14
Я слушал о той смерти равнодушно:
ну мало ли гуляет всякой швали
приезжей по Парижу? Беспокойно
во Франции.
Потом узнал – откуда,
уже не помню, из газет, наверно, –
что Федоров застрелен. Удивился
не слишком. Чересчур банкир зажился.
15
Чужие смерти далеко мелькали,
внимание не слишком привлекали,
я в собственных печалях жил…
Потом
Аверина убили.
16
Аверина убили. Мы с ним, помнишь,
дружили. Ревновали, но, общаясь,
мы даже не пытались избегать
известных тем, но не вдавались в них
намеренно. Как будто жен своих
два друга обсуждать не обсуждают,
но, не волнуясь, к слову вспоминают:
– Как там твоя? – «Да ничего… толстеет».
– Вот и моя размером богатеет.
17
Его нашли в петле. Печальный мент,
склонившийся над вязью протокола,
в случившемся не видел преступленья:
кругом валялись шприцы, стклянки – вся
жуть обихода смертного; письма
он не оставил – что же тут искать
улик излишних, дело городить?
Кому он нужен, чтоб его убить?
18
Висит тяжолым грузом,
затянутый в петлю;
глубок след, ровен, узок;
качну, пошевелю
под шепоток шуршащий:
«Кощунство… мертвеца…» –
но ужас настоящий
не понят до конца.
19
Не просто смерть, законно
случившаяся, а
из тьмы, мглы беспардонно
подползшая змея
веревкой обернулась,
а пояском была,
