Ол`эн выслушал историю, задумчиво покивал. Потом восхищенно накорябал на доске:
«А ты видела Авену, да?»
Точно. Они же, жители Рамблы, просто сохнут по этой хранительнице. Ведь у каждого из богов есть своя фишка. Так, Теннет, он же шолоховский маньяк, был пророком и повелителем времени, пока не потерял магию и совесть заодно. Карланон специализируется на защитных чарах и целительстве. Рэндом – мастер телепатии. Авена – божественная судия и воительница, которая в какой-то нелегкий этап своей биографии передвигалась по небу на рыбе. Как раз эта несчастная рыба заставляет всех в Рамбле болеть за белокурую богиню, как за свою.
– Да, я видела Авену! Она шикарная.
Тихий лодочник блаженно улыбнулся и вновь прижал пальцы ко лбу.
Я перевела тему:
– Ол’эн, почему ты вернулся в Рамблу? Из-за склочных тилирийцев? Прости, что я не проследила…
Полумесяц улыбки сполз с лица Шлэйлы. Он обернулся на своих рыб: рыбы нервно мельтешили вокруг драконьей скульптуры.
Лодочник вздохнул. Писчее перо запрыгало в руках Шлэйлы.
«Нет. Просто когда мир падет, я хочу быть рядом со своей семьей».
– Мир не падет, ты чего!
Кажется, я переборщила с описанием Зверя и его приспешников.
«Но дно все еще боится. Боится даже сильнее, чем раньше. Знать вдыхает толченые жемчуга, чтобы забыться, но кошмар не уходит от сладостной дымки, лишь набирает силу. Рамбла сейчас сонная и беспощадная из-за страха».
Что ж, не зря театральные зрители показались мне странными.
– Но почему вы боитесь? Я же говорю – Карл вернулся к своим обязанностям.
Шлэйла опустил взгляд.
«Врата открыты, – написал он. – Нет гарантии безопасности».
– Ол`эн, давай не будем пессимистами. В жизни вообще никогда нет гарантии безопасности – такой, чтоб сто процентов. В любой момент все может пойти прахом, но думать об этом – себе дороже. Надо просто жить. И вообще – Карл справится. Поверь мне.
Шлэйла будто прислушался к чему-то. Потом покачал головой. Упрямо, неверяще.
– «Ты плыла домой?» – наконец спросил он.
– Да. Мы с другом направлялись в Шолох. Мы не воры, Ол’эн. Точнее… – Я замялась.
Вообще-то именно ворами мы и были, но я все никак не могла привыкнуть к тому, что такое плохое слово может иметь отношение ко мне. Ко мне! Я ведь положительный персонаж. Разве это не очевидно?
«Неважно. – Ол’эн устало прикрыл глаза. – Ты должна быть со своим народом, как я – со своим. Мы утешим их в конце, если Авена, сиятельная богиня, краса мира и т. д. и т. п., не справится со Зверем».
– Авена и Карл, ты хотел сказать?
В ответ на мой упрек Шлэйла невозмутимо подчеркнул слова «и т. д. и т. п.».
Потом подошел и неожиданно вложил мне в руку значок Ловчей. Пока я радовалась вещице, рыбьеголовый двумя пальцами взялся за подол моей серебристой рубахи и что-то шепнул. Ткань затрепетала, сначала слабо, потом сильнее. Через несколько секунд она билась в конвульсиях, как выброшенная на берег плотвичка. Я почувствовала, что меня больше ничего не держит. Снова свобода! Классическое женское нытье про власть, которую над нами имеют шмотки, теперь обросло для меня новым значением.
«Я покажу выход. Только тихо. Нас не должны увидеть, иначе мне конец», – наспех накорябал Ол’эн Шлэйла.
– Мелисандр должен пойти с нами.
«Он тоже знаком с богами?» – Рыбий хозяин глянул на меня с подозрением.
