Удачный день
Он мог в течение долгого времени сидеть совершенно неподвижно, словно каменное изваяние Будды, рассеянно слушая ветер и полностью погрузившись в свои мысли.
Наступил вечер предпоследнего дня той самой недели, которую ему отмерили кредиторы. На высоком летнем небе висела яркая луна. Поужинав, мы вышли на улицу, сели на скамейку и начали смотреть на луну. Приятное воспоминание неожиданно всплыло у меня в голове.
– В прошлом году в это время мы катались по реке Ханган…[2]
Перед моим взором предстали набегающие прохладные волны реки и корабль, разбивающий собственную тень на воде. Мне вдруг стало жарко и невыносимо тоскливо на душе. Но даже при всем моем бесстыдстве, у меня не хватало совести просить его отвезти меня покататься на лодке. Он вон даже голову не мог толком поднять на луну, весь в раздумьях о своих долгах, о какой прогулке могла идти речь?
– Такой красивый вечер, а я сижу дома и даже выйти не могу…
Я уже скучала по бурной жизни кисэн. Сожаление о своем решении начать замужнюю жизнь накрыло меня с головой. Откуда-то послышался плач, а когда я обернулась, то увидела, что это плачет он.
– Почему вы плачете?
Он не сразу ответил. Всхлипывания мешали ему связно говорить.
– Если я сяду в тюрьму, ты… ты снова станешь кисэн?
Он посмотрел на меня со слезами на глазах. Внутренне я вздрогнула. Как это он так точно угадал мои мысли? Внешне же я, как опытная женщина, вежливо удивилась.
– Что это вы такое говорите?
– Ну, если я буду в тюрьме, ты, наверное, снова будешь пользоваться большой популярностью у других мужчин!
Мне было, конечно, немного жалко, что он будет сидеть в тюрьме, но говорил он все верно. Вслух же я сказала совершенно другое.
– Какие глупости! Пусть даже вас и посадят в тюрьму, но ведь это не значит, что я больше не ваша! Разве я могу снова вернуться к судьбе кисэн? Я лучше буду жить в доме вашего отца и дожидаться вас.
С моих уст словно стекал сладкий мед. Он, кажется, был потрясен моими словами.
– Это правда?
– Конечно, правда!
– Ты будешь ждать меня, хранить верность и не встречаться с другими, пока я буду в тюрьме?
– Именно так, буду ждать вас и хранить верность только вам.
Я послушно повторила за ним его слова, а самой внутри стало смешно от слова «хранить верность». Будто какой рассказ из средневековья читала, ей-богу.
– А если я не пойду в тюрьму, а умру?
Он пристально посмотрел на меня. Его взгляд был необычно острым, поэтому я отвернулась от него.
– Тогда я тоже умру вместе с вами.
Какой же я нехороший человек! Я тихонько запела народную песню, в которой говорилось о верности жены своему мужу. Услышав, как я пою, он вдруг резко вскочил на ноги, словно приняв какое-то важное решение.
– Пойдем внутрь дома, я хочу поговорить с тобой.
Наверное, помиловаться хочет напоследок, подумалось мне. В нем все еще оставалась какая-то непонятная стеснительность, он даже за руку не мог меня взять при людях, поэтому все проявления чувств у нас всегда происходили за закрытыми дверьми. А в последнее время он ластился ко мне постоянно, из-за всех его сложностей с финансами. Смекнув, что и в этот раз он позвал меня в комнату с этой целью, я сначала хотела немного поломаться из кокетства, но потом вспомнила его слезы, пожалела его и вошла в комнату вслед за ним. Он тут же закрыл за нами дверь. Ну что ж, похоже, я не ошиблась в своих предположениях.
– Зачем вы закрываете дверь, июнь на дворе? Жара невозможная…
Он никак не отреагировал на мои слова. Раньше он бы начал усиленно подмигивать и махать руками, мол, тише, но сейчас он просто сидел напротив меня с непроницаемым и серьезным выражением на лице. Через некоторое время он совершенно спокойно произнес:
– Зачем нам жить на этом свете, унижаясь? Какое удовольствие от такой жизни? Может, нам лучше умереть?
«С ума, что ли, сошел, – про себя подумала я, – С какой стати мне умирать?». Но вслух легко согласилась:
– Конечно, лучше умереть!
– Ты согласна умереть вместе со мной?
– Умереть вместе с вами станет желанным избавлением для меня!
