Формула Любви. Книга вторая

Потом, у собора Святого семейства, мы забрались в красный двухэтажный экскурсионный автобус, что колесил по всем окрестностям. Помнишь, я покупал билеты один, а кассир все не могла понять, зачем их мне два и на ломанном английском пыталась объяснить мне очевидное. А ты стояла у меня за спиной и смеялась… как же я люблю твой заливистый смех.

Когда подошел очередной автобус, и мы забрались наверх, я что-то шептал тебе на ухо, а ты пыталась меня остановить, прикладывая палец к губам. Даже пассажиры оборачивались и строго смотрели на нас. С моря дул теплый южный ветер. Его нигде больше не было такого, как там, в городе твоей мечты.

Потом опять Диагональ, трамваи, спешащие в пункт назначения, Олимпийский парк, порт Вель со странным памятником колышущимся волнам, больше похожим на спортивный снаряд, и монумент Христофору Колумбу, указывающему рукой в сомнительном направлении, дом Мила со спартанцами на крыше, парк Гуэль. Настолько восхитительно, что противоречит всем стандартам архитектуры. Волшебный мир, где реальность существует наравне с фантазией.

И вот тогда я, на фоне всего этого великолепия, всей этой несмолкаемой сказки твердо пообещал себе сделать тебе предложение. А ты не знала – ты просто была неотразима, впрочем, тебе идет. Как же я люблю тебя! И все эти пальмы, колышущиеся над нами огромными листьями, уверяли меня в том, что это правильно. Да и сам я не сомневался ни секунды. И сделал бы это тогда! Я был готов. Только вот кольца не оказалось в кармане. А ведь так хотелось сделать тебе сюрприз. Как же без него?

Нет, даже не сомневайся, я бы сплел его из ближайших листьев пальмы, качающихся на ветру, и преподнес бы его тебе. Но слишком быстро мы катились сквозь величавые красоты нестареющего города. Нет, нет, я не ищу оправдания. Впрочем, и они все блекли на фоне тебя.

Что? Может быть, ты разочаровалась во мне как в мужчине. Последние дни не наступили, слышишь? И у нас все впереди!

Конечно, подарить такой подарок – дорогого стоит. Из золота, из платины, или из простой алюминиевой проволоки – тут важно только его значение. Но я не сделал и этого. Хотел, но не сделал. Не оправдываю себя ни на мгновение. Просто хочу, чтобы ты знала – я любил тебя всегда – и тогда и сейчас. И такая ноша ни на мгновение не тяготит меня.

Ты идеальна. Я рассуждаю разумно, мне всегда не хватало такой, как ты. Может, именно в этом твое предназначение.

А в чем секрет? Ты раскроешь его раньше, чем я».

Наш полет закончился на безымянной планете. Под ногами серый песок и удаляющийся горизонт. Как в той песне – «Dust In The Wind»8. Странно. Мы преодолели космические мили со скоростью, превышающей все известные. Как это могло произойти?

– Ну и где мы? – Я развел руками. – Что это?

– Твой рай. – Совершенно серьезно произнесла она.

– Не понимаю.

– Твоя планета. Смотри.

А что я мог тут увидеть?

– Не понимаю. – Словно уговаривал я ее.

– Твоя звезда под номером S20070312M.

Кажется, я где-то уже слышал этот номер. Но единственное, что тогда смог запомнить – 312M – окончание, как у автомобилей на номерах. Ну, да, Себастьен что-то упоминал об еще тогда… Несостоявшаяся звезда «Саймона Монро». У каждого есть своя планета, а я и не воспринял его слова всерьез. Но разве это было здесь? Или в какой-то совсем другой реальности? Мне только кажется, что что-то происходит, или все мои миры, вдруг столкнулись и перемешались? И, как черные дыры, начинают поглощать друг друга. Так и будет продолжаться до тех пор, пока не останется один из них? Или я уже слишком глубоко завяз – не отличаю фантазию от реальности, или реальность с другой реальностью, или это кома преподносит очередные сюрпризы.

– Что ты видишь? – Диана прервала меня от размышлений.

– Ничего. Песок под ногами и дальше песок.

– А дальше?

