И все мои девять хвостов
«Вот если он сейчас встанет из-за стола и окажется в одеждах даоса, я точно буду знать, что сошла с ума», – решила для себя Саша и на всякий случай слегка покивала в такт словам начальника. Щекотка не давала ей потерять ощущение реальности.
– Ты похожа на моего сына как две капли воды, как тут говорят.
Ни белых одежд даоса, ни оранжевой рясы буддиста на Ши Тяне не появлялось.
– Я оплачу тебе дорогу, а ты сдай экзамены за моего сына. Это честная сделка. Ты справишься, потому что я наводил справки о твоей учебе.
Сумасшедший день, сумасшедший старик, сумасшедшее предложение, сумасшедшее все! Бедная нескладная маленькая девочка, забитая жизнью, сидевшая внутри Саши Кислицкой, сейчас разревется; еще чуть-чуть в том же духе – и у реальной Кислицкой затрясутся руки, польются слезы, как в детстве. Голова уже начинала кружиться. Жизнь вокруг сегодня не поддавалась осмыслению. Нужно было срочно увидеть что-то обыкновенное, чтобы привычный мир остался привычным, зацепиться за простое, как за якорь, чтобы не унесло в туманную даль, полную, быть может, чудовищ…
И Саша резко обернулась – каменный истукан должен стоять у двери. Стоит? Да, стоит. Отлично!
– Я должна подумать, потому что, потому что… – С каждым словом она делала шаг назад, как в старых комедиях, где все и так понятно, но все делают вид, что не замечают, как герой технично сваливает. – …Потому что предложение странное. И рискованное, и незаконное.
– И хорошо оплачиваемое, – улыбнулся старик, докуривая свою сигарету. – Подумай, конечно. Но недолго.
Он легко шевельнул пальцем, и каменный лев повернул голову к девушке, уже добравшейся до выхода. Конечно, ее ветром сдуло тут же. А Ши Тян смеялся в усы и в свою дивную трехипостасную бороду. Саша чувствовала это спиной.
«Я соберусь и уеду к маме в деревню на каникулы! У меня сданная сессия и каникулы. Мне нужны каникулы – я схожу с ума от перенапряжения! Фиг с ним, с заграничным университетом! Будет еще стажировка когда-нибудь. Я просто переработала и уеду к маме в деревню на лето!» – твердила она себе, пока петляла коридорами из кабинета Ши Тяна к служебному выходу.
Темный коридор, заваленный чем попало, боковые входы – бухгалтерия, склад, кухня, подсобка, санузел, еще что-то, – идти три минуты, бежать – две. В хорошие дни Саша с закрытыми глазами могла пройти по нему на спор, не задев ни одной торчащей в проходе вещи, да еще и с сетом суши в руках. Сегодня коридор вытянулся в какой-то удушливый тесный тоннель с мерцающим светом, и был ли в конце этого тоннеля выход, свет или хотя бы поезд, Кислицкая не представляла. Зато живая голова каменного льва торчала из незакрытого дверного проема кабинета Ши Тяна вполне реально. Торчала и пялилась на Сашу. Что-то лезло под ноги, мешая идти, и ручки дверей, словно сучья в лесу, норовили ухватить за одежду. Долго, как долго бежать к выходу!
Саша зажала рот, чтоб не взвизгивать, когда распахивалась то одна, то другая дверь сбоку, а потом ощутила, что пол уже начал раскачиваться под ее ногами, а коридор – извиваться. Тут никогда не было поворотов, а сейчас вдруг вылез острый угол! Да и он – движется! И в него-то она и врубилась, только и успев выставить вперед руки. И снова взмах ее собственного хвоста кольнул в шею и успокоил, тут же звон разбитого стекла привел в чувство окончательно: «Да это ж просто шкаф новый! – поняла для себя Саша. – Неудачно выставленный в коридор шкаф! Для бухгалтерии! Блин! У меня паническая атака! А потом если расскажу о своей панике когда-нибудь хоть кому-нибудь, то добавлю: „Вот как важна для девушки правильная прическа!“ – Она с улыбкой провела по волосам и с удовольствием намотала прядь на палец. – Вот оно, реальное, обыкновенное, настоящее. Я, я сама, мое, то, что не подводит и не кажется». И она огляделась в поисках чего-то, что разбилось. Прямо под ногами лежали два блюдца. А в проеме кабинета стоял Ши Тян и держал в руках чайную пару. Странно так держал, зажав посуду между ладонями.