Я замешкалась. Мне ужасно захотелось соврать: дескать, да, знаком, вытаскивай его скорее, религиозный ты фанатик! Но пока я решалась на эту ложь во спасение, моя эмоциональная физиономия, судя по всему, успела отразить сомнение.
«Тогда он вместо тебя останется на роли ночного рассказчика».
– Ну уж нет! – запротестовала я. – Мы уйдем вместе. Не оставлю я друга в вашем сбрендившем государстве!
«Но это справедливо. Он преступник, он должен расплати…» – Я не дала Шлэйле дописать, сердито выхватив перо из его рук.
Потом заглянула ему в глаза своим Убеждающим и Подкупающим Взглядом. (Обычно после него мне отказываются сделать даже стандартную скидку в кофейнях, но надо же тренироваться, коли жаждешь мастерства.)
– Ол’эн! Раз ты боишься, что мир падет, разве не стоит пустить к семье и Мелисандра тоже? Будь милосерден. Ведь Рамбла милосердна. Пожалуйста, помоги и ему тоже. Поможешь?
Метис заволновался, испуганно замотал головой.
Его руки были удивительно теплыми для холоднокровного существа. А глаза – такими грустными, что мне вдруг захотелось плакать. Я заметила, что несколько крупных чешуек на правом веке Ол`эна смялись, сам глаз потускнел. Рыбий аналог бельма? Не удержавшись, я мысленно позвала на помощь унни и коснулась века. Как ни странно, на сей раз теневые блики с готовностью заплясали и сила потекла сквозь меня.
Шлэйла ахнул. Пощупал свежую чешую, обалдело моргнул почерневшим глазом и вдруг поклонился. Так как перо все еще было у меня, он не смог ничего написать.
Зато рыбы, столбом вьющиеся подле него, вдруг, как в цирке, засуетились, перестроились и сложились в одно слово: «Помогу».
* * *Ол’эн, рыбы и я долго блуждали по тихим тропам Рамблы.
Меня завораживал этот подводный мир. Плавно, все вокруг было так плавно…
Улицы пустовали. Только стайки неоновых медуз мерцали и переливались под стеклянным куполом квартала. По обочинам колыхались заросли актиний, а над головой у нас волшебно рассеивались столбы света, тщетно пытавшиеся пробить толщу воды.
Никто, кроме спящих скатов, не охранял клетку с Мелисандром. Увидев меня, Кес хотел было издать радостный вопль, но указательный палец возле губ стал ему предостережением.
Клетку с пленником поместили во внутреннем дворике подводного дворца. Ростры затонувших кораблей стояли здесь на постаментах, как скульптуры, и их гордые лица, казалось, искажены ужасом, а не былым триумфом первооткрывателей. Мелкий песочек пестрел ракушками, а скамьи для гуляющих затянула тина.
Мелисандр не скучал: прямо перед его клеткой высились информационные стенды с вариантами прогулочных маршрутов по Рамбле, которые он с удовольствием изучал. В обычное время в подводное царство легко пускали туристов. Даже мы с Кадией и Дахху подумывали провести здесь неделю-другую в августе: играть в подводный тринап, лежать на Пляжах У Бездны, ходить в пузырьковые бани подводных гейзеров…
Однако сейчас Рамбла пустовала и казалась до крайности недружелюбной. Все подводное королевство болезненно замерло и закрылось от страха, будто устрица – так объяснил мне Шлэйла.
– Это Ол’эн, – я представила лодочника Мелисандру. – Он поможет нам сбежать. Пожалуйста, следуй его указаниям.
– Будет сделано. Ол`эн, приветствую! – воссиял Мелисандр, когда Шлэйла, поклонившись, начал отпирать замок. – А что у нас в программе побега? Взорвем пару тюрем напоследок? Сорвем поцелуй с уст королевы?
Шлэйла глянул на меня с ужасом, мол, что за друг у тебя такой? Нас ждут неприятности?
– Нет, Мел, мы просто тихонько уйдем. – Я перебила мечтания саусберийца.