– Я тоже ни о чем не буду сожалеть, если ты будешь рядом со мной.
Его голос дрожал. Я тоже добавила нотку дрожи в свой голос.
– И я не буду ни о чем сожалеть.
– Мне приятно это слышать, но правда ли это? Ты действительно согласна умереть вместе со мной?
– Отчего же столько сомнений в вашем голосе? Если я говорю, что согласна, значит, согласна. Вы что же, не верите мне?
Я сделала вид, что его слова разозлили меня. Вся ситуация меня очень забавляла, я чувствовала себя, словно играю в театре на сцене. О смерти я и не помышляла, но стало приятно, что мне удалось выразить свои чувства к нему. Он резко поднялся с места, видимо, решив, что хватит разговоров, принес свою сумку и достал из нее белый пакет. В пакете оказались две таблетки, каждая размером с орех каштана.
«Это же опиум!»
Я немного удивилась, но не испугалась. Я уже несколько раз наблюдала, как он показывал эти таблетки своей матери, угрожая, что выпьет их, если отец не даст ему денег. И угрозы эти работали, родители ему действительно давали денег после этого. Поэтому страшного ничего в том, что он эти таблетки вынул, не было. Страшно немного стало от того, что он вынул их после предложения умереть вместе. Он достал бутылку с водой, и по лицу его начали стекать крупные слезы. В этот момент мое сердце заныло от нехорошего предчувствия.
Он долго смотрел вниз, на лекарства, и плакал, но затем неожиданным резким движением закинул одну таблетку себе в рот, а другую протянул мне. Я тоже без колебания положила ее в рот. Он пальцами указал мне на бутылку с водой. Я послушно взяла бутылку и сделала большой глоток, но, естественно, проглотила только воду, оставив таблетку лежать под языком. Умирать в мои планы не входило. Мы живем вместе, поэтому я искренне сочувствовала его сложной финансовой ситуации, но, несмотря на то что из-за этого наша жизнь была далеко не роскошной, впадать в крайности причин у меня тоже не было. Если будет трудно жить с ним, я могу снова стать кисэн, вот и все. Мне уже и так начало надоедать жить вдвоем с кем-то, поэтому я частенько скучала по своей прошлой жизни, с нежностью вспоминая, как мужчины любили меня, как я наслаждалась размеренной и богатой жизнью, как я мечтала о роскоши и достатке для себя в будущем. С чего бы у меня возникало желание умирать? К тому же, дело было еще и в том, что я не до конца верила в его смерть. Я думала, что он просто шутил, и после всего этого спектакля с таблетками все снова пойдет по-старому, с выпрашиванием денег у родителей, или у него, может, еще что было заготовлено. Поэтому, наоборот, я даже обрадовалась, что завтра или послезавтра привезут деньги от его родителей, и я опять смогу наслаждаться нормальной жизнью. Хотя, конечно, тот факт, что теперь у нас в сценарии шантажа родителей фигурировал яд, меня немного пугал.
Но что же это такое? Увидев, что я выпила воду, он словно успокоился, взял бутылку из моих рук, и, сделав большой глоток, проглотил лекарство. В том, что он его действительно проглотил, сомнений не оставалось: я отчетливо увидела, как большая таблетка прошла по горлу, как покраснело его лицо, как затряслись его плечи и вздулись вены на шее. Он сразу же упал на пол. Вряд ли это таблетка так быстро подействовала, скорей всего, он потерял сознание из-за шока.
Разумеется, я испугалась такого неожиданного развития событий, хотя для него оно, наверное, и не было таким неожиданным. Он умрет по-настоящему! Стоило этой мысли пронзить мой мозг, как всю меня до самой глубины потрясло какое-то совершенно новое для меня чувство. Я же просто девятнадцатилетняя девушка! Я впервые сталкивалась с таким событием в своей жизни. Не было сил даже закричать или как-то еще отреагировать, поэтому я тоже упала на пол, словно умирала вслед за своим мужем…
Спустя некоторое время он так же неожиданно поднялся на ноги и забегал по комнате туда-сюда как сумасшедший. Слух, что приняв опиум, можно спокойно умереть во сне, был явным преувеличением. Он тяжело дышал и бил себя в грудь, словно что-то давило на нее изнутри. Затем он вдруг вставил два пальца в рот и попытался вызвать рвоту. Кажись, из-за тяжести и давления в груди его твердое решение умереть испарилось как дым и теперь все, чего он хотел, это вернуть лекарство обратно на свет божий. Но оно не выходило.