– Да расставили тут шкафы в коридоре, ни пройти, ни проехать! – возмутилась Саша с веселой злостью в голосе. И голос тоже был настоящий. – В бухгалтерии места, что ли, не нашлось?!
И тут же свет перестал мигать, а из ближайшей двери выглянула главбухша, дородная молодая южнорусских кровей хохотушка.
– А ты смотри куда идешь! Повылазило, что ли?! И иди, куда смотришь! У тебя премия в процентах от заказов! И за чашки вычту!
Мир снова становился знакомым.
И Саша Кислицкая, вот как была, в джинсах и футболке с лисой, с волосами, забранными в такой успокаивающий сегодня хвост, вышла из темного коридора в боковую дверь сразу за шкафом и бухгалтерий.
Зал суши-бара «Серебристая луна» был полон света и не полон посетителей. И девушка, радуясь этому свету, простоте объяснений сегодняшних странностей и будущим каникулам у мамы, села за столик не как официантка, а как клиент, желающий кофе. Прекрасное, новое, свободное состояние – и целые каникулы в простоте и спокойствии, и никаких переживаний и стрессов больше! Хватит паники, хватит грусти – только волосы в задорный хвост на макушке и улыбка. И почему она раньше не делала себе хвост?!
Но нет: без стрессов не бывает. И новый стресс имел ярко-синие глаза и брутальную стрижку. Антон – да, Антон, но без своей феечки Васильевой – появился в дверях «Луны» под звук дверных колокольчиков, как и положено в азиатском общепите. А потом он прошел мимо улыбающейся не ему, а себе Саше, замедлил шаг и, как старой знакомой, по-приятельски кивнул: «Привет!» Вот тут-то и появились бабочки в животе, щекочущие под кожей крыльями сердце где-то снизу.
– Что, собственно, было-то?! – спрашивала сейчас себя Кислицкая, сидя по-турецки на кресле дома, во времянке.
Сливы за окном роняли лепестки на землю. Так, два куста всего, и цветут лишь несколько дней, но разве этого мало? Весь год потом вспоминаешь эти два дня нежно-зеленых метелей. И улыбаешься, вспоминая.
– Собственно, ничего и не было-то. Но кажется, что я стала легкой-легкой, как вот эти лепестки сливы, Счастливчик, понимаешь?
Щенок завозился в своем темном углу.
– И если бы я была сейчас маленькой собачкой, то завиляла бы хвостом, вот так… – Саша потрясла головой, чтобы еще раз почувствовать, как шелково хлещут по шее волосы.
Счастливчик выбрался из укрытия – одна лапка, другая, мордочка – и, склонив голову набок, посмотрел на хозяйку. Саша тоже на него глянула. И обомлела.
У рыжего сильно поредела шерсть. Да так, что бледная кожа просвечивала. Но самое главное – у щенка отрос хвост! Нет, не колечком закрутился, конечно, но десять сантиметров рыжей метелки с белым треугольником на конце сейчас висело, и это было невозможно.
Купированный хвост отрос за ночь! Как будущий охотовед с четверкой по курсу биологии и курсу ветеринарии, Саша Кислицкая знала: этого не может быть! Хвосты отрастают только у ящериц, а собаки к регенерации потерянных частей тела неспособны. Но вот он, отрастающий рыжий хвост!
И тут же сквозь закатные лучи солнца и трепетную завесу белых лепестков прорвался заунывный собачий вой.