– Тоже ничего. Как полотно, – я пытался описать все более подробно. – Черное полотно, даже звезд не видно. Это космос?

– Нет. Посмотри, оглянись вокруг. – Диана указала рукой куда-то вдаль. – Это твоя жизнь. Такая же черная и беспросветная. Как твоя планета. Планета, на которой, кроме тебя ничего нет.

Почему-то мне стало очень стыдно. И в другой ситуации я бы даже мог с ней поспорить, но сейчас мне абсолютно нечего было сказать.

На многие мили вперед расстилалась лысая долина, покрытая бесконечным песком – ни камня, или хоть какого-нибудь валуна, на который можно было бы опереться, присесть.

– Это у всех так?

– Нет, конечно. У каждого – свое. – Диана замолчала, раздумывая. – Видишь, на твоей планете ничего нет, потому что и в жизни у тебя не было ничего, кроме себя самого. Ты предал ее, свою жизнь. Отдал на растерзание одиночеству и все свои дни в бесконечности проведешь именно так. Тебе ведь нравилось?

– Вообще не нравилось. – Метнул слова я куда-то в пустоту, слишком громко. Солнечный ветер поднял их и разметал по холодной пустыне, взъерошив песок под ногами.

– А другие планеты совсем не похожи на твою. – Продолжала она, кажется, пропустив мой истеричный вопль мимо ушей, как будто и не было его. – Совсем. У кого-то пальмы растут, у кого-то океан разливается до самого горизонта и в нем отражается солнце. Много прожитых жизней, много разных планет. И каждый получает по мере того, что он заслужил. Но твоя планета и твое будущее – оно вот такое.

Еще мне не хватало тут библейских нравоучений… Я поковырял большим пальцем ноги песок.

– И как здесь можно… – Я попытался подобрать верное слово. – Существовать?

– Ну, ты это же как-то делал все это время.

Меня, словно нашкодившего щенка, ткнули носом в мои же ошибки. И, несмотря на слишком большую очевидность совершённого, продолжали делать это снова и снова.

– Но я представлял рай совсем другим.

– Каждому – свое. – Повторила она, будто вдалбливая это в мою голову. – Отрицая все в своей жизни, ты не можешь сделать шага к нему, к своему раю, даже самого маленького. И, вообще, кто тебе сказал, что это рай? Посмотри, вон там стоит Кейси Ретимски – твой друг, рок-музыкант.

Я поднял голову и посмотрел в направлении, куда указывала Диана. Но ничего там не увидел – все та же черная всепоглощающая пустота.

– Я никого не вижу. – Я порылся в памяти. – Да и друга-то у меня такого не было. Какое идиотское имя. Он кто – поляк или серб?

– Все верно, поэтому ты никого и не видишь. Ты променял его, променял его на свое дурацкое одиночество. Променял и всех остальных. Вокруг нас сейчас много людей, но ты не в силах увидеть никого, потому что ты их просто не знаешь. Вот Джимми Джонсон – ты забыл о нем, когда зашел в тот бар, опрокинуть стаканчик, вот Стили Свайп – ты забыл о нем, когда тебя пригласили на ту вечеринку, но ты был занят чем-то очень важным… Чем же? Ах, да. Ты поглощал свое одиночество гранеными стаканами, не отвлекаясь ни на кого. Все они проскользнули мимо тебя, когда ты, ты сам закрылся ото всех. И раньше не мог, и сейчас не можешь и потом никогда не увидишь.

– Но как же так?

– А очень просто – ты думал, что одиночество нужно заслужить, тебе казалось, что это твой козырь. Но это совсем не так. Вообще не так, как ты себе представляешь. Одиночество – это бессердечная сука, которая поглощает все и вся, лишь только дай ей дотронуться до тебя. Она сначала тебя совратит, а потом поглотит без остатка. Так произошло и с тобой.

– Неправда. У меня были… есть друзья.

– Да? И кто они? Твои плюшевые игрушки, которые ты так бережно хранишь в ящике под кроватью, перевозя их из одной квартиры в другую?

– Нет, конечно! Что ты несешь?

– Ммм… погоди, дай вспомню. – Диана почесала лоб и нахмурилась. – А, может этот… как его… Нет, не вспомню. Смотри, просто вспоминать нечего.

