Белый олень. Часть 1. Дочь севера

– Как ты сказал: бес… пек..? – не понял Сергей. – Хрен выговоришь.

– Ничего трудного нет: просто бесперспективное будущее, – снисходительно пояснил Герман и продолжил. – Я ему отвечаю, что, мол, романтика, небо, сверхзвук, постоянные полеты, почет, уважение, избранные девушки, служба в приличном городе, а в будущем – полковничьи или генеральские погоны… Засмеялся он: дурак ты, Юдин, стоеросовый! Впрочем, не так давно я и сам таким же был… А теперь послушай меня: ближе к выпускному курсу, как это часто бывает, ты женишься и увезешь свою избранницу в какой-нибудь затрапезный Мухосра'нск, где вообще география кончается. Если сильно не повезет, то там можно застрять навсегда – поменять место службы удаётся крайне редко. Подняться в звании – еще труднее, вакансий, как правило – нет, движухи никакой: прибыл лейтёхой – уволишься старлеем, а если капитаном, то это просто счастье! И когда-нибудь твой подрастающий сынок спросит: «Папа, а ты карьерист?» «Это почему же?» – удивишься ты. «А потому, что мой одноклассник Петька сказал: твоему отцу всего сорок лет, а он уже целый старший лейтенант!»

Спрашиваю: кто в таком случае служит в Чехословакии, в Германии, в Польше, в Венгрии? Или советские летчики только по помойкам расквартированы? Кэп объясняет, что таких помоек у нас великое множество и в них кто-то должен бдить службу. Послужить, правда, можно и за кордоном, в Мозамбике, например, во Вьетнаме, в Афганистане, еще где-то… Но все это – так называемые горячие точки, откуда летный состав частенько привозят в оцинкованном виде… А в мирную заграницу, в «Варшавский договор», прежде всего поедут блатные лейтенанты – им Мухосранск и Афган не грозят! И со временем, именно им нацепят полковничьи или генеральские погоны, ведь известно, что генералом, как правило, становится тот лейтенант, чей папа штабной паркетный чинодрал с большими звездами.

Романтика же твоей службы будет состоять из дежурств по части, по кухне, по аэродрому, а также в строевой шагистике, в изучении приказов, инструкций, в осточертевшей Марксистско-Ленинской подготовке и в бесконечных занятиях по матчасти самолета… А еще придется много летать на «электрическом стуле»-тренажере, где ты сто штанов протрешь, отрабатывая виртуальную технику пилотирования. Регулярных полетов не жди – они будут эпизодическими, и станешь ты налётывать в год часов сто, а то и меньше. В итоге, к сорока годам, а дольше в истребительной авиации не держат по состоянию здоровья, накопишь не более, чем полторы тысячи часов и будешь списан в батальон аэродромного обслуживания или еще куда-нибудь… Это в Аэрофлоте пилоты работают практически до старости и отлётывают ежемесячную саннорму: в поршневой авиации – сто часов, а в реактивной – семьдесят. Годам к пятидесяти они имеют налёт тысяч восемнадцать – двадцать, и на этом основании, вполне приличную пенсию. Так что, если хочешь летать по-настоящему, двигай в Г А, курсант Юдин. И последнее: из этого самого Мухосранска твоя супруга рано или поздно свалит из-за двух основных причин. Первая: младшему офицеру получить отпуск в теплое время года, чтобы погреть жопу в Черном море – проблема из проблем. Отдыхать в бархатный сезон – прерогатива начальства. На этот счет даже поговорка есть: «Солнце жарит и палит – в отпуск едет замполит. Мороз трещит и снег идет – едут штурман и пилот». Второе: ей, дизайнеру, юристу или учителю музыки, придется совать штекеры в гнезда аппаратуры на гарнизонном пункте связи – и это в лучшем случае. В худшем – торчать дома из-за полного отсутствия работы, созерцая через окно сугробы, солдатскую баню, строевой плац и казарму личного состава. Свое бегство она объяснит тоской о музеях, театрах, ресторанах, магазинах, домах моды и прочей бабьей лабудой…

– А зачем таких в жены брать? – спрашиваю я. – Надо жениться на той, чтобы пошла за тобой хоть на край земли и стойко несла, как говорится, все тяготы и лишения военной жизни. Кэп мне толкует:

– Есть такая присказка: «Бог создал на юге – Сочи, а черт на севере – Мого'чи». На край земли, Юдин, многие из них готовы ехать, но, когда приходит время стирать шмотки в привозной воде и заголять задницу в уличном сортире на лёгоньком сорокаградусном морозе – романтика военной жизни улетучивается, как «Мига'рь» на форсаже. Есть, конечно, преданные жены, и я очень хочу, чтобы тебе досталась именно такая и повез ты ее не в Могочи, а в более-менее приличный городишко…

Герман какое-то время рассеянно смотрел вдаль, потом снова заговорил:

– Вот так оно и вышло, вошел я в кафешку одним человеком, а вышел из нее уже другим… Слова кэпа глубоко в душу запали, особливо про горячие точки. Подумал: а на хрен она мне сдалась, такая небесная романтика, когда в тебя пуляют «Стингерами» и рано или поздно – собьют… Там обойдутся как-нибудь без меня, мне такой героизм – до жопы, я жить хочу! Ты вот уцелел в том долбанном Афгане, Романов, но согласись, всё могло произойти с точностью до наоборот…

– Вполне! – коротко и мрачно проронил Сергей.

– Вот видишь… Ну, стал я думать, взвешивать все «за» и «против», и вскоре принял решение – ухожу! Помогли знающие люди, подсказали, куда надо обращаться, что говорить… Накатал рапорт на отчисление, забрал документы, только меня и видели. И вот через год я здесь, и очень надеюсь, что в училище Аэрофлота все будет малость не так… Да и Омск мне больше нравится, чем тот захолустный Чернигов. А после диплома – вольная жизнь: во-первых, распределение получишь в крупный город – в деревнях авиаотрядов не бывает. Во-вторых – выполнил рейс и отдыхай, ни построений тебе, ни караулов, ни прочей армейской хрени… Со временем переучишься на большой лайнер и начнешь летать за кордон, заколачивать приличные бабки. И, как следствие, белая «Волга», приличная хата или загородный дом, ну и соответственно – достойная жена из приличной фамилии…

– Н-да… Послушал я твой рассказ и что-то не особо мне во все это верится… – сосредоточенно промолвил Сергей. – Как-то уж мрачно все, сплошная чернуха. А не перегнул палку, тот капитан? Может, он просто неудачник по-жизни, вот и…

– Да, не без этого… – подтвердил Юдин. – Он ведь классный летун был, до поры, до времени. А потом – отказ движка на МиГ-21, неудачное катапультирование, компрессионное сжатие позвонков. Отлежался в госпитале, одыбал вроде, а с лётной должности все-таки списали. Стал попивать, жена ушла с детьми, началась деградация. Но как-то выправил крен, устроился в ЧВВАУЛ преподавателем, читал нам курс по тактике ВВС.

– Теперь понятно, откуда столько злости и пессимизма… – мрачно сказал Сергей. – Но не всё ведь так плохо в этой жизни.

– Так-то оно, так, но лично меня его рассказ впечатлил, и понял я окончательно: Мухосрански, катапультирования, спрессованные позвонки да офицерские сапоги – не мое это дело, – Герман нервно побарабанил пальцами по подоконнику.

– И ты навсегда связал свою жизнь с Гражданской авиацией? – с безобидной иронией подытожил Сергей.

–Да, именно с ней! – подтвердил тот и вдруг коротко хохотнул. – В этой связи анекдот вспомнился…

– Ну, ну, излагай!

– Короче, работает в аэропорту один старпер, чистит самолетные гальюны. Пять лет работает, десять, двадцать… Приятели ему говорят: чё ты, Михалыч, здесь застрял? На железной дороге ассенизаторам раза в три больше платят, шел бы туда сортиры драить. Дед отвечает: я бы уже давно свалил, мужики, да бросить авиацию – нет сил!

– Не слабо! Ну, и анекдотец, блин… – зашелся хохотом Сергей. Отсмеявшись, вернулся к прежней теме. – А у меня раздвоения не было, с самого детства мечтал стать именно гражданским пилотом, – он помолчал, потом рассуждающе добавил. – А салажонка ты зря так резко, пацан ведь еще совсем, зелень…

Юдин снисходительно усмехнулся, на мгновение обнажив блеснувшую золотом коронку переднего зуба:

– А ты как думал? Пусть хотя бы здесь службу малость понюхают, раз уж от срочной отвертелись. Дедовщину еще никто не отменял, и я с ними либеральничать не намерен. А то эти маменькины сыночки на шею взгромоздятся и ножки свесят.

