Большая игра

Поскольку в пустыне не было никаких наземных ориентиров, проводник прокладывал путь, ориентируясь по отдаленной гряде гор. Но когда однажды Поттинджер решил выступить в полночь, чтобы избежать палящего дневного зноя, отряд быстро заблудился и утратил всякое чувство направления. У Поттинджера был при себе компас, спрятанный на теле. Тайком от спутников он вытащил прибор, поднял крышку, нащупал пальцем стрелку и так определил направление, в котором следовало идти. Когда на рассвете выяснилось, что они движутся в правильную сторону, потрясенные спутники принялись восхвалять «удивительное доказательство мудрости» Поттинджера; так продолжалось несколько дней. Обычно Поттинджер тайком пользовался компасом лишь для составления кроков, но пару раз он выдал себя, и пришлось объяснить, что это кибла-ноома, или указатель на Мекку, который держит направление на киблу, могилу пророка Мухаммада[32], чтобы за молитвой простираться на земле в нужную сторону.

В тот день они не покидали седел на протяжении девятнадцати часов, преодолев сорок восемь миль по пустыне и доведя до изнеможения людей и верблюдов. Запасы еды и воды опасно сократились, и Поттинджер хотел продолжать путь до гор, где наверняка найдется хотя бы вода. Однако его люди валились с ног, так что пришлось заночевать в пустыне, поделив остатки воды (есть было нечего). На следующий день в полдень приблизились к кишлаку Куллуган в славившейся своим беззаконием местности под названием Макран. Проводник Поттинджера, который, как оказалось, был женат на дочери сардара, или старосты деревни, настаивал, что должен пойти в деревню первым – мол, таков в этом опасном районе обычай для чужеземцев. Вскоре он вернулся и сообщил, что Поттинджера будут рады видеть, но сардар приказал ему ради своей собственной безопасности принять облик хаджи, иначе случиться может что угодно, даже в доме старосты.

«Вы больше не во владениях хана Келата!» – объясняли Поттинджеру. Впредь не стоит рассчитывать на столь же любезный прием и безопасность. «Мы теперь в Макране, где каждый – от рождения грабитель и где не замедлят обобрать собственных братьев и соседей». Под личиной торговца лошадьми, работающего на богатого купца из Индии, Поттинджер был особенно уязвим, ибо предполагалось, что у него при себе должны быть деньги, пусть даже чужие. О дурной репутации Макрана Поттинджера предупреждал и сардар Нушки, так что англичанин немедленно переоделся, «придав лицу соответствующее религиозное выражение».

Въехав в кишлак, он остановился и сошел с верблюда у мечети, где был официально принят сардаром и старейшинами. Позже его проводили в жилище, жалкую лачугу из двух комнат, где была приготовлена еда для него и его людей. Ничего не евшие в течение последних тридцати часов, все набросились на снедь и уплели в два счета. Однако запастись продуктами для дальнейшего путешествия оказалось гораздо труднее. Как объяснили местные, из-за засухи продовольствия очень мало, и в результате цены на него поднялись до астрономических высот. Так что удалось взять лишь несколько фиников и немного ячменной муки из личных запасов сардара.

Поттинджера предупредили, что следующий кишлак на его 700-мильном пути до Кермана находится в состоянии войны с Куллуганом, а тамошние жители три недели назад напали на Куллуган и ограбили. Пытаться проникнуть туда будет самоубийством; да и в целом не следует двигаться дальше на запад без дополнительного сопровождения. Проводник прямо заявил, что не тронется с места без охраны, и вместо этого предложил отвести англичанина обратно в Нушки. Поттинджер неохотно согласился нанять для следующего перехода еще шестерых мужчин, вооруженных ружьями с фитильными замками, и составил новый маршрут, позволявший обойти опасного соседа Куллугана.