Глава 4
Мягкая редкая шерстка Счастливчика выпадала даже от легкого прикосновения. Длинные волоски оставались на пальцах, скатывались в комочки, когда Саша гладила щенка. Одно такое движение стоило маленькому сильно прореженной дорожки на спинке, но только от поглаживания он переставал дрожать и поскуливать. Мордочка осунулась, еще больше заострилась, глазки больные, мутные, носик сухой. Щенок дрожал всем тельцем, хотя кожа под шерсткой была горячей. Он даже дышал с трудом, с посвистом. Новый же отросший хвостик торчал вызывающе: рыжий, яркий, пушистый.
Саша гладила малыша и чуть не плакала, видя, как под ее ладонями он успокаивается, закрывает глазки и впадает в какую-то болезненную тревожную дрему. Но стоит убрать руку, как Счастливчик снова дрожит, и кажется, что он вот-вот отойдет к своим щенячьим богам. Ни еды он не хотел, ни воды не принимал, только жался к хозяйке, пачкая своими ошметками шерсти. И запаха собачьего не было.
– Миленький, не умирай, – шептала, чуть не плача, Кислицкая.
Щенок, которого она вчера и знать-то не знала, сейчас грелся о ее руки и был ей дороже всех парней и сентиментальных приключений. Она положила Счастливчика на свою кровать и улеглась рядом, чтобы малышу было теплее, и тот, завозившись вначале, пригрелся, задышал спокойнее и уснул. Тельце уже не дрожало зябко, ровно поднималась и опускалась спинка, раздувались бока в такт выровнявшемуся дыханию Счастливчика.
Чужой сон – лучшая колыбельная.
– …Сестричка! Сестричка! – звонкий детский голосок вдали.
Ах, как сладко пахнут нагретые солнцем травы. Высокие-высокие, выше макушки, они щекочут шею, когда их раздвигаешь. То и дело осыпают тебя зелеными колючими зернышками.
– Лисичка-сестричка! Где ты прячешься? – не унимается голосок, переливаясь смехом.
Пригнуться, лечь на землю, затаиться и лежать тихо-тихо – он и не заметит! А потом я как выскочу, как выпрыгну, как начну трепать – полетят клочки по закоулочкам! Вот смеху-то будет! Как всегда! Папа с мамой пожурят-пожурят – и сами будут с нами играть! Все, идет! Прячусь!
Трава щекочется, лезет в нос, сейчас не выдержу, чихну! Ой, апч-фус-пус! Заметил, заметил! Убегаю! Лови! И только трава засвистела – догони меня, попробуй! А он уже снова зовет: «Лисичка-сестричка, выходи!» – и хохочет, хохочет-заливается. Но голосок его начинает меняться: грубеть, темнеть. И уже не хохочет, а гортанно смеется: «Выходи играть, если не боишься!»
Нет, я не боюсь! Вот задам тебе, чтоб не пугал! Что это? Трава желтеет и вянет на глазах, туча находит на солнце, и дымом запахло. Куда бежать, куда? Вот он, вот он, мой братик, с которым мы играем: мелькнул тенью в высокой траве! Бегу. Бегу уже, подожди! Ждет.
А-а! Большая рыжая песья морда скалит зубы и рычит на меня. Это не братик! Это смерть моя! Ай, собака, ай! Мама, папа, спасите!
«Беги, дочка, беги к нам!» – голоса в зарослях травы, тени в зарослях травы, огонь в зарослях травы. И пес бросается на меня, щелкнув зубами. Три рыжие молнии из зарослей травы кидаются ко мне, ветром проносятся мимо, отгоняя зубастую рыжую смерть. Отгоняя, потому что с ними – огонь! Он бежит по их следам, и тварь боится огня и воет от страха. А огненные молнии убежали, убежали: остался только дым и черные полосы сгоревшей травы. Никого, больше никого вокруг.