– Ну-у-у, старик, что-то ты уж слишком, все-таки это не армия…

– Не знаю, не знаю, «дедушка», – Юдин отрицательно покачал головой. – Лично я драить полы не собираюсь, за три года километров сто палубы тряпкой протянул – хватит! Здесь для этого салабонов достаточно, их больше половины против дембелей. Мне кажется, что всё старьё со мной согласится.

– А я не соглашусь, – улыбчиво, но твердо сказал Сергей. – Эта самая дедовщина в армии осточертела – дальше некуда! Мне кажется, что старикам надо к молодым лояльнее относиться, глядишь, и помогут когда-нибудь… Они же только вчера из-за парты и со знаниями у них все в порядке. Про нас этого не скажешь – за время службы всё позабывали, я вот, например, экзамены едва сдал.

– Да вы, оказывается, поборник нравственности, батенька… – Герман скептически поджал губы. – А что касаемо этой школо'ты с букварём подмышкой и ее знаний, то лично мне это – никак, я десятилетку с золотой цацкой закончил и в ничьей помощи не нуждаюсь.

– Ну, ну, поживем-увидим… – неопределенно изрек Сергей.

После приборки было около часа личного времени. Кто-то из курсантов подшивал подворотничок к парадному кителю, кто-то старательно наутюживал повседневную форму «хэбэ», а Сергей отправился осматривать территорию летного училища. Глаз поражала идеальная чистота: нигде ни окурка, ни клочка бумаги, ни сломанной ветки в многочисленных аллеях. За главным учебным корпусом, огромным пятиэтажным зданием, располагался аэродром-музей. Старые «Антоны», «Илы», «Яки», вертолеты почти всех отечественных марок, снятые с вооружения истребители, несколько фронтовых и стратегических бомбардировщиков – вся эта техника, давно отжившая свою небесную жизнь, покоилась теперь на вечной стоянке, намертво пришвартованная тросами к бетону. Это был полевой класс, аудитория под открытым небом, где курсанты могли наглядно представлять, как развивалась, росла и совершенствовалась авиационная техника последних десятилетий.

Сергей переходил от одного экспоната к другому и все никак не мог насмотреться, никак не мог поверить, что, позади строгая медицинская и мандатная комиссии, трудные вступительные экзамены, отборочный тур, что он уже курсант летного училища, и что его мечта, наконец, стала принимать реальные очертания.

Он глянул на часы и с ужасом обнаружил, что давно опоздал на построение роты. Но даже это обстоятельство не смогло омрачить его самый счастливый день в жизни.

В тот же вечер, перед отбоем, Сергей столкнулся в дверях казармы с парнем, с которым так нелепо повздорил утром.

– Поговорить надо, – он тронул его за локоть, отводя в сторону.

– Небось пугать станешь? – глаза мальчишки смотрели насмешливо, но от Сергея не ускользнула мелькнувшая в них тревога.

– Да зачем мне тебя пугать… – досадливо проговорил он. – Утром-то получилось по-идиотски. Обижаешься?

– На того фиксатого, да. Он думает, что раз «дембель», то может наезжать. В следующий раз ему не пролезет

– Забудь про него, лучше скажи, ты откуда приехал?

– Из Сибири.

– Я тоже, но Сибирь-то большая…

– Из Забайкалья я, слыхал, надеюсь?

– Еще бы не слыхал, сам десять месяцев в году мерзну, кинь, так ты еще и из Горноозерска?

– Точно, из него самого!

– Земляк, значит? – обрадовался Сергей.

– Так и есть! А я на тебя чуть в драку не полез, – неловко усмехнулся тот.

Сергей протянул руку:

– Романов Сергей.

– Максим Клёнов.

– Как в авиацию попал, небось, романтика? – Сергей изучающе смотрел на Максима. Тот нахмурился.

– Да нет, романтики как раз меньше всего, отец мой пилотом был…

– Был? – вырвалось у Сергея.