С одной стороны, было страшно смотреть на него такого, но, с другой стороны, мне было невыносимо больно на душе. Разве это не я виновата в его муках? Ведь это на меня он потратил все свои деньги и именно из-за них влез в долги, а теперь дошло и до попытки самоубийства. Если не я, то кто в этом виноват? И тем не менее я обманывала его до самой смерти. Я обманула его тем, что притворилась умирающей. Ведь если бы я не сказала, что умру вместе с ним и отговорила его, он бы не умирал сейчас у меня на глазах. Он бы не испытывал такие страдания. А теперь нет никакой разницы с тем, как если бы я убила его своими руками. Тогда-то я, разумеется, рассуждала вполне рационально, но сейчас не могла смотреть на его мучения. Я содрогнулась всем телом и закрыла глаза. В этот момент что-то дотронулось до моего плеча. Я снова открыла глаза и увидела, что он сидел рядом со мной на полу и смотрел на меня затуманенным взглядом. Я вся содрогнулась от страха, и мурашки забегали по спине.
Увидев, как я поднимаюсь на ноги, он произнес просящим тоном.
– Тебе тяжело? А все из-за меня, все напрасно…
Его речь была несвязной, а из глаз капали слезы. Его слова проникали глубоко в меня, словно пронзая собой всю меня насквозь и заставляя дрожать от страха. Горячие слезы полились и из моих глаз. Он вплотную подошел ко мне, одной рукой обнял меня за шею, а другую нежно прижал к моим губам. Он стремительно умирал, уже был почти мертв, но весь страх, который я испытывала до этого, начал неожиданно отступать.
– Выплюнь, скорее выплюнь!
Он силой вложил свои пальцы мне в рот. В этот момент мысль о таблетке у меня под языком пронзила меня насквозь, и слезы тут же высохли. Я была потрясена его поступком, силой его любви ко мне и его попыткой вернуть все назад, и показывать лекарство у себя во рту не хотелось до жути. Уж лучше б я его проглотила! Я попыталась сглотнуть таблетку, но она была такая большая, а слюны было так мало, что сделать это быстро и незаметно мне не удалось. Тем временем он уже нащупал таблетку у меня во рту и вытащил ее наружу. Выражение его лица при этом я уже не смогу забыть, наверное, никогда.
Его милое лицо исказилось настолько, что в это было сложно поверить. Мне даже словами это выразить тяжело. Наверное, так будет выглядеть лицо мужа, заставшего свою жену в объятиях другого мужчины? Это был гнев в чистом виде. Злоба во всей ее красе. Любой, кто увидел бы, как он стиснул зубы, испугался бы до смерти. И самое страшное в его лице – это были его глаза. Его глаза, в которых всегда плескалась улыбка, раскрылись так широко, что, казалось, это глаза не человека, а бешеной собаки. И каждый раз, когда я вспоминаю эти глаза, у меня мурашки бегут по телу. Жизнь ушла из его тела, но бешеные глаза так и остались навеки широко раскрытыми.
Разумеется, я и сама не идеал. Я ужасный человек, который обманывал его до самой его смерти. Но разве это не он спрашивал, тяжело ли мне? Разве это не он хотел, чтобы я выплюнула таблетку? Разве не он сам засунул свои пальцы мне в рот, чтобы достать это проклятое лекарство? И тогда, раз он увидел, что я так и не проглотила эту таблетку, разве не должен он был радоваться за меня? Если он так любил меня и хотел меня спасти, невзирая на то что сам был в шаге от смерти! Это ли не радостная новость для него? Отчего же он тогда так гневался и так страшно смотрел на меня? Оставив в стороне то, что сделала я, он в тот момент поступил очень холодно. Точнее даже не холодно, а неожиданно. Но теперь каждый раз, когда я вспоминаю его глаза, мне одновременно страшно, но приятно. Я очень скучаю по нему.
Сострадание
О произведении
«Сострадание» (1926 г.)
Это очень короткий, но очень яркий рассказ, в основу которого легла нравственная проблема, знакомая, пожалуй, каждому человеку на нашей планете: колебания о правильности принятого решения. Краткость, точность и актуальность сути проблемы, выписанные писателем, хорошо характеризуют его талант. Как и в других произведениях Хён Чжингона, ирония присутствует и здесь, рисуя бесконечную борьбу доброго и злого начал в характере человека, а также то, что добрая половина далеко не всегда побеждает и может быть нравственно неправильной в зависимости от ситуации.