Где, где вы все? Но они же меня найдут, правда? Я не боюсь, почти не боюсь, я буду ждать.
Солнце вышло из-за тучи, пригрело. Я дождусь…
«Странный сон, – подумала Саша, не открывая еще глаз. – Словно не мой, а чей-то. Хотя сегодня у меня все странное и не мое». Но Счастливчик лежал рядом теплым комочком, спокойно дышал – не надо даже смотреть, и так понятно, что щенку полегчало. Осторожно привстав, словно рядом лежал маленький ребенок, а не щенок, Кислицкая собралась было спустить ноги на пол. Взгляд невольно упал на собачонка под боком: тот лежал на спине, раскинув лапки, как младенчик.
Невозможно не улыбнуться, когда видишь такое. Пусть даже оно сильно полинявшее и облезлое. Овсянка, витамины и ветеринар должны помочь, обязательно помогут, а свежий воздух в маминой деревне вообще от всего лечит, малыш!
Тут только Саша заметила, что под голым розово-белым пузиком щенка между задних лапок ничего нет. «Вот так Счастливчик! – снова улыбнулась она. – Да ты у нас барышня, оказывается! Так даже лучше: дамы, они живучее! Значит, будешь ты Лаки!»
Щенок так и не заметил, что хозяйка встала: видно, так намаялся, бедный, что спал без задних лап. Зато Саша заметила, что тревога ушла. С бедой надо переспать, не зря же говорят.
Солнце еще не село, да и на часах всего половина четвертого. Впереди последняя рабочая смена и долгие каникулы, хоть и без поездки в Китай. Жизнь потихоньку налаживается, верно, милая Лаки?!
Скрипнула калитка за окном. Противно, словно вскрикнула старуха. Михална собак не держала, потому и петель не смазывала – какая-никакая, а входная сигнализация. Да такая получилась она визгливая, что на всю улицу слышно, что кто-то сунулся в зеленую калитку.
Тут только Кислицкая обратила внимание, что еще и собаки лают, до хрипа, до исступления, словно готовы скорее задохнуться, срываясь с цепи, чем смолчать, стерпеть присутствие чужака на своей улице. Впервые вой и истеричный лай такой мощности стояли на улице. Когда выбивалась из сил одна из псин, ей давали отдышаться другие, срывая голос до бульканья пеной, но брехня не прекращалась ни на мгновение, становилась общим шумом, который сразу и не различишь спросонок.
Саша глянула в окно, но если гость и был, то, наверное, уже прошел в дом. Зато на пороге времянки возникла Михална. Ведьма, как есть ведьма – все время появляется неожиданно. Вот и сейчас старуха стояла в двери, уперев руки в боки, а взгляд – в кровать, где лежал щенок.
«Ой, все! Увидела!» – только и успела подумать Кислицкая.
– А ты, дочка, когда съезжать-то собралася? – без предысторий уточнила старуха.
– Завтра, – сама для себя решила тоже не тянуть квартирантка. – Сегодня смену отработаю, вещи соберу и утром уеду. Потерпите?
Михална вскинула перещипанную в молодости бровь.
– Что так резво-то? Ты ж вроде еще какие-то экзамены хотела сдавать, чтоб в заграницы ехать? Или квартиру другую нашла, подешевше?
Саша опешила:
– В смысле? Вы ж сами сказали, что с собакой нельзя!
– А у тебя собака? Где? – Михална, подняв уже и вторую бровь, оглядела комнату.
Лаки лежала все там же, на диване. Только теперь повернулась на бок и смотрела на старуху во все свои рыжие глаза.
Бабка нахмурилась, еще раз зыркнула на Сашу, потом ухмыльнулась:
– Да ладно шутить. Шила в мешке не утаишь, собачатины от меня не скроешь – я б давно запах почувствовала, будь твоя собака хоть невидимой. Я про что думаю: ежели тебе дорого у меня, то я скину со следующего году, то есть с осени, кады вернесся. Только ты, дочка, – Михална понизила голос до полушепота, как делают заговорщики, – мне из Китая шубу привези. И чтоб не собачью, а то я местным на рынке не доверяю. – Михална хитро прищурилась. – Лисью. Ладно-ть? Я тебе уж и денег принесла. Там же дешевше стоит, говорят.