В тот вечер старейшины кишлака, включая самого сардара, пришли в жилище Поттинджера, чтобы обсудить с ним различные вопросы, включая, к его немалому беспокойству, религиозные. Поскольку он выдавал себя за человека веры, его взгляды сильно интересовали местных и к его мнению почтительно прислушивались. Несмотря на свое почти полное невежество в мусульманском богословии, он удачно блефовал и не вызвал никаких подозрений. Он не только сумел избежать элементарных ошибок, но даже разрешил некоторые споры, в том числе о природе солнца и луны. Один из жителей деревни утверждал, что эти светила – одно и то же. Если так, возражал ему другой, то почему мы иногда видим их одновременно? А просто, отвечал первый, второе отражает первое. В итоге они обратились за советом к Поттинджеру. Того уже начали раздражать незваные гости, а вдобавок он хотел спать и потому высказался в поддержку второй точки зрения, тем самым решительно прекратив дебаты, которые, как он опасался, могли бы продолжаться ночь напролет – ведь местным жителям практически нечем было заняться.

На следующий день сардар предложил, чтобы Поттинджер перед отбытием помолился в мечети. Это, как писал позднее Поттинджер, «был акт двуличия, которого до сих пор мне удавалось избегать». Но выбора не оставалось, ибо сардар лично пришел за ним. «Я понял, что улизнуть не удастся, – отмечал Поттинджер, – поэтому просто простерся ниц, не сводя взгляда с сардара и бормоча что-то про себя». К удивлению, никто ни в чем его как будто не заподозрил. Дружелюбно настроенный сардар, предложивший новую легенду для прикрытия, прекрасно знал, что его гость вовсе не святой человек, но считал его правоверным мусульманином; он и не догадывался, что перед ним христианин и британский офицер. Не в последний раз необходимость выдавать себя за исламского праведника вызвала у Поттинджера немалое беспокойство. Проведя в седлах всю ночь, они добрались до деревни Гулл, где Поттинджера тепло встретил мулла, пригласивший его к завтраку. «Я увидел четверых или пятерых хорошо одетых почтенных мужчин, восседавших на ковре под тенистым деревом; в деревянных тарелках перед ними были хлеб и молочная пахта», – читаем у Поттинджера. Они поднялись приветствовать гостя, которого затем усадили справа от муллы. Когда все поели, один из мужчин предложил Поттинджеру произнести благодарственную молитву. «Это, – вспоминал Поттинджер, – было крайне неожиданно и неприятно, а потому на мгновение я изрядно смутился». К счастью, перед отъездом из Бомбея он не поленился выучить у своего слуги пару главных мусульманских молитв; при этом ему даже в голову не приходило, что когда-нибудь это знание сможет его спасти и избавить от печальной участи. Они с Кристи намеревались выполнить свою миссию, выдавая себя за торговцев лошадьми, а не за паломников, иначе Поттинджер не поленился бы затвердить молитвы более тщательно. Отчаянно пытаясь вспомнить хотя бы одну из них, Поттинджер поднялся и поежился под устремленными на него взглядами. «Я напустил на себя суровый вид, – рассказывал он, – со всей вообразимой важностью огладил бороду и пробормотал несколько фраз». При этом он внимательно следил за собой, произнося «достаточно отчетливо» такие слова, как «Аллах», «Расул» (Пророк) и «шукр» (благодарю). Чутье подсказывало, что в молитве такого рода эти слова непременно должны быть. Столь рискованная уловка сработала вновь, а ничего не заподозривший мулла и его односельчане благожелательно улыбались своему набожному гостю.

На следующий день в другой деревне Поттинджер вновь оказался на волосок от гибели. Он покупал на рынке пару обуви (один из его башмаков ночью утащил шакал), когда старик в толпе, собравшейся вокруг, указал на его ноги и заявил, что Поттинджер явно не из тех, кто привык жить тяжким трудом и кто знаком с нищетой. «Я немедленно надел башмаки, – вспоминал Поттинджер, – ведь, настойчиво выставляя ноги на солнце, я так и не смог придать им тот загорелый вид, который имели мое лицо и руки». Желая избежать дальнейших вопросов, он вернулся к своему верблюду (зоркий старик все не отставал) и поспешно покинул деревню.