– Ну-ну. Значит, нормального плана нет?
– Так это и есть нормальный!
– Ну-ну, – еще раз повторил Кес до крайности неодобрительно.
Теперь мы втроем двинули прочь. Сначала шел Ол`эн, потом его рыбы, потом, осторожничая, по стеночке кралась я. Мелисандр замыкал шествие, сообщив, что лучше он будет всю дорогу любоваться моей задницей, чем я его. Периодически он восторгался окрестностями и выпавшими на нашу долю приключениями, а также радостно вещал о том, что успел прочитать о Рамбле на стендах.
В конце концов я перестала слушать. Мы шли уже очень долго, когда я поняла, что за спиной стало подозрительно тихо.
– Ол`эн! Мелисандр пропал! – окликнула я нашего провожатого.
Снова упакованный в свой треугольный капюшон, Шлэйла обернулся и горестно охнул. Рыбы Шлэйлы вытянулись длинной стрелой и устремились в темный арочный проем сзади.
«Зря я решил вам помочь», – написал Ол`эн, пока мы ждали, и посмотрел на меня с таким укором, что мне захотелось провалиться сквозь дно.
…И ведь не возразишь.
Вдруг Шлэйла замер, прислушиваясь, а потом зажал ладонью рот, испуганно вытаращил глаза и широко, страшно замахал руками, разворачиваясь и показывая, чтобы я бежала за ним.
Раздался звук далекого рога. Вода подхватила его, отбросила на стеклянный купол дворцового квартала, усилила и исказила. От вибрирующих незнакомых нот по спине побежали мурашки.
Прахова, прахова Рамбла.
Спотыкаясь, я неслась за Шлэйлой, который показывал какие-то рекордные скорости бега под водой. Темный плащ лодочника развевался за ним, напоминая чернила осьминога, и удаляющейся тревожной кляксой не давал мне сбиться с пути. Вода мутнела. Не выдержав и обернувшись, я увидела, что из-за поворота появился табун эх-ушкье. Это из-за него воду заволокло так, что ни одна маска не спасет твои легкие.
Вот это попали!
Суслик, кобылка Кадии, всего лишь на четверть морская лошадь – и то вселяет такой страх, что ночью мимо пройти поостережешься. А уж настоящие эх-ушкье – истинная беда. Они предоставляют жертве широкий спектр возможностей: быть разорванным острыми зубами, затоптанным стальными копытами, удушенным из-за филигранно высчитанной хватки премоляров… Сказки гласят, что эх-ушкье могут одним метким ударом выбить человеческое сердце – это четвертая опция, для гурманов. Но будь я проклята, если меня радует подобное разнообразие.
От табуна отделился, выдвигаясь на корпус, один конь. Он был еще чернее, чем собратья, еще крупнее. Я споткнулась, заглядевшись, и упала на колени. И без того небольшая фора исчезла.
«Что ж, – с горькой усмешкой подумала я, – видимо, меня ждет смертельное меню номер два…»
Умирать – так с честью.
Не помню, кто и когда вбил в меня этот простой завет. Было ли то в школе, когда мы всем классом анализировали рыцарские кодексы на уроках хорошего тона? Или еще раньше, в глубоком детстве? Неужели что-то такое лейтмотивом звучало в маминых колыбельных, которые она, позевывая после суматошного дня при дворе, нежным голосом пела мне перед сном? Может, мы говорили об этом с Кадией и Дахху на предзакатных пикниках у Камня Мановений? Или Полынь – не говорил, нет, – но думал о чем-то таком, вступаясь за меня перед Ходящими, и думал так громко, так отчаянно, что я подслушала ненароком?
Не поднимаясь – на это не оставалось времени, – я развернулась, чтобы достойно встретить смерть от табуна эх-ушкье.
Водяные кони были огромными. До меня им оставался прыжок или два, и они полностью заслоняли далекий свет размытого акварелью солнца.