Старуха полезла в бездонный карман байкового халата под опрятным сегодня белым холщовым фартуком, а Саша, чтобы не спугнуть удачу, скосила глаза на щенка. Голову повернуть не смела. Лежит Лаки, не прячется, не спит, то на бабку, то на нее смотрит, напряглась вся.
– Вот на-ка, дочка…
Михална достала вместе с тощенькой пачкой денег еще и очки, и листок бумаги, согнутый пополам. Даже ручку не забыла. Подошла и села рядом на диван. Щенка, как одеяло, рукой в сторону отодвинула. Лаки даже не пискнула. Саша видела, как клочки рыжей шерсти остались на рукаве и халате хозяйки.
– А ты что, спала, а я тебя разбудила? Прости, дочка. Ну вот, держи. Расписка и четыреста американских долларов.
Бред какой-то, снова день превращался в бред.
– Я не еду, бабушка Михална. – Саша не хотела бреда. Надо уметь говорить «нет». – У меня нет денег на дорогу, и потому я не еду.
И вот дальше произошло еще одно чудо, неожиданнее даже предложения Ши Тяна!
– Хм, – поджала губы старуха, – хм. Ладно, ты тогда мне полушубок привези, а то, что останется, – возьми себе на дорогу. Но чтобы все чеки были, ладно-ть, дочка?
Бред чуть не захлестнул Сашу снова. Лай, визги и вой собак на улице – чем не подходящий дорожный марш реальности на пути в тартарары?! Но последующие слова Михалны не дали миру Кислицкой рухнуть окончательно. Практичная старуха еще и добавила:
– Я потом потихоньку за квартиру с тебя вычту-то. Сочтемся. Да и телефоны твои институтские у меня есть.
Мир все-таки еще не уходил из-под ног! Он держался на жадных старушках. Точнее, они его держали, чтобы не сбежал.
– Бери, не сумлевайся, Сашенька. Да, тут еще давеча, сегодни то есть, перевод тебе прислали. Родители, видать. Я за тебя расписалася. Таперича и их адрес знаю.
На еще не замусоленном в сморщенных руках бланке значилась сумма в треть необходимой. В графе «Письменное сообщение» – Саша готова была поспорить – стояло «На поездку». Мама есть мама, она всегда верила, что ее дочка – самая лучшая. Нельзя подводить тех, кто в тебя верит, даже если они ошибаются. Только что же они не звонят, не пишут? Царапнула мысль, что случилось что-то. Но тогда бы уже кто-то да связался с ней. Просто нужно успокоиться и в выходные съездить домой, в Некрасовку.
И Саша Кислицкая взяла и перевод, и бабкины деньги на полушубок. Как Михална вышла, девушка не заметила. Наверное, довольно покряхтывая. Или даже важно вышагивая, представляя себя в обновке.
Вмятина на диване еще не остыла, а Лаки встала уже на лапки, прижалась к Саше облезлой мордочкой, по-ребячьи заглядывая в глаза.
– Нет, ты либо не собака, либо Михална мне врала про аллергию или ослепла, – потрепала щенка за ухом Кислицкая.
Собачка поставила лапки ей на колени и еще раз заглянула в глаза, обдавая жарким животным духом и поскуливая.
– Нет, дурында, я не понимаю, что ты хочешь мне сказать, но у меня уже есть две трети суммы, собачатинка моя милая! – улыбнулась Саша.
В отличие от нее, Лаки эта новость не вдохновляла.