Кажется, она начинала злиться. Я смотрел на нее – ее носик начал подергиваться – первый признак. Я слишком хорошо изучил ее повадки.

Диана присела и набрала в горсть песка.

– Фууух… – Веселым фонтанчиком взвился он с ее ладони. – Вот такая она – твоя жизнь. Дунь и ее не станет. Никто и не заметит.

– Ладно, зачем мы здесь? – Я нахмурился.

– Чтобы ты понял. Хотя бы один раз в жизни.

А я и так понял. Даже у Маленького принца9 была планета интереснее моей. «…приведи в порядок свою планету» – сразу подсказало подсознание. Он хотя бы мог за ней ухаживать. А здесь за чем ухаживать?

Я сел на песок. На горизонте распласталась бесконечная чернота. Темно и страшно. Мне бы вырваться, мне бы преодолеть ее, прорвавшись к солнечному свету, оставить ее позади или, может, просто сдохнуть здесь?

Диана присела рядом, и мы долго молчали.

Пустота черной планеты слишком сильно отягощала, опустошала сознание и ничего не давала взамен. Как я не увидел этого раньше? Как жил? И если здесь мое последнее пристанище, то и все мечты не стоят ломаного гроша. Чего хотел, к чему стремился? В чем смысл жизни, наконец?

Я уткнулся носом в ее плечо и разрыдался. Как подросток, получивший двойку на уроке. После стольких лет самолюбования я вдруг очнулся. Будучи почти мертвым, я почувствовал себя живым. Слезы текли по моим щекам, по ее плечам, а она как будто и не замечала их. Стойкий оловянный солдатик без права на побег.

– Но ведь это все неправда? – Я искал ответа, но Диана просто молчала. – Неправда? – А я неистово продолжал искать выход. Что сделать, как поступить? Я не хочу всего этого. Я же лучше, чем есть? Или могу таким стать!

– Жизнь нужна для того, чтобы… чтобы… чтобы… – Эхом разнеслось по планете. Песок вздыбился, поднимаясь все выше и выше. Клубился, превращаясь в огромный торнадо. Ее последние слова растворились в гуле стремительного вихря, я так их не услышал. Он увеличивался в размерах каждую секунду, засасывая в себя все вокруг.

Было тяжело дышать, колкие крупинки забивались в нос, в уши, хрустели на зубах. Я схватил Диану в объятия, но вряд ли бы это могло помочь перед разверзшейся стихией. Я щурил глаза, в них летели крохи песка, затмевая все вокруг. Воронка перед нами становилась все больше и больше. Я увидел, как она взломала планету – сначала трещина, потом еще одна и еще. У нас на глазах они становились просто гигантскими, и вот уже уходят в самую даль, до горизонта. Земля подрагивала, отломанные от нее куски заходились в ритме неугасающего урагана, поднимались вверх и с грохотом падали на землю.

Что делать?

Страшный вой, похожий на зловещий хохот, накрыл нас с головой. Я обнимал Диану, прижимая ее к себе все крепче. «Если не сдамся сейчас, то все будет хорошо», как молитву повторял я раз за разом – кажется, раньше моя мантра работала. И в этот миг планета лопнула, словно спелый арбуз, с таким же хрустом переломилась по экватору и сошла со своей оси. И вот мы на одной ее стороне, а вторую неумолимо ломает и пожирает страшный вихрь. Она умирает на глазах. Моя планета умирает! А нас уносит куда-то в черный космос. Я не хочу так! Я. Не. Хочу. Так!

Диана прижалась ко мне всем телом.

– Считай со мной! – Сквозь грохот и гул смог разобрать я. – Раз! Два! Три!

* * *

– Подожди. – Я оторвал Рождин от бокала. – А если мы лишь случайные мысли у кого-то в голове?

– Вот уж не надо. – Она чуть не поперхнулась. – Я никогда не хотела бы быть просто мыслью. Тем более, случайной. Это страшно!

В мгновение я оценил подобные перспективы, и они мне тоже показались не самыми удачными.

В тот же самый миг в глубине коридора раздались шаркающие шаги. Мы переглянулись, а Джованни, вытянув губы, и сделав страшную рожу, приложил палец к губам.