На дворе стоял декабрь по лунному календарю. Прошел сильный снег, следом – дождь, а после дождя резко похолодало, поэтому все дороги превратились в сплошной каток.
В тот день мне нужно было съездить по делам моей школы. Выйдя из трамвая возле ворот Кванхвамун, я решил осчастливить какого-нибудь нуждающегося и найти себе личного извозчика, раз уж мою поездку все равно оплачивал не я сам. Маршрут у меня был довольно простой: сначала от дворца Юксангун подняться на гору ко второй государственной высшей школе, а на обратном пути заехать в две женские школы, Чинмён и Пэхва. Поэтому я спросил у извозчика, сколько он хочет за дорогу туда и назад до второй высшей школы.
– 80 чон[3] будет в самый раз.
Выглядел извозчик неважно, словно уже успел с утра принять на грудь: на красном словно панцирь вареного краба лице красовались громадные коровьи глаза, в которых отчетливо просматривалась деревенская недалекость и какая-то мягкая простота.
Сумма, которую он назвал, была намного меньше моих ожиданий, поэтому я без раздумий забрался в его повозку.
– На обратном пути надо будет заехать еще в пару мест, но не беспокойся, я заплачу ровно, сколько просишь.
– Как прикажете.
С этими словами извозчик подхватил оглобли повозки и резво побежал вперед в сторону западных ворот дворца Кёнбоккун.
После визита во вторую высшую школу и женскую школу Чинмён я приказал доставить меня в женскую школу Пэхва, располагавшуюся на вершине холма Пхирундэ.
Дорога туда вела узкая, со множеством камней и ухабов, к тому же еще и покрытая небольшой коркой льда, поэтому повозка то и дело сильно кренилась, а ноги извозчика постоянно то подворачивались, то разъезжались в разные стороны. Погода стояла холодная, но по шее извозчика катились крупные капли пота. Мы почти добрались до школы, когда перед нами появился очередной подъем. Повозка едва-едва ползла вверх по склону, мужчина выбивался из сил, и я не выдержал.
– Давай я здесь сойду.
Ответа я не дождался. Извозчик продолжал на последнем издыхании тащить повозку за собой в гору. Похоже, он испугался, что если сейчас он примет мое предложение, то я воспользуюсь этим и заплачу ему меньше. А если он благополучно довезет меня до самого верха, то сможет сказать «Ну вот видите, как мы сюда доехали-то непросто!» и попросить накинуть еще немного сверху.
Ну, если он действительно так думает, то и мне нет никакой необходимости его жалеть и заниматься благотворительностью. Остаток дороги до самого верха я провел в полном молчании.
Ничего интересного по дороге туда не произошло. А вот уже на обратном пути после того, как я сходил в школу и завершил там все свои дела, ситуация не оказалась столь успешной. По дороге вниз я снова повторил свое предложение извозчику, но тот снова не удостоил меня ответом. Колеса повозки угрожающе поскрипывали, а ноги извозчика мелькали как спицы в колесе велосипеда.
«Не слишком ли он быстро спускается?»
Не успел я додумать эту мысль до конца, как меня словно подхватил ураган и с силой швырнул в сторону. В следующее мгновение я обнаружил себя лежащим на обочине дороги. Немного расплывающимся взором я увидел, что повозка лежала на боку на противоположной стороне дороги, а извозчик, сложившись пополам, словно акробат, выделывающий сложный трюк, лежал неподалеку.
Я медленно поднялся с земли и стряхнул грязь с одежды. Рядом со мной так же отряхивал с себя грязь извозчик.
– Вы не ушиблись?
– Нигде не ушибся?
Убедившись, что мы оба в порядке, мы одновременно посмотрели на повозку. Оглобли были сломаны, бока погнулись, колеса тоже потеряли свою изначальную круглую форму и деформировались.
– Вот же ж незадача, чтоб ее налево!
Извозчик продолжал бормотать про себя проклятия все время пока вытаскивал повозку обратно на дорогу и осматривал повреждения. В его глазах можно было без труда угадать наворачивающиеся слезы…
Некоторое время я стоял рядом и молча наблюдал за ним. У меня на душе тоже было неспокойно, ведь, несмотря на то что авария произошла из-за его неосторожности, часть вины лежала и на мне.