Кто-то сидел на вырвавшемся вперед вожаке. Когда я малодушно зажмурилась, ибо копыта были прямо надо мной, этот кто-то силком схватил меня за шкирку и закинул на эх-ушкье.
– Классная лошадка, да?! – возопил Мелисандр, оборачиваясь.
Бултыхаясь на галопирующем коне лицом в седло, вцепившись в упряжь что есть сил, чтобы не слететь обратно, я не могла ему ответить. А хотелось.
Наконец мне удалось обрести если не равновесие, то хотя бы стабильность.
– Остановись! Я хочу сесть! – заорала я. Кожаное седло, к которому я все еще прижималась, сильно глушило эти панические вопли.
– Не слышу-у-у-у! – беззаботно отозвался Мел, подхлестывая эх-ушкье. И вновь затрубил в устрашающе длинный изогнутый рог, который успел где-то раздобыть. Там же, где и коня, видимо…
Еще немного доморощенной акробатики, и я, едва не визжа от ужаса, все-таки умудрилась принять сидячее положение.
Мы так и неслись во главе табуна, стремительно удаляясь от центра Рамблы. Аккуратные домики блесен становились ниже, потом – реже, потом и вовсе перестали попадаться.
– Где Ол`эн?! – рявкнула я на ухо Мелисандру, сидящему передо мной. Сжав саусберийца руками что есть силы, я чувствовала, как быстро и, казалось, ликующе бьется сердце патологоанатома в этой скачке.
– Не знаю! Кого это заботит!
– Это меня заботит! Возвращаемся за ним!
– Чокнулась?!
Мелисандр с силой дернул поводья на себя. Я подумала, что он хочет остановить красноглазого вожака эх-ушкье и, спешившись, высказать мне свое фи. Наверное, Мел так и планировал – судя по удивленному возгласу, вырвавшемуся из его груди.
Но эх-ушкье на то и водяные лошадки, а не донные. Вместо того чтобы затормозить, наш конь продолжил скакать. Но уже не вперед, а вверх, каким-то волшебным образом отталкиваясь копытами от пустоты.
– А-А-А-А-А-А!!! – хором заорали мы.
И вскоре вынырнули на поверхность. Море вокруг белело гребешками, сияло под утренним солнцем. Мелисандр сразу же сорвал с лица липкую кислородную маску, что означало одно: вновь нырнуть мы не сможем.
– Прах… – пробормотала я.
Табун эх-ушкье торжествующе заржал, приветствуя день, и, лавируя меж волн, продолжил свою бешеную скачку.
* * *Вдали появился материковый берег.
Поняв, что дело сделано, мы с Мелисандром неловко свалились со спины эх-ушкье – другого способа спешиться в море придумать не удалось.
Остальные кони уже умчались кто куда, но наш продолжал слушаться Мелисандра и, пусть неохотно, скакал вперед. Теперь, обретя свободу, водяной конь развернулся и мощными прыжками рванул обратно в синеющее июньское море.
Мы выбрались на пляж и долго лежали, отплевываясь от соли и водорослей. Всяческая флора во рту оказалась побочным эффектом аттракциона «покатушки с эх-ушкье». Хорошо, хоть не фауна!
– Ну что, еще немного отдохнем, и вперед? Глянем, что там в Шолохе, и – за оставшимися артефактами? – жизнерадостно предложил Кес.
Удивительно, но за то время, что мы были знакомы, он очень похорошел. Мелисандр с самого начала был весьма видным мужчиной, но сейчас он стал почти до неприличия привлекательным – осанка идеальная, кожа под завязку набрала бронзового загара, волосы будто специально уложены. Он сиял, натурально сиял. И вновь этот бешеный блеск в глазах – такой, что даже опасно смотреть на них долго.
С чего бы это?
Я с надеждой уставилась в лужицу в песке, натекшую с моей рубахи. Может, я тоже преобразилась? Но нет: черты лица острее, чем были, глаза холодные, настороженные, под ними – синие тени, в тон радужной оболочке. Я с обидой шлепнула лужу, и та резво смылась в песок.
