет… – лицо Ревина приняло мечтательный вид. – Это был… сад! Прекрасный, зеленый, пышный сад… полный цветов и плодов…

– Вы ничего не путаете?

– Послушайте, – улыбнулся пациент, – я рассказываю вам свой сон. Во сне и не такое бывает.

– Хорошо. Допустим, это сад. Он плывет по реке?

– Да… Это плавучий сад… Я лежу на мягкой зеленой траве и смотрю в небо. По небу медленно движутся облака… Мне легко… я слышу плеск воды…

– Вам хорошо?

Ревин, казалось, глубоко ушел в себя.

– Сначала да, а потом… нет, потом что-то произошло. Ужасное… – ответил он, меняясь в лице.

– Что именно? Постарайтесь представить…

– Но я не хочу! – перебил Ревин, нервно стискивая руки. – Не хочу вспоминать этого.

– Попробуйте. Все не так страшно.

Он колебался, но воспоминания уже захватили его. Они переполняли сознание, требуя выхода.