А Кислицкая постепенно осознавала, что теперь ей отказаться от поездки гораздо тяжелее. Может, если поработать неделю в две смены, попросить авансом выплатить… В конце концов, можно же и…
Собака, почувствовав, что не о ней сейчас думает хозяйка, спрыгнула на пол, глянула еще раз на Сашу, обернувшись, и полезла в свой темный угол за шкафом. В темноту уходили мордочка, лапка, другая, облезлая спинка и два низко опущенных ярких рыжих пушистых хвоста. У каждого на конце – белый треугольничек. Почти сразу прекратился собачий лай.
– Лаки, Лаки, – робея, позвала Кислицкая, когда осознала, что́ она увидела.
Щенок не отзывался.
– Счастливчик, собачка, иди сюда! Дай посмотрю твой хвостик.
Щенок не реагировал. Ни звука, ни движения за шкафом. Саша надеялась, что ей просто показалось, от нервов, как заявили бы в старинном романе. Но тишина в темном углу становилась все более и более подозрительной, странной даже. И Кислицкая решилась проверить лично, что там.
Встала, подошла к шкафу, сунула руку… и нашла лишь пустоту. Пошарила еще для верности, чтобы убедиться окончательно, да только испачкалась. Пальцы ловили лишь пыль не слишком тщательных уборок. Бусина, монетка, чек из магазина и катышки пыли – вот и вся добыча. Щенок как сквозь стену прошел, как растворился. Будто и не было рыжего нескладехи. А может, и действительно не было?
Кто же тогда оставил по всей комнате клочки шерсти? Кто извозил постель? Кто втравил Сашу во все эти странные истории? Да, теперь она точно знала, что все вчерашние и сегодняшние при- и злоключения начались с момента, когда ей под ноги в темном переулке бросился странный рыжий комок шерсти. Да вот только куда делся этот комок? Да еще и два хвоста отрастил! Отрастил и исчез – ответ очевиден. И очевидность этого ответа сбивает с ног не хуже самого хозяина. Потому что так не может быть никогда! Ей просто показалось.
– Ладно, – вслух сказала Саша. – Я вернусь с работы и проверю еще раз. Еду я оставлю на середине комнаты, и тебе придется вылезти, Лаки, где бы ты ни спряталась.
Она встала с пола, отряхнула руки и уперла их в бока, оглядывая еще раз комнату. Щенок по-прежнему ничем себя не обнаруживал.
Зато за спиной материализовалась Михална.
– Еще письмо пришло тебе, но я его сунула куда-тось.
Кислицкая впервые видела, как бабушка-пройдоха извиняется.
– Вот, нашла и принесла.
На мятом конверте значился адрес отправления: Некрасовка. И даже сердце не дрогнуло, когда Саша брала странное в электронный век бумажное послание. А стоило бы.
Глава 5
Группка однокурсниц, гораздо меньше, чем ожидалось, разместилась у большого окна. Человек семь всего пришло, так что три места еще пустовало. Девушки заказали сеты из суши и делали вид, что им вкусно и достаточно. Получалось по три-четыре штучки на человека. «Но мы ж сюда не жрать пришли!» – уже изящно высказался кто-то в девичьей компании.
Особенно комично получалось у круглощекой крупной Зойки Зайкиной. Девушка из тех, кто коня на скаку остановит и не заметит, что он бежал, ну или, если хотите, типичная модель «кингсайз», да еще и с двумя плюсами, явно вскормлена была борщами и котлетами. Палочки в ее руках смотрелись как шпильки для волос, а ролл в них выглядел булавочной головкой. Зато шпилька в волосах самой Большой Зайки была украшена бриллиантом. Саша почему-то была уверена, что там настоящий камушек, а не фианит или стеклышко. Камень сдержанно так сверкал в каштановых кудрях. Так сдержанно, что аж глаза резал. Как официантка, Кислицкая знала, что потом все будут догоняться десертами, пирожными и коктейлями в лучшем случае. Да и ладно, чем больше заказ, тем больше процент к выручке. Ради поездки можно и потерпеть их натужное щебетание. «Я им еще и про чаевые напомню!» – мстительно подумала она.