Мы позагорали еще немного перед тем, как я все-таки решилась объявить о своем новом решении.
– Мелисандр, боюсь, здесь наши пути разойдутся, – вздохнула я.
Он, сосредоточенно вычищавший песок из ботинка, замер.
– С чего бы это?
– Я так больше не могу.
Кес посмотрел на меня как на предательницу:
– Ты шутишь? Или мстишь?
Я прикусила губу. Он с жаром продолжил:
– Мы с тобой отличная команда, Стражди! И арсенал ограбили, и от пиратов спаслись, и в Рамбле шухера навели такого, что они надолго запомнят. Кстати, ты ведь поняла, что я сделал, да? Я на стенде увидел, где конюшня у этой дамочки, владычицы, и сиганул туда, когда мы мимо проходили. Блесны сейчас в таком состоянии, что даже стойла не запирают! Только и было заботы – успеть эх-ушкье на спину запрыгнуть, пока он мне хребет не переломил. Но я специально выбрал королевского: на стенде писали, что он самый нежный, покладистый, чтобы даже эта экзальтированная селедка могла с ним управиться. А вообще скачки на этом табуне называются «дикой охотой», это большой подводный праздник, и…
– Мел…
Он замолчал.
– Это для тебя случившееся – удивительные приключения. Для меня – нет. – Я покачала головой. – Ты радуешься новой игрушке-амулету, а я вижу пожилую женщину на холодном университетском полу. Ты потешаешься над пиратами, которым не удалось нас утопить как следует, а я помню, как стояла тогда на доске и думала: главный закон Вселенной в том, что каждый получит по заслугам. Мы с тобой стали ворами: я знала это, я ждала наказания, и оно поспешило прийти.
– Ну так не ждала бы! – обиделся Кес.
Он запустил руку внутрь ботинка, вытащил оттуда едва пискнувшего рачка и гневно зашвырнул его далеко в море.
Я поджала губы.
– Дальше – Рамбла. Не мне осуждать этих, как ты выразился, селедок, но Ол`эн Шлэйла… Ол`эн согласился помочь нам, хотя считал это неправильным. Мы втянули его в наше спасение – а потом бросили неизвестно где. «Кого это заботит?» – сказал ты. Меня, Мелисандр, меня это заботит! Вдруг его растоптали эх-ушкье? Вдруг его накажут? Я не могу вот так швыряться людьми, подставлять их, использовать! Это неправильно!
– Ах, вот как? – Мел высоко вскинул брови. – А тебе не кажется, моралистка, что как раз это ты сейчас и делаешь – используешь человека? Меня, в частности? Ах, Мел, помоги; ах, Мел, мне на материк надо; ой-ой, не хочу слушать про своих предков, лучше покорми меня, напои меня, лодочку добудь! И вот, стоило нам ступить на берег, как до свидания. Да еще и с таким гонором, что слов не хватает!
– Да потому что ты опять не посвятил меня в свои дурацкие планы! Ты что-то там себе придумываешь на грани самоубийства, а потом ставишь меня перед фактом – тебе и в голову не приходит, что я могу быть против! А я против, прах побери! Категорически!
– Ага, вот только всякий раз после у тебя до одури счастливая физиономия! – заорал Мел. – Сдирай уже свою пеплову маску, Тинави! Имей смелость признать, что тебе все это нравится, просто ты боишься, потому что, дескать, это расходится с общепринятой моралью!
– Нравится?! Не путай меня и себя!
– Я-то как раз не боюсь!
– А стоило бы! – рявкнула я. – Очень тонкая грань между авантюристом и жуликом! Если она вообще есть, в чем лично я сомневаюсь! Как ты мог так скатиться, а? Из патологоанатома в уголовники?