Два дня спустя Поттинджер со своим отрядом прибыл в небольшой глинобитный кишлак Мугси, где собирался заночевать. Но от этой мысли отказался, узнав о происходящем. Как рассказали местные, всего за несколько дней до прибытия отряда шайка вооруженных разбойников убила сардара и его семью и захватила кишлак. Одному из сыновей старосты удалось бежать, а бандиты осадили дом, в котором юноша укрылся и который незамедлительно показали Поттинджеру и его людям. Несчастному юноше, чей отец отказался пускать разбойников на возделанные поля возле кишлака, заявили, что либо он выйдет из дома на расправу, либо его уморят голодом. Никто из жителей кишлака не попытался его защитить, а небольшому отряду Поттинджера не имело смысла вмешиваться. Не оставалось другого выхода, кроме как продолжить путь и бросить несчастного юношу на произвол судьбы.

Три дня спустя Поттинджер поймал себя на мысли, не близок ли его собственный последний час. В селение Пухра он прибыл с рекомендательным письмом от сардара предыдущего кишлака. Письмо это он представил хану Пухры, который велел своему чиновнику-мирзе прочитать послание вслух. К величайшему смущению Поттинджера, в письме высказывалось подозрение, что паломник, прошедший через их кишлак, на самом деле человек высокого происхождения, возможно, даже хан, который отрекся от привилегированной жизни ради скромного существования праведника. Поттинджер не сомневался, что все это писалось с наилучшими намерениями, дабы обеспечить ему доброжелательный прием. Но одновременно сказанное грозило разоблачением – за личиной фальшивого паломника вполне могли опознать неверного-христианина и вдобавок англичанина. Разоблачение и вправду состоялось, причем с самой неожиданной стороны.

Когда было прочитано письмо сардара, окружившая Поттинджера толпа жителей кишлака принялась с новым интересом его разглядывать. И тут внезапно подал голос мальчуган лет десяти-двенадцати: «Если бы он не сказал, что святой человек, я бы поклялся, что он приходится братом тому европейцу Гранту, который приезжал в прошлом году в Бампур…» Наблюдательный мальчик был недалек от правды. Годом раньше капитан У. П. Грант из Бенгальской туземной пехоты был направлен для обследования побережья Макрана, с тем чтобы выяснить, сможет ли вражеская армия пройти в Индию этим путем (он доложил, что это возможно). В ходе своей разведывательной миссии он на несколько дней проник в глубь страны, в окрестности Бампур в восточной Персии, к которому Поттинджер как раз приближался. По удивительно несчастливому стечению обстоятельств этот мальчик – едва ли не единственный из присутствующих, видевший живого европейца, – умудрился того встретить и подметить известное сходство.

Потрясенный Поттинджер постарался скрыть свое беспокойство. «Я попытался сделать вид, что ничего не слышал, – записал он, – но мой смущенный вид меня выдал». Заметив это, хан спросил, правда ли он на самом деле европеец. К облегчению Поттинджера, было добавлено, что, если это и так, бояться нечего, никакого вреда ему не причинят. Поняв, что продолжать запираться бессмысленно, Поттинджер признался, что он действительно европеец, состоит на службе у богатого индийского купца. В начале путешествия подобное признание вполне могло стоить ему жизни, так как в нем сразу заподозрили бы английского лазутчика. Теперь же он находился совсем рядом с персидской границей и, следовательно, чувствовал себя в большей безопасности, хотя о полном спокойствии речи не было. Более того, его легенду раскрыли лишь частично: его истинный род деятельности и подлинная цель присутствия в этих краях оставались тайной.