– Сколько попросишь-то? – наконец, спросил я.
– Сколько дадите, столько и возьму. Сейчас самое занятое время года, а тут повреждений вон на десять, не меньше, – глаза извозчика не отрывались от разбитой повозки.
– Ну, так надо было высадить меня, когда я просил-то.
Бросив эту фразу с осуждением, я сунул извозчику одну вону и, не оглядываясь, быстро зашагал прочь, боясь, что он затеет спор о деньгах. Но не успел я пройти и десятка шагов, как на меня навалилось такое тяжелое чувство вины, что стало не по себе. Казалось, что вина эта зародилась прямо в сердце и оттуда рвется наружу. Осознанное нежелание того, чтобы извозчик не попросил побольше денег за свои труды явно и отчетливо присутствовало во мне, а я самым недобросовестным образом переложил вину на его плечи, бросив ту небрежную фразу, когда отдавал деньги, и теперь чувствовал вину за то, что предал свое же чувство сострадания к бедному человеку. Я был противен сам себе за то, что (осознанно или нет, не важно) как щитом прикрылся отговоркой «Я же предлагал высадить меня!» в то время как извозчик, ради того, чтобы заработать свои деньги, пошел на риск и потерял все. От этой мысли стало еще невыносимее.
Удачный день
О произведении
«Удачный день» (июнь 1924 г.)
«Удачный день» – это самое известное произведение Хён Чжингона, рассказ, входящий в обязательную школьную программу в Корее. Основная тема рассказа – парадокс человеческой жизни, один день из жизни простого бедняка, который начался с невероятной удачи, а закончился страшной трагедией. Само название рассказа искусно обыгрывает иронию ситуации, в которой оказался главный герой. «Удачный день» – крайне важное для корейской литературы произведение. На момент написания рассказа Корея была аннексирована Японией, и писатели того времени в большинстве своем пытались выразить бессилие и отчаяние интеллигенции в колонизированном государстве, и уйти от жесткой реальности, создавая простые романтические истории о любви. Хён Чжингон же впервые описал жизнь обычного бедняка того времени как она была, без прикрас и преувеличений, положив начало течению реализма в корейской литературе.
Серое и низкое небо, казалось, вот-вот разродится снегом, но в итоге закапал мелкий и противный холодный дождь.
Для Ким Чхомчжи, который служил рикшей, этот день был, как никогда, удачным. Утро началось с того, что он довез хозяйку соседнего дома в центр города (хотя и сами они жили вовсе не на окраине), а потом начал бесцельно слоняться возле остановки трамвая, провожая просящим взглядом всех прохожих. В конце концов, в его повозку уселся важного вида господин, который выглядел как учитель, и Ким Чхомчжи довез его до школы Тонгван.
За первую поездку он получил 30 чон, за вторую – 50. Не так уж плохо для одного утра и для такого неудачника, как он. Удача была действительно неплохая, учитывая, что вот уже почти десять дней он не держал вообще никаких денег у себя в руках, и теперь, чувствуя в ладонях приятную тяжесть никелевых монет, он ощущал себя до слез счастливым. Для него эти 80 чон имели особое значение. Теперь он мог не только промочить горло дешевым вином этим вечером, но и купить своей болеющей жене тарелку соллонтхана[4].
Вот уже больше месяца его жена страдала от сильного кашля. У них не было денег даже на самый дешевый рис, что уж говорить о лекарствах. К тому же Чхомчжи был полностью уверен, что болезни нельзя потакать и баловать ее лекарствами: ее извращенная жадность от этого только приходит в еще большее возбуждение и возвращается с удвоенной силой. Поэтому врачу больную, разумеется, не показывали, и узнать, чем же она была больна, возможности не было. Но даже и без точного диагноза было понятно, что болезнь эта была далеко не легкой: женщина не могла не то что толком подняться с постели, но даже лежать на боку ей было тяжело. Началось все это десять дней назад, когда его жена за ужином чуть не подавилась рисом. В тот день Чхомчжи тоже удалось заработать денег, и он принес домой плошку риса и немного дров для печки, а потом, по его словам, эта чертова бабенка так спешила приготовить ужин, что даже не дождалась пока огонь дотянется до котелка и толком сварит рис, и набросилась на него, словно в последний раз, позабыв о ложке и спешно запихивая рис себе в рот прямо руками, не успевая даже прожевать его, отчего ее щеки раздулись как у хомяка. И с того вечера начались стоны и причитания: то в груди у нее щемило, то живот крутило, то глаза закатывались в глазницы так, что становилось страшно, а все тело тряслось будто в припадке эпилепсии. Чхомчжи все это выводило из себя.