Мелисандр замер, подавившись новой репликой. Лицо его помрачнело. Он рывком натянул на ногу ботинок, поднялся и, приставив ладонь ко лбу, начал молча изучать море.
Прах… Кажется, я ударила по больному.
Мне стало стыдно и больно. Какое-то время я сидела на песке, потом тоже встала. Еще шажок поближе. И еще.
– Возможно, ты в чем-то права, – глухо сказал Мелисандр. – Но лишь в чем-то, не вздумай сейчас возгордиться. Амулеты я не оставлю. Вот тресну, но соберу их: почему-то я чувствую, что это важно.
Небо как было безоблачным, так и осталось, а наша буря, кажется, пошла на спад.
– Ты тоже кое в чем прав, – буркнула я. – Иногда мне действительно нравится авантюрничать под настроение. Улыбаюсь, и все тут, не могу стереть улыбку. Однако это будто слегка против разума.
– Тогда отправь разум в отставку и отдайся адреналину, – фыркнул Мел.
– Ты какой-то деструктивный, ты в курсе?
– Отчего же? Я верю, что своя счастливая рожа в зеркале – неплохой ориентир при сложном выборе.
– Да, но это ты не видел мою рожу, когда я сижу на веранде «Воздушной гавани» со своим любимым слоистым кофе. – Я усмехнулась. – Вот там – истинное блаженство! Кажется, я начинаю проникаться твоей старой философией «счастья в мелочах» – помнишь, ты меня к ней склонял на нашей первой встрече?
– О! – Саусбериец разулыбался. – Ну тогда ладно, беги, куда хочешь, Ловчая. Моей последовательнице – моей первой последовательнице, прах побери, – можно все. Даже обижать меня – грустного, одинокого, никому не нужного Мелисандра Кеса…
На «грустного и одинокого» этот загорелый белозубый счастливчик был похоже меньше всего на свете, но я все равно смутилась.
– Спорим, ты будешь скучать по мне? – подмигнул историк.
Видимо, едва натянутые ботинки все-таки не устроили его нежные ноженьки. Он снова расшнуровал обувь и теперь лихо перекинул пару через плечо, как иные бродяги – тюк с провизией.
– Буду, – признала я.
– Обнимемся на прощанье?
– В другой раз, мне и так мокро. – Я фыркнула. Он разочарованно цокнул языком. – Что ж, собери эти дурацкие артефакты, Кес. Возможно, овчинка и впрямь стоит выделки.
– Когда судьба сведет нас в следующий раз, ты узнаешь меня по имени… – мечтательно протянул он.
– Что, опять Кадий Мчун?
– Нет. Теперь – Тинав Стражди.
– О боги…
Мы рассмеялись. Потом это двухметровое чудовище все-таки заключило меня в объятия и, взъерошив волосы, пинком отправило в сторону Смахового леса.
За спиной у меня долго еще слышалось мелодичное посвистывание Мелисандра Кеса, саусберийца, псевдоисторика, ужасного планировщика преступлений и смелого наездника красноглазых эх-ушкье…
Часть II
Бокки- под-курганом
Господа добровольцы!
Стоит мне сказать: «Как все здорово складывается!» – и тотчас неприятности сыплются одна за другой. Судьба равняет благополучие со скукой.
Дайен из Дома Пляшущих, придворный церемониймейстерШолох. Наконец-то!
Путь от побережья к столице занял немало времени. По дороге я вертела головой как сумасшедшая: не могла налюбоваться.
Я шла широким лесным трактом, и солнце било мне в спину, прошивая насквозь. Против его желтых, как цыплячья шейка, лучей летели пух и пчелы; пчелы и пух… Ровное жужжание набухающего лета, белая легкость неторопливых тополей.
Цветущие пролески встречали меня урчанием лягушек, заросли орешника – клекотом расторгуй-птицы. Я поглаживала мшистые дубы и подмигивала своему оголтелому отражению в лужах, оставшихся после ночного дождя. Лес дышал, как парник, утопая в одуряющем запахе свежей листвы.