К счастью, хана позабавила эта уловка, и он не нашел ничего предосудительного в том, что неверный выдает себя за мусульманского праведника. Зато одураченный проводник Поттинджера не скрывал своих чувств. Поначалу он отказался поверить в признание Поттинджера и поведал хану и собравшейся толпе, как святой человек уверенно вел богословские дискуссии. Хан смеялся от всего сердца, когда проводник описывал, как Поттинджер брал над ним верх в вопросах религии, которой, как теперь выяснилось, ничуть не придерживался. Досаду и замешательство проводника усугубил один из спутников Поттинджера, заявивший, что он, дескать, с первого дня знал, что тот не паломник (впрочем, европейца в нем все равно не угадал).

Разразился яростный спор, проводник обвинил этого человека в том, что он потворствует Поттинджеру в тщательно спланированном обмане и вообще его сообщник. В конце концов положение спасло хорошее настроение хана, который не преминул указать, что обманулись все, включая его самого. К моменту же отбытия из кишлака через сорок восемь часов Поттинджер выяснил, что и проводник его простил. В промежутке между этими событиями Поттинджер превратился в знаменитость, и его жилище осаждали те, кого он описывал как «сборище ленивых и шумных белуджей, пристававших ко мне с бестолковыми вопросами и замечаниями». Однако в полдень в кишлак прибыл настоящий праведник, индусский факир[33], избавив Поттинджера от «задачи развлекать все селение».

Пять дней спустя Поттинджер въехал в неприметный кишлак Басман, последнее обитаемое место в Белуджистане, к востоку от огромной пустыни, которую лейтенант намеревался пересечь, прежде чем достичь безопасной территории шаха. 21 апреля, отдохнув до вечера в кишлаке, Поттинджер со спутниками отправился к пустыне, до которой добрались ранним утром. Здесь не было ни воды, ни какой-либо растительности, тогда как жара, по словам Поттинджера, «была сильнее и подавляла тверже по сравнению с любой, какую приходилось испытывать после отправления из Индии». Постоянно путников дразнили миражи – как их называли белуджи, сухраб, или «воды пустыни».

В дневниковых записях Поттинджер, как полагалось в те дни, неизменно преуменьшал опасности и неудобства своего путешествия, но при описании перехода через пустыню он впервые позволил читателю разделить с ним мучительные страдания от жажды. «Человек с терпением и надеждой может выдержать, – писал он, – усталость и голод, жару или холод, даже длительное полное отсутствие естественного отдыха. Но чувствовать, что в горле все пересохло так, что вы с трудом можете вздохнуть, опасаться пошевелить языком во рту, боясь при этом задохнуться, и не иметь возможности избавиться от этого ужасного ощущения, – это… самое страшное испытание, каковое только выпадает путешественнику».

Через два дня тяжелой езды, в основном по ночам, чтобы избежать изнуряющей жары, путники достигли небольшого кишлака Реган на границе с Персией, у дальнего рубежа пустыни. Кишлак окружала пребывавшая в отменном состоянии высокая стена, длина которой по каждой стороне достигала 250 ярдов, а толщина у основания – 5 или 6 футов. Как потом узнал Поттинджер, жители кишлака постоянно опасались нападения белуджей, которые, как он рассказывал, «редко упускали возможность совершить один-два раза в год кровавый набег сюда или в какую-либо другую местность на персидской территории». Помимо охраны у единственных ворот вдоль стены через определенные интервалы располагались часовые, вооруженные фитильными ружьями: они несли дозор всю ночь, «часто аукаясь и перекликаясь, чтобы подбодрить друг друга и показать затаившемуся врагу, что они начеку».

Неожиданное прибытие из пустыни отряда Поттинджера вызвало немалый переполох. «Дело в том, что никто не мог понять, – писал он, – как мы могли незамеченными пересечь всю страну». Хан, который тепло принял гостя, выразил удивление по поводу того, что белуджи позволили ему пройти через их владения и не донимали нападками. Впрочем, ночь все равно пришлось провести вне крепости, так как существовало непреложное правило, по которому ни одному чужестранцу не позволялось спать за стенами кишлака.

Примечания