– Чертова баба, несчастье ты ходячее! Ест – болеет, не ест – болеет, и что мне прикажешь делать?! В глаза мне смотри, когда я говорю!
От нахлынувшей на него злости Чхомчжи ударил жену по лицу. От этого глаза ее немного прояснились, а на уголках век заблестели капельки слез. Чхомчжи почувствовал, как предательски краснеют и его глаза.
Жена, тем не менее, от него не отстала. Вот уже три дня как она начала клянчить у него тарелку соллонтхана. Эта просьба в очередной раз разозлила мужа.
– Чего?! Какой еще соллонтхан? Да ты рис толком проглотить не можешь, соллонтхан ей, видите ли, подавай!
Однако на душе у него все равно было неспокойно.
И вот теперь он мог купить тарелку соллонтхана. И мог даже купить тарелку каши для своего трехлетнего спиногрыза, который постоянно кричал от голода возле болеющей матери. Сжимая 80 чон в кулаке, Чхомчжи чувствовал себя удовлетворенным и довольным жизнью.
Но удача его на этом не закончилась. Извозчик достал из кармана грязный платок, вытер влажную от пота и капель дождя шею, и когда уже начал выходить из ворот школы обратно на большую дорогу, услышал позади себя крик: «Извозчик!» Он обернулся и посмотрел на позвавшего его молодого парня. Похоже было, что он учился в этой школе.
– Сколько до Намдэмуна? – бесцеремонно поинтересовался подросток.
«Наверное, домой на зимние каникулы собрался», – подумал Чхомчжи. Он явно хотел уехать уже сегодня, но дождь со снегом и слякоть на улице заставили его колебаться, да и багажа у него, скорей всего, было много… А тут увидел повозку и выскочил, чтобы его позвать. А иначе чего бы он выбежал сюда во двор школы под этот противный дождь в своей школьной форме, даже толком не успев надеть обувь?
– Вы имеете в виду вокзал «Намдэмун»?
Чхомчжи ненадолго задумался. Хотелось ли ему в этот бьющий прямо в лицо холодный дождь тащиться в такую даль? Да и стоило ли это делать, ведь 80 чон и так были уже у него в кармане? Нет, это было ни то ни другое. Удивительно, но у него засосало под ложечкой от того количества удачи, которое свалилось на его голову в этот непогожий день. Невольно в его голове всплыло воспоминание о сегодняшнем утре, когда он уходил из дома. После того как за ним пришли от хозяйки соседнего дома, его жена посмотрела на него молящими глазами, единственным, что осталось живым на ее высохшем почти до черепа лице.
– Пожалуйста, не уходи сегодня, очень тебя прошу, не стоит. Мне так больно…
Ее голос был не громче писка комара, а дыхание прерывалось глубокими клокочущими звуками, доносившимися из груди.
Чхомчжи собрался выходить, словно ничего важного не происходит, когда его жена схватила его за руку.
– Вот глупая баба, хватит чушь городить! И что мне теперь, по-твоему, дома сидеть? А деньги с неба посыплются? Ты ж думай, что говоришь!
– Тогда, пожалуйста, возвращайся скорее…
Ее слабый голос словно преследовал его, когда он выходил из дома. И сейчас, когда Чхомчжи предложили поездку до вокзала, слабо трясущиеся руки его жены, удивительно большие и влажные глаза и молящее выражение ее лица снова встало у него перед глазами.
– Да, вокзал «Намдэмун». Ну так сколько?
Студент смотрел на него торопящим взглядом и пробормотал про себя «Вроде был один поезд до Инчхона в 11, а потом в два часа».
– Одна вона пятьдесят чон.
Ответ вылетел из уст извозчика, и он сам тут же испугался грандиозности названной им суммы. Когда такое было последний раз, чтоб с его губ срывалась такая большая сумма? Жадность до денег на миг затмила его разум и заглушила голос совести, волнующийся за больную жену. Что может случиться за один день? А упускать такую возможность не хотелось, уж очень редкой была удача и слишком много она сулила.