«Небо голубое, – подумала я. – Небо голубое, это ведь и вправду мое место».
На душе было так легко, что, когда под вечер мне встретилась одинокая избушка травницы, я смело свернула к ней. Улыбчивая старушка действительно оказалась знахаркой, а не сумасшедшим лесным убийцей, мятежной Ходящей или оборотнем. Даже удивительно! Травница сочувственно выслушала историю про кораблекрушение, приютила меня и накормила. В волнении я спрашивала про столичные новости… Но старушку не интересовал мир вне ее огорода. Святая простота.
Зато она подарила мне старую драную куртку: в подводной ночнушке было холодно, пусть и лето за окном. Я приняла подарок со слезами на глазах – от куртки жутко воняло луком. Это холщовое недоразумение мы сняли с пугала: и пугало, скажу я вам, сопротивлялось со всей мощью остаточной бытовой магии.
Другой причиной для слез были воспоминания о летяге: мой любимый плащ остался в Рамбле. Наверное, глупо оплакивать одежду. Скажешь кому – застыдят. И все же сердце щемило: столько лет мы провели вместе! Утешало лишь то, что летяга как следует нагулялась, прежде чем кануть на дне морском.
Зато перламутровый балахон из Рамблы ожил. Как оказалось, заклинание Ол`эна Шлэйлы не расколдовало рубаху, а лишь временно ее усыпило. Когда шелковые чешуйки зашевелились, я запаниковала.
Что, опять удушение, акт второй?!
Но вне родных пенатов ночнушка была далеко не такой дерзкой. Она только тихо колыхалась и переливалась под солнцем, поводя чешуйками туда и сюда. То-то же! Я рада, что кто-то научил ее незамысловатому правилу: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
* * *Следующий день был в разгаре, когда я наткнулась на столичную дорогу.
Как водится, она возникла будто из ниоткуда. Раз – и передо мной указатель: «Аллея Радужных Осколков. Добро пожаловать в Шолох!» И галечная тропинка убегает вперед.
Вскоре появились заборы, увитые лимонником и глицинией. На обочинах затрепыхались бабочки. Уютные перебранки шолоховцев послышались из распахнутых – по случаю хорошей погоды – окон.
Я с наслаждением вдохнула пряный воздух любимого города. Эстет различил бы в нем нотки древесины (приличные такие нотки), намек на речные водоросли, сладковатые ароматы сирени и грибное послевкусие. Пессимист наверняка учуял бы коровьи лепешки. Романтик – феромоны, беспощадно атакующие студентов.
Я же чувствовала преимущественно запах жасмина, хотя, подозреваю, тому виной не Шолох, а Карлова магия, бурлящая в моей крови.
И еще немного отдавало мокрой землей и червяками. Но это, думаю, нервное: исподволь я боялась, что на меня снова бросятся Ходящие, а потому кралась по улицам на мысочках, отчаянно стараясь сойти за придорожный куст.
Однако, когда за очередным поворотом мне открылся уютный ресторанчик «Поцелуй фортуны», я отринула страхи.
У ресторанчика была веранда подле водяной мельницы. Широкое мельничное колесо крутилось медленно и величаво; в поднимаемой им пене поблескивала радуга. Цветные рыбешки плескались в реке. Деревянная табличка у входа гласила: «Драконы никогда не пробовали наш кофе – теперь они вообще не могут проснуться. Не проходи зазря; не допускай ошибки!»
– Люди, да вы просто идеальны! – Я восторженно выдохнула и рванула туда.
У меня опять не было денег. Но в Шолохе это уже не казалось проблемой: выручат студенческие трюки.
– День добрый! – Я плюхнулась в плетеное кресло у водяного колеса. Так, чтоб брызги долетали – весело же.
Официантка дала мне меню.
– Так-так, – сказала я. – А у вас на норшвайнском языке меню нет?
– Нет. – Веснушчатая девушка покачала головой.
– А на шэрхенлинге?