– Погиб он. Ушел на ледовую разведку в Северное море на ИЛ-четырнадцатом и не вернулся… Ждали мы, ждали, не дождались. Уже по весне, рыбаки нашли спасательный плот с его самолета. И – всё. А потом мы уехали, мать не смогла в Заполярье остаться… Категорически была против моего решения стать пилотом, а я все равно решил избрать путь отца. – Максим прерывисто вздохнул, перевел взгляд за окно. В стекло мелко стучали капли осеннего дождя, начавшегося под вечер. – Ну а ты-то как – романтика или призвание? А, может, деньги?

– Да нет, деньги для меня – не главное… Просто по мне эта профессия, – признался Сергей и, как бы подводя итог разговору, добавил. – Я рад, землячок, что встретил тебя здесь, а за утро не обижайся, лады?

– Перестань, Серега, я это уже забыл… Давай лапу, я тоже рад, что познакомились.

Резкая трель сигнала «подъем» сорвала Сергея с постели. С секунду он приходил в себя, озираясь по сторонам, потом, сбросив одеяло, соскочил с кровати. Быстро, словно это было в армии по «тревоге», но вместе с тем спокойно и без суеты, стал одеваться. Рядом, неторопливо сползший с верхнего яруса, копошился Максим Кленов. Сергей уже застегивал последние пуговицы на куртке, когда от только напялил на себя брюки.

– Не суетись, гуран, делай все спокойнее, – с трудом удерживая смех, подсказывал Сергей. – Максим, спросонья, натягивал на левую ногу правый ботинок.

– Отвали, Серега, не до тебя! – злился он. – Какой я тебе гуран, я – коренной заполярец.

– Был заполярец, да весь вышел, – Сергей подтолкнул парня к выходу. – Теперь ты – забайкальский гуран. И точка! Становись в строй по ранжиру, по весу и по жиру.

Сергей первым встал на правый фланг. Тут же, словно из-под земли, рядом с ним возник Герман Юдин, подтянутый и свежий после сна.

– Российские флота уже в строю? – Сергей пожал его руку.

– Я вижу, что десантура тоже не отстает, – отозвался Герман. – Только салабоны все копаются, как вши в гнилой подушке.

Сергей огляделся: застегивая пуговицы, поправляя форму, в строю стояли, в основном, вчерашние солдаты. Молодежь только-только начинала подтягиваться к ним. Старшина роты Логинов прохаживался вдоль строя, посматривая на часы. Когда курсанты, наконец, построились в неровную шеренгу, он нахмурился и недовольно заговорил:

– Ну где это видано, чтоб одна рота, без оружия и амуниции строилась десять минут? Будем тренироваться, так дело не пойдет!

Герман, стоявший рядом с Сергеем, негромко произнес:

– Этот долбоя'щер начинает потихоньку доставать…

– Долбоящер! – коротко хохотнул Сергей. – Такого определения я не слышал…

– Послужи на флотах, еще и не то узнаешь.

– Рота, выходи строиться на зарядку! – зычно прокричал Логинов, при этом его простоватое круглое лицо покраснело от напряжения. – Пулей в строй! Шустрее, курсачи, шустрее! – подгонял он столпившихся у выхода курсантов. Вдруг остановил взгляд на Сергее. – Романов, ты в армии сержантом, вроде, был?

– И даже старшим сержантом, а в чем дело?

– Я сразу это понял, сам в «учебке» два года замкомвзводом прослужил, – и закончил просительно. – Слушай, сгоняй роту до плаца, позанимайся физкультурой, а то мне надо с каптеркой разобраться, шапок да шине'лок вчера сотню получил, девать пока некуда.

Сергей согласно кивнул и, повернувшись, побежал к выходу.

Прошла первая училищная неделя. В голове Сергея сплошной винегрет из формул, терминов и специфической авиационной лексики – ежедневно проходило по пять-шесть пар, и гора учебного материала навалилась как-то разом. Подойдя однажды к Максиму Кленову, спросил:

– Как успехи, земе'ля?

– Да вроде все нормально. Учат здесь, должен заметить, основательно. А как у тебя дела, старик? – Максим изучающе смотрел на Сергея.

– Хреново, честно говоря, – тот удрученно махнул рукой. – После армии от школьных знаний почти ничего не осталось.

– Не гунди, все встанет на свои места, вот увидишь, – ободрил Максим. – Пошли на обед, рота уже строится.

В столовой летного училища идеальная чистота, ровные ряды столов на десять человек, новенькая сияющая посуда. Обед обильный, разнообразный и сытный, но сидевший рядом с Сергеем Герман Юдин вздохнул:

– И все-таки это не флотский нажористый рацион, там после еды от «банки» едва отрываешься.

– Неужели, не наелся? – Сергей с изумлением глянул на него. Тот неопределенно пожал плечами, взял стакан с компотом, брезгливо проговорил:

– Наешься тут, ага! Глядя на нашего старшину, последний аппетит потеряешь. Посмотри: мечет, словно ткацкий челнок, да еще и чавкает, словно хряк… – он достал белоснежный платочек, не без изящества отер губы.

– Ну что ты прицепился к нему, Герман? Может, он кроме армии, да вот теперь училища, ничего и не видел. Парень из деревни, где ему было очень-то воспитываться? И семьища, наверное, человек десять.

– Цивилизованный человек прежде всего, обязан уметь культурно вести себя за столом. Этой житейской истине очень давно меня обучила маман, – Юдин холодно посмотрел на Сергея. – Каждый должен брать пример с других, если уж самому Бог не дал… Посмотри, это ископаемое жрет котлету и пюре ложкой, а поставлен командовать нами. Черт-те что!

Дней через десять после начала занятий Сергея неожиданно вызвали к командиру учебной роты Фомину. Войдя в его кабинет, Сергей поднес правую ладонь к виску, громко доложил:

– Товарищ старший лейтенант, курсант Романов по вашему приказанию прибыл!

– Присаживайтесь, Романов, – тот указал рукой на стул.

Сергей сел, теряясь в догадках: зачем он понадобился начальству? Нарушений за собой не припоминал, а аудиенция у командира роты предполагала, как правило, разговор о чем-то, касающемся дисциплины.

– Собираюсь назначить вас старшиной третьей учебной группы, – начал Фомин без предисловий. – Вы как, не против?

– В армии накомандовался, – уклончиво ответил Сергей. – Сейчас и без этого времени нет – учеба. Школу закончил три года назад, уже многое забыто, надо наверстываать.

– У всех плохо со временем, – понимающе кивнул офицер. – И у всех одна отговорка – время. Знаю, что после армии труднее учиться, но зато у вас имеется опыт младшего командира. Я посмотрел ваше личное дело – вы служили в ВДВ. Чем там пришлось заниматься, Романов?

– Тактической разведкой, – пояснил Сергей. – То есть разведкой ближнего тыла противника.

– Кем были по должности, какой профессией овладели?

– Являлся заместителем командира разведывательно-диверсионной группы. А должности у нас были взаимозаменяемые, в составе РДГ не более десяти человек, поэтому снайпер должен уметь заменить водителя, подрывник – медбрата, сапёр – радиста, пулеметчик – гранатометчика и так далее… Кроме этого каждый имеет парашютную и горно-альпийскую подготовку, владеет приемами защиты и нападения, в спецназе это называется «десантное самбо».

– Понятно… – сказал офицер и, помедлив, предупредительно-осторожно поинтересовался. – Ну, а как служилось в Афганистане?

– Да как вам сказать… Служил, как и все. Война есть война, та же самая работа, только иногда под обстрелами.

– А ля герр комм, а ля герр… – медленно и задумчиво проговорил Фомин.

– Что вы сказали, товарищ старший лейтенант? – не понял Сергей.

– Так звучит на французском знаменитая фраза: «На войне, как на войне», – пояснил тот. Потом чуть мечтательно добавил. – Я вот тоже хотел отслужить срочную в войсках специального назначения, но не довелось, поступил в наше училище, закончил его и остался на военной кафедре преподавателем конструкции авиадвигателей. Потом ротным назначили, ваш набор будет моим вторым выпускным курсом. – Фомин помолчал, затем встал, подчеркивая тем самым, что разговор по душам закончен. – Итак, мое решение следующее: вы вступаете в командование третьим взводом курсант Романов. Только теперь взвод не боевой, а учебный. Приказ будет подписан сегодня. Надеюсь, что будете помогать мне воспитывать молодежь, как и другие бывшие солдаты, – он дружески пожал Сергею руку.

– Разрешите идти?

– Идите, старшина Романов, желаю вам удачи. Погоны с тремя шевронами получите у Логинова, я распоряжусь.

– Есть! – четко повернувшись налево-круго'м, Сергей вышел из кабинета.