Два мальчика лет двадцати взяли на двоих одну пиццу и одно жареное мороженое и сели в дальний угол. «Парнями» этих существ назвать у Саши язык не поворачивался, хотя на вкус и цвет все фломастеры, как известно, разные. Оба в узких джинсах. «Ну хоть без стразиков!» – заметила Леська, которая тоже разглядывала посетителей. Оба – в ярких худи с мультяшками, у одного длинные волосы убраны в модную японскую петельку, а у другого патлы как у молодого Ди Каприо. Все бы ничего, если бы в манерах молодых людей не сквозило что-то неопределенно-личное, как местоимение. То есть вроде бы и нет ничего предосудительного в том, что приятели зашли перекусить, но и в то, что они о девчонках говорили, при этом нежно держась за руки, не верилось от слова «совсем».
– Ну, вообще же симпатичные мальчики, особенно тот, который с эмо-стрижечкой, – резюмировала Леся. – О видеоиграх говорят, насколько я поняла.
Саша же заметила, что на мизинце у одного паренька сверкнул перстень с бриллиантом. Второй бриллиант за вечер. И она невпопад спросила напарницу:
– Дурацкая же мода – парням носить украшения, кольца с брюликами, правда ведь, да?
– Это ты спрашиваешь или утверждаешь? – сразу просекла подвох подруга. – Тебе же не нужен мой ответ, да?
– Да, – согласилась Саша. – Ответ не нужен, нужен знак.
Тут зазвенели колокольчики на входе, и Кислицкая что есть силы зажмурилась и повернулась к залу спиной. Не раскрывая глаз, спросила:
– На новом посетителе есть что-то с бриллиантом? Только честно.
– Их даже два, – отозвалась Леся. – В ушах. Но, может, это только фианиты… Или вообще какой-нибудь Сваровски. Только ювелир и отличит.
Саша открыла глаза и улыбнулась. Улыбка получилась вымученной.
– Точно, Леся. На знак это все не тянет. Пойду срублю еще чаевых с клиентки с блестяшками, да?
Она подмигнула напарнице, но это тоже получилось как-то неестественно. Кислицкая и сама понимала, что веселость ее деланая внимательной подруге бросится в глаза. Но, во-первых, работа есть работа и сейчас решается вопрос, обойдется ли для Саши все просто дополнительными сменами и дополнительными же деньгами. А там, глядишь, и без мистики, без авантюр все получится с поездкой. Во-вторых, надо же с кем-то поговорить! Еще утром поездка, желанная, заслуженная поездка мелькнула было и растаяла облаком. Мысленно смирившись с потерей, Саша даже успокоилась – чудес ведь не бывает, а значит, и расстраиваться не надо. Ну поплакала немножко – и будет! Сейчас не сложилось, потом попробую еще, какие мои годы, и программ по обмену – завались!
Но потом, как бусины, нанизались на нить судьбы одно событие за другим, одна случайность притянула другую. И Кислицкая балансировала на грани решения, куда двинуться дальше: остаться хорошей правильной девочкой, несмотря ни на что, или принять предложение Ши Тяна, нарушив законы логики и нормы приличия, в которых жила до этого.
Маленький толчок, знак со стороны Провидения – вот что необходимо ей сейчас как воздух. И еще – поговорить обо всем этом странном. Желание выговориться, рассказать кому-то про невероятное стечение обстоятельств разгоралось все больше и больше. Но повода-то начать разговор не было.
Новым клиентом с «бриллиантами» оказалась девчонка лет шестнадцати. Даже не девчонка, а девчушка. В джинсах, в фирменной футболке «Салон цветов „Белая роза“». Два кристаллика в ушках ее только что и были украшением, подаренным, наверное, родителями на день окончания школы. Бойкая девчушка, сжимая под мышкой пакет, уверенным шагом дошла до барной стойки и обратилась к администратору: