Белый олень. Часть 2. Стюардесса
– Здравствуй, Маша, – тихо промолвил он.
– Здравствуй, Сережа,– обронила и она. Голос был глухой и безжизненный. – С приездом тебя. Закончил учебу-то или еще поедешь?
– Закончил, – Сергей опустил чемодан, снял шапку. – Вот, прямо с самолета решил к вам зайти, ты… ничего?
– Зачем спрашиваешь, знаешь ведь, тебе здесь всегда были рады. Раздевайся, проходи, я как раз ужин собиралась готовить, покормлю тебя.
Сергей расстегнул задубевшими пальцами пуговицы на пальто. Прошел в комнату, чистенькую, ухоженную, осмотрелся. Со знакомым добрым прищуром на него глянули глаза Андрея. Подумалось, что, наверное, именно этот снимок выбрали для портрета на памятник. Подойдя к книжной полке, Сергей долго смотрел на фото погибшего командира, тяжело вздохнул.
Вскоре Мария позвала его за стол. Сергей свинтил пробку с вынутой из чемодана бутылки украинской горилки, посмотрел на две рюмки, стоявшие на столе, задумчиво попросил:
– Ты, Маша, дала бы мне граненый, на двести пятьдесят, помню, Андрей из такого любил…
Она вскинула на него переполненные слезами глаза, не проронив ни слова, подала стакан. Сергей наполнил его до краев, до кромки налил и рюмку Марии. Поднял стакан, молча подержал с полминуты на уровне глаз и в один прием, выпил. Закусил долькой селедки, взял кусочек хлеба, да так и замер надолго, держа его в руке. Когда молчание затянулось до невыносимости, неожиданно для самого себя произнес:
– Андрей так и не переучился на Ан-24…
– Не захотел он, – медленно сказала Мария. – Предлагали-то не раз. «Антона» уж сильно любил, да и поздновато ему было крылья менять, к сорока возраст подходил.
– Ребятишки сейчас где? – стараясь разговорить женщину, спросил Сергей.
– К старикам Андрюшиным увезла в Атамановку на зимние каникулы.
– Как учатся? – он вилкой отломил кусок горячей котлеты, положил в рот.
– Ничего, – печально ответила Мария. – Вовка, тот похуже, а Наташа без троек четверть закончила.
– А-а-а… – неопределенно протянул Сергей. Потом взял бутылку, снова наполнил рюмку Марии, столько же налил себе. – Ну, давай, Маша, по второй. Пусть земля будет пухом и Андрею, и Женьке.
Они выпили, Сергей немного поел, Мария же не притронулась почти ни к чему.
– Ты ешь, ешь, Сережа, не стесняйся, – внезапно засуетилась она. – Я уже давно не видела, как оголодавшие мужики едят, насмотрюсь хоть.
– Кусок в горло не лезет, – сказал Сергей, но усилием все же заставил себя дожевать котлету.
После третьего стакана бутылка опустела. Чай пили молча, лишь изредка обменивались малозначительными фразами.
Сергей отодвинул пустую чашку, сурово и прямо посмотрел на Марию:
– Как же так вышло, Маша? Ведь не первый год Андрей за рулем.
– Не первый, а вот… Вышло.
– На дачу-то он чего один поехал? Вроде, всегда вместе вы ездили.
– Напакостили у нас там накануне, стекла на теплице побили камнями, в домике набезобразили, окно выломали. Там и воровать-то особо нечего, самое ценное, что было – черно-белый старенький телевизор «Рассвет». Так и его, вроде, хотели утащить, да уронили, а битый брать не стали.
– Как думаешь, кто мог напакостить?
– Известное дело, кто: деревенские из Ключей. Они там частенько людям подобное устраивают. Рэкет ведь такими делами не занимается.
– А при чем тут рэкет? – не понял Сергей.
– Как причем? Ты уехал, у нас тут такое началось на дачах, что все мужики в очередь туда с ружьями ездили охранять. Где-то в середине августа появляется на щите объявление: «Всем членам кооператива «Авиатор» приготовить по сто тысяч рублей с участка. Деньги поместить вместе со списками сдавших, такого-то числа, в таком-то месте. Не сдавшие пусть пеняют на себя – их дачи будут сожжены!»
– А подпись какая?
– Не помню уже, – пожала плечами Мария. – Да, вроде, и не было никакой подписи, цифры какие-то стояли.
– Три семерки, так? – заинтересованно подался вперед Сергей.
– Вроде бы… А кто это?
– Да еще при мне тут слухи ходили, что какая-то шпана собралась в кучу, окрестила себя тремя семерками и народ по дачам доит. Кое-кто, говорят, отдавал мерзавцам свои кровные.
– Да, я тоже слышала, – вспомнила Мария.
– Ну и чем дело закончилось?
– А ничем. Подежурили наши мужики с месяц и бросили. И на том месте караулили, где деньги было велено оставить, и еще где-то – но, ничего. Скорее всего, шутка это была чья-то, дурацкая.
– Может быть, может быть… – рассеяно проговорил Сергей. – Ну, а милиция этим делом занималась?
– Нужны наши дачи той милиции, – горестно усмехнулась Мария. – Ей бы с бандитизмом хоть как-то совладать… Про Женечку-то все знаешь?
– Да… Фрол написал мне подробное письмо. Двадцать три года только было мальчишке… – он вдруг стиснул и разжал кулаки, на скулах взбугрились комья желваков. – Я ничего не могу понять, Маша, ничего… Кем мы стали за эти годы: роботами, животными, зомби? Ведь не было же такого никогда! Ты бы посмотрела, что на Украине твориться: жизнь человеческая не стоит и гроша ломаного.
– А здесь, думаешь, лучше? Квартиры грабят средь бела дня, с оружием вламываются, выносят все, что нажили люди. Ты про автобус еще не слышал, поди?
– Откуда? Час всего на земле забайкальской…
– Ну и вот: шел автобус с курортниками в Черемхово, человек тридцать, вроде, ехало. Догнали на двух иномарках, прижали к бордюру, ворвались и ободрали всех до единого. Один мужчина, военный, говорят, попробовал сопротивляться, так выволокли наружу и тут же пристрелили! И никто не вступился, никто…
– Кто вступиться? Точно так же и пришибут.
– А в городе-то, посмотри: чуть стемнело, ни души не увидишь. Как вымерло. Все по домам сидят, высунуться боятся. Я девчонкой совсем была и как-то раз шла одна часа в два ночи со дня рождения подружки по техникуму – так хоть бы слово мне кто плохое сказал, не то что – напал.
– Давно это было, Маша, – мрачно сказал Сергей.
– Давно, – словно эхо, грустно подтвердила она. – Теперь уж так не будет, изменился народ… А у нас-то на даче точно местные ребята напакостили.
– Откуда такая уверенность?
– Дней за десять до гибели поймал Андрей в малиннике трех мальчишек. И хоть поломали они много кустов, уши драть им не стал, а всучил каждому по лопате и заставил что-то там рыть. Потом смеялся, когда мне рассказывал: мол, главное в перевоспитании – труд. Вот и отомстили, сопляки.
– С ними кто-то разговаривал?
– Андрей для этого и поехал. Все посмеивался, говорил, что еще придется дать урок трудового воспитания. Не доехал… Теперь некому разговаривать.
– Он… он сразу, Маша? – предупредительно уточнил Сергей.
– Врачи утверждают – сразу. И не особо-то высоко сорвался, метров около десяти там, не больше, а… насмерть. Говорят – не мучился, от удара сломались шейные позвонки, да и голова сильно пострадала…
– Машина не горела?
– Нет. Дождь, наверное, помешал, лило в то время дней десять подряд. А «Москвич» восстановлению не подлежит, он и так-то у нас старенький был. Андрюша все о «Ниве» мечтал, подкопим, говорил, Марийка, денежек и купим, а «Москвича» Володьке оставим – пусть учится. На «Ниве» мы на рыбалку да на охоту туда проедем, куда и на танке не проберешься.
– Володя-то как, отошел немного?
– Сейчас – да. А по первости лежал на кровати днями, все думал, думал. Загляну в комнату, а у него слезы по щекам. Наталья, та как-то быстрее в себя пришла, постарше все-таки. Я уж всяко с ними: жить, говорю, надо, ребята. В го'ре всю жизнь не проведешь. Папку помнить, почаще его навещать. И ему спокойнее там лежать будет… Словом, чего только не говорила. Месяца через два потихоньку оба отходить, вроде, стали.
Мария долго молчала, потом, внезапно просветлив лицом, вдруг сказала:
– А Бог-то, Сережа, все-таки есть… Не он бы, так двоих мне оплакивать пришлось. Как Вовка отца уговаривал, ты бы слышал: «Подожди, пап, до обеда, у нас сегодня всего три урока, я с тобой поехать хочу!» Не взял Андрей его, как чувствовал… – она уронила голову на стол, когда-то дородные, а теперь иссохшие плечи затряслись в сдавленном рыдании. – Как-а-ак бы мне ж-ж-жить было, Сереж-ж-енька, если бы и… О-о-о, Боже мой, Боже, за что судьба такая мне выпала? Тащила нас мать, четверых девок, из сил выбивались, а счастья ни у одной не вышло… Ох, Андрюша, Андрюша, Медведушко мой ласковый, сердечко мое! Как же ты нас так оставил? Как оставил нас всех? И холодно тебе сейчас там одному… Х-х-холодно…
Большого труда стоило Сергею унять Марию. Прошло не менее часа, пока она немного успокоилась и слезы перестали душить ее. Сергей и сам был на пределе и лишь огромным усилием воли сдерживал себя. Глаза первого командира спокойно и сурово смотрели на него с портрета.
Лишь поздно ночью Сергей подошел к двери своей квартиры. Ключ повернулся в замке со скрежетом, больше полгода жилище простояло без хозяина. Войдя, он щелкнул выключателем, тусклый свет запыленной люстры нехотя разлился по тесной комнатке. Было мрачно и неуютно, на всём лежала печать запустения.
Глава 3
С Раисой Павловной Коробовой Сергей был знаком давно. Первый раз встретились на Женькином дне рождении: Сергей припомнил – это было около трех лет назад. И что-то весёлое, комичное предшествовало той встрече… Ах, да! В тот раз они с Женькой, недавним выпускником Бугурусланского летного училища, летели откуда-то с востока области. На маршруте был приличный сложня'к, земля лишь изредка промелькивала в разрывах плотной облачности. Из-за большого удаления от базового аэродрома, радиокомпаса брали слабо, сильный боковой ветер сносил самолётик с линии заданного пути, и Сергей находился в весьма напряженном состоянии. А Женька, наоборот, вёл себя беззаботно, отпускал какие-то шуточки относительно погоды по трассе и всепогодности такого «лайнера», как Ан-2. Поначалу это мало действовало на Сергея, но когда просветы в облаках стали попадаться все реже и реже, он вдруг рассвирепел:
– А ну-ка, возьми планшет и не выпускай его из рук! И чтобы каждые три минуты докладывал мне место!
Командирский приказ возымел свое действие. Женька прилип конопатым носом к вынесенной за габариты кабины боковой форточке, в уши Сергею полетели его доклады-скороговорки:
– Командир, вижу изгиб речки Бугари'хта… Командир, мы над гольцом Турга'н… Командир, наблюдаю площадной ориентир – озеро Карповское…
Половину своих наблюдений Женька очень уверенным голосом врал. Сергей за секунду, только чуть коснувшись взглядом земли, определял точное место самолета. Тут же вносил поправку в курс, уточнял угол сноса, прикидывал в уме, без помощи навигационной линейки, путевую скорость, время пролета очередного ориентира, контролировал расход топлива, не забывал следить за параметрами работы двигателя, внимательно прослушивал эфир.
Долетели и приземлились они тогда благополучно. И уже на земле, не выходя из кабины, Сергей устроил такой разбор полета, какого, пожалуй, не устраивал ни разу за все годы своего командирства. Если быть точным – это был не разбор, а разнос. Со всеми падежами, склонениями и с применением энергичных словесных оборотов. Итог послеполетного разбора Сергей подытожил словами:
– …И запомни, мальчик! Если еще хоть раз я спрошу тебя о месте самолета, и ты мне не назовешь его с точностью до градуса и до версты или хуже того, сбрешешь, я заставлю тебя нарисовать весь район полетов сто раз! Со всеми превышениями, ограничительными пеленгами на госгранице, речками и ручьями… – и уже совсем заведясь, и разозлившись, закончил. – А также, отдельными деревьями и пнями! Ровно сто раз, понял?!
На это, красный, как вареный рак, Женька ответил, стыдливо потупясь:
– Командир, я все уяснил! Обещаю впредь, и всё такое прочее… Вызубрю назубок, честное слово! А, кстати, вы заметили одну особенность?
– Это ещё какую? – постепенно остывая, Сергей сбросил привязные ремни и стал выбираться из кресла.
– Когда вы злитесь, Сергей Александрович, то начинаете ругаться рифмами, а иногда даже стихами.
– Как это? – озадаченно уставился на него Сергей.
– Речками и ручьями – деревьями и пнями! – артистически продекламировал Женька. И вместо того, чтобы продолжить взбучку, Сергей вдруг громко расхохотался. Ну как можно было уж очень злиться на этого конопатого курносого мальчишку с задорно вылупленными ярко-синими глазами? Когда командир окончательно успокоился, Женька уже серьезно обнадёжил:
– Всё! С этого дня планшет будет постоянно находиться у меня на коленях. Деревни, речки, озёра, хребты и всякие урочища от зубов отскакивать станут, если спросите их названия. А не по теме вопрос можно?
– Валяй.
– Вы не припомните из истории, какой завтра день?
Сергей поднатужил память:
– Что-то не могу сориентироваться…
– Значит, с этим предметом у вас в школе был напряг, товарищ командир! А завтра, между прочим, день рождения вашего второго пилота. И на скрижалях истории государства Российского этот день…
– Короче, болтун, к тебе в Северный на чем удобнее добираться? – перебил его Сергей.
– На «колу'», Сергей Александрович. Троллик номер один к нам единственный ходит. Вы ещё и тут, оказывается, плаваете!
Поросёнок розовый! Получается, не командир его, а он командира в итоге «обул»… Ну, погоди, это тебе ещё припомнится!
Но к теме ориентирования в полёте Сергею больше не пришлось возвращаться. Район действий летного отряда Женька выучил, как «Отче наш».
Да, да… Именно в тот раз Сергей впервые встретился с матерью Евгения Коробова. Раиса Павловна работала преподавателем математики в одной из средних школ города. Сына вырастила одна, муж оставил семью давно, когда Женьке было всего шесть лет. Невысокая ростом, приятная лицом, строгая, она сразу понравилась Сергею. Со школьной скамьи он испытывал благоговейно-уважительное, чуть приправленное страхом чувство к учителям. И как позавчера перед Марией Кедровой, он сидел сейчас за столом напротив матери своего, теперь уже по-настоящему бывшего, второго пилота. И если Мария за несколько месяцев со времени гибели мужа сдала так, что её было трудно узнать, то Раиса Павловна внешне изменилась, пожалуй, не очень сильно. Только седины прибавилось, да две горестные складки в уголках поблекшего, но всё ещё красивого рта, прорезались глубже. Она сказала:
– Много раз слышала, что самое страшное для матери – хоронить собственного ребёнка. А сейчас прошла через это сама.
– Раиса Павловна, из милиции ничего нового не сообщали? – негромко и предупредительно спросил Сергей.
– Нет, Сергей Александрович, – медленно проговорила она. – Думаю, и не сообщат.
– А кто конкретно это дело ведёт, не знаете?
– Как же, знаю. Капитан уголовного розыска Хомяков Пётр Алексеевич. Весьма энергичный молодой человек. Только мне показалось, что несколько развязный. Впрочем, это, скорее всего субъективное восприятие.
– Что, никаких следов, никаких зацепок?
– Говорят, никаких, «рядовое убийство с целью ограбления». Вы только вслушайтесь, Сергей: р я д о в о е! Вы понимаете что-нибудь? Отнятие жизни у человека – рядовое дело. Кто или что мы такое? Я где-то читала, что на исходе каждого столетия человеческая жизнь утрачивала свою уникальную ценность, точнее – бесценность. Приближается конец двадцатого века и мы, люди, наверное, вступаем в эту страшную фазу бытия, когда можно безнаказанно убить, ограбить, искалечить, изуродовать как плоть, так и душу… – она резко оборвала свой монолог, скорбно наклонила голову. Затянувшуюся паузу нарушила сама:
– А я уже надеждами себя тешить начала. И мысли пошли этакого бабушкиного плана: сын взрослый, определяться начал в жизни, а там, глядишь: внуки, пелёнки, распашонки. И я при деле, как бы…
– Это вы, о чем, Раиса Павловна? – удивлённо поинтересовался Сергей.
– Да всё о том же, без чего жизнь немыслима: о непреходящем и вечном, – тяжело и прерывисто вздохнула она.
– А я не знал, что у Жени была невеста, он, вроде, всегда со мной делился.
– Да и не могли знать, ведь уехали уже на Украину. Помните, вы отправили Женю и Кедрова в рейс вместо себя?
– Конечно, помню.
Женщина вдруг потеплела глазами:
– Возвращается сын из того полёта, светится прямо весь и немедленно принимается за проявление фотоплёнки. Спрашиваю: что за снимки? А он одно: потом, мама, потом! Чуть плёнка подсохла, сел печатать фотографии. Утром отглянцевал и мне показывает. На одном из снимков, гляжу, рядом с девушкой стоит. Славная, ничего не скажешь. Если судить по фото, то ничем природа не обидела: ни лицом, ни статью. И улыбается Жене, да так весело, приветливо.
– И кто же она такая?
– Студентка из Иркутска. Политехнический институт. Видите ли, Сергей, как все получилось: в тот раз Женя с Кедровым в Имучен летал, так, кажется?
– Да, триста пятьдесят пятым рейсом, – подтвердил он. – На эту площадку только тех посылают, у кого допуск к подбору площадок есть.
– Вот, вот… Они как раз и везли группу туристов-водников: двух парней и трёх девушек. И одна из них, Аня, приглянулась сыну. Он потом разоткровенничался и рассказывал мне так: вижу, говорит, мама, что те, четверо, па'рами, вроде, а эта незанятой смотрится… Слово-то какое нашел – «незанятая», – Раиса Павловна грустно усмехнулась. – Ну и решаю задачу: как познакомиться поближе? Хорошо, что по погоде сидели часа два в промежуточном аэропорту, там и разговорились. Оказалось, что эта группа путешествует уже давно, каждое лето. А перед выпускным пятым курсом решили побывать в Забайкалье. Много слышали о Вити'ме, об этой Угрюм-реке, вот и собрались проплыть от Имучена до самого БАМа, а там на поезд и к началу учебного года домой. Вы же знаете моего Женю, Сергей Александрович, – она снова коротко улыбнулась. – Этот хитруля, чтобы знакомство потеснее завязать, просит Андрея незаметно, из кабины самолёта, сфотографировать его и Аню. Понимает, что, строгая девушка с первым встречным фотографироваться не станет. А она как раз такой и оказалась. И вот он подходит к ней уже там, в Имучене, завязывает какой-то разговор, а Андрей, тем временем, делает несколько кадров Жениным ФЭДом. Помните, он его постоянно в полёты брал.
– Конечно, помню.
– И вот после того, как кадры сняты, Женя просит у Ани её адрес. Та, естественно, удивляется: зачем? А он ей в ответ: сюрприз, мол, хочу вам сделать, прислать кое-что… Она его допытывалась, допытывалась, но он так и не раскрылся. Адрес, меж тем, получил. Как я поняла, Женечка мой тоже Ане понравился. Да только не судьба у обоих, видно.
– Почему у обоих? – не понял Сергей. И впервые за все время разговора увидел в глазах немолодой женщины, умеющей владеть собой, близкие слёзы:
– Погибла Аня. И вся группа погибла, через три-четыре дня после отплытия. Предполагают, что их плот разбило о камни на одном из порогов.
– На Журавлёвском, скорее всего, – высказал догадку, пораженный сообщением Сергей. – Там не одни они погибли. Я ведь тоже по Витиму ходил и знаю: по большой воде ещё ничего, можно проскочить, а по малой – бесполезно: подмытое дерево падает в этот порог и вылетает из него почти отшлифованными: ни веток, ни коры – Витим есть Витим!
– Наверное, и тогда также получилось, – горестно вздохнула Раиса Павловна. – Далеко, ниже по течению, рыбаки выловили тела всех пятерых, кое-что из снаряжения… – старая учительница поднесла к глазам платок, промокнула слёзы. – Женя, как узнал о трагедии, сам не свой сделался. Есть, пить, спать перестал. Прямо почернел весь. Я даже испугалась за него. Страшно он переживал, все думал о чем-то, думал… Потом немного отвлёкся – в командиры вводить начали, а это для второго пилота сами знаете… Спрашивает меня как-то: «Мама, как ты считаешь, фотографии Аниным родителям надо отправлять? Насколько это будет удобно?»
– Я подумала, да и посоветовала отослать, всё память им останется. Позже пришло письмо из Иркутска, родители Ани благодарили Женю за последнее прижизненное фото дочери. Только их благодарность уже не застала его в живых…
– Раиса Павловна, можно посмотреть те снимки? – попросил Сергей.
– Конечно, – почти шепотом произнесла она. Поднявшись из-за стола, вышла. Её не было так долго, что встревоженный Сергей не выдержал. Войдя в небольшую комнату, бывшую Женину, он увидел Раису Павловну, сидящий на стареньком диване, на коленях лежал толстый альбом. Испепеленный взгляд был направлен в одну точку. Сергею стало не по себе, настолько невыносимым было горе в застывших материнских глазах. Он молча протянул руку и она, тоже молча, подала ему альбом.
Из большой кипы снимков, пересмотрев их все, Сергей выбрал один: на фоне прибрежные лесистой сопки задорно смеется его воспитанник, второй пилот Женька Коробов. Рядом с ним стройная темноволосая девушка в штормовке. Открыто и ясно улыбаясь, она изучающе смотрит на парня. За их спинами, на втором плане снимка, ещё какие-то фигуры, куча рюкзаков, спиннинги, удочки, ружья.
Раиса Павловна поняла его молчаливую просьбу:
– Да, да, Сергей, возьмите на память. Женечка так вас уважал, гордился, что летает в вашем экипаже… Берите ещё, он их много напечатал.
Тогда Сергей наугад взял из пачки ещё пару снимков. Прощаясь в дверях, спросил:
– Я бы хотел иногда приходить к вам, Раиса Павловна, вы не возражаете?
И уже не пытаясь сдерживать слёзы, обильным заструившиеся по щекам, она сдавленно выговорила:
– Я буду вас ждать, Серёжа.
Глава 4
Капитан уголовного розыска Хомяков оказался приятным подтянутым парнем примерно одного с Сергеем возраста. Он поднялся из-за стола, невысокий, плотный, одетый в штатское: серый недорогой костюм, тёмная рубашка, неяркий галстук с приопущенным узлом. Лицо озабоченное, чуть усталое, в нём ничего особенного, броского и лишь твердый острый взгляд светлых глаз указывал на сильный характер. Темные волосы гладко зачесаны на пробор. Поведение уверенное, движения порывисты, но точны. Ни дать, ни взять – умудренный сыскным опытом инспектор-интеллектуал из голливудского полицейского супербоевика.
Он шагнул навстречу Сергею, протянул руку, представился:
– Хомяков Пётр Алексеевич.
Отвечая на рукопожатие небольшой, но сильной ладони, отрекомендовался и Сергей.
– Присаживайтесь, я вас слушаю, Сергей Александрович, – предложил Хомяков.
– Спасибо, – опускаясь в продавленное кресло, единственное в тесном кабинете следователя, специалиста по особо важным уголовным делам, Сергей, умеющий ценить как свое, так и чужое время, спросил. – Я встретился с вами только с третьего раза, товарищ капитан. Понимаю вашу занятость, поэтому хочу уточнить: могу рассчитывать на полчаса?
Хомяков с удивлением глянул на него:
– Да хоть на полдня, если проблема того заслуживает.
Сергею ответ понравился своей лаконичностью.
– Думаю, больше получаса не потребуется. Дело в том, что я – бывший командир самолёта Ан-2, а вторым пилотом у меня был известный вам Евгений Коробов. Поэтому сначала хотел бы узнать, есть ли что-то новое по расследованию?
И без того невесёлое лицо Хомякова заугрюмело ещё больше:
– Нового, к сожалению, ничего. На это дело прокуратура скоро поставит «глухарь»… Или «вися'к», что в принципе одно и тоже.
«Висяк», «глухарь»! Сергею даже не потребовалось расшифровки этих специфических терминов. «Глухарь» на милицейском жаргоне отнюдь не название большой таёжной птицы, это глухое дело, которое не раскрыто и повисло во времени. Отсюда, разумеется, и «висяк».
– У вас есть, что сообщить следствию или просто хотели узнать про Коробова?
– И то, и другое.
– Тогда давайте начнём с первого, – предложил Хомяков. – По крайней мере, встреча будет носить обоснованный характер. Итак, я вас слушаю.
– Скажите, товарищ капитан, вы проводили параллель между гибелью второго пилота Коробова и гибелью командира самолёта Кедрова? – начал Сергей.
– Я не понял: вы пришли что-то сообщить или контролировать ход следствия? – нахмурился сильнее Хомяков.
– Контролировать… Какое у меня на это право? – пробормотал Сергей. – Просто я пытаюсь поконкретней скомпоновать свои соображения.
– Ну, проводили параллель, – нетерпеливо перебил его следователь. – Что из того?
– Вам не показалось, что трагическая гибель одного члена экипажа как-то связана с насильственной смертью другого? Тем более что оба события почти совпали по времени.
– И всё-таки вы проводите анализ следствия! – досадливо поморщился Хомяков. – А я вот никак не могу представить себя в кабине вашего самолёта, дающим указания по выполнению, ну, например, взлёта…
Сергей густо побагровел:
– Вы меня не так поняли. Дело в том, что этот парень, этот лётчик… Словом, это мой друг, воспитанник, если хотите. И я должен, обязан, чем только могу…
Его волнения и сбивчивая речь произвели на следователя впечатление. Предав голосу теплоты, Хомяков проговорил:
– Я все понимаю, Сергей, извини, что так фамильярно, но мы вроде дети одного поколения, так что давай на «ты», если не возражаешь.