– Наверное, дописал. – Сквозь зубы пробормотала Рождин, похлопав меня по руке. – Не напрягайся.

Сколько это длилось – секунду или две. И вот в холле появился хозяин дома. Его явно штормило. Он шатался словно при девятибалльном шторме, прижимаясь то к одной, то к другой стене коридора.

– Джованни! Джованни, паскуда! – Его хриплый голос заполнил гостиную. Он был пьян? А Джованни вытянулся по струнке. – Вина!

– Да, сию минуту! – Бой в мгновение испарился. Кажется, он только и ждал, что этого приказа. Вот только что он стоял у камина, и теперь его нет.

– Твою минуту можно годами считать! – Хозяин был явно не в духе. Придерживаясь за стену, он наклонился и снял тапок, который полетел в сторону исчезнувшего боя. Его владелец, не удержавшись на ногах, грузно осел на пол.

Картина не из приятных.

– Не дописал. – Невеста хмыкнула мне в плечо, продолжая сохранять серьезный вид.

Красный халат, широкие рукава, большой орлиный нос, острый подбородок, и на голове что-то типа лаврового венца. Да нет, он самый – настоящий лавровый венец, коим в стародавние времена чествовали поэтов. Где-то все это я уже видел. Да, точно! Словно фотокарточка всплыла в памяти. Они с Мигофу они очень похожи. А если скинуть эти одежды, так и вовсе близнецы-братья. Конечно, я узнал его! В ту же секунду, как он предстал перед нами. Именно так его изображали на холстах средневековые живописцы – Данте Алигьери собственной персоной.

– Тьфу ты, сколько можно. – Он сорвал с головы венок и порвал его. Сухие лавровые листья осыпались на пол.

Рождин ткнула меня локтем в бок и успокаивающе махнула рукой.

– Цирк! Тот еще показушник. – Шепнула она мне на ухо. – Перед каждым так.

– Дэнни! – Она расплылась в улыбке и поднялась с дивана.

– Рождин, дочь моя! – Алигьери скривил рот, попытавшись подняться. Впрочем, так и остался на полу, пьяная развалюха. Он махнул рукой. Невеста сама подошла к нему и присела рядом. Они обнялись. Их встреча расплылась у меня перед глазами одним большим красным пятном – Рождин в своем новом красном платье и Алигьери в видавшем виде халате.

– А этот? – Он кивнул на меня, сфокусировав было взгляд и приподняв бровь.

Заплутав в серединном мире, я уже и не знал, как вести себя с персонами подобного плана. Вскочить, как Рождин и присесть рядом с ним, или степенно отбить поклоны?

– Тоже и тех. – Невеста притормозила меня, подняв ладонь, чтобы Данте не видел.

Ничего себе! Огромный дом, божественный Неаполь. Кажется, он тоже оказался здесь случайно. Во всяком случае, так говорил Себастьен. А его «Божественная комедия» суть подвига той же Рождин. Ну, тогда понятно, к чему все эти обнимашки. Может, и мне здесь стоит задержаться? Глядишь, и придумаю себе дом не меньше.

– Ты выглядишь прекрасно! Все эти годы… – Она явно льстила ему. – И сотни полторы тебе идет к лицу.

– Оставь. – Прохрипел Алигьери, подняв руку к потолку. – Где обитаешь ты, что так давно не посещала дом мой?

– Ну, право слово, Дэнни, лишь сама судьба, что намекает мне ей подчиниться. – Рождин подмигнула мне, перейдя на стих. Вот уж не ожидал от нее такого. – Всегда, беспрекословно!

– А это кто? Неужто твой жених? – Данте кивнул в мою сторону.

– Какие женихи, коль я уже стара. По этим меркам…

– Уж тут как посмотреть. – Произнес Алигьери почти нараспев и повел бровью. – Так кто же он?

– Вы издеваетесь? – Я привстал с дивана.

– Нисколько. – Они произнесли это почти одновременно. – Нет.

– Так, все, занавес, аплодисменты. – Я сложил руки на груди. – Куда я попал? В «Божественную комедию»?

Рождин щелкнула пальцами. Очередной ее фокус. И все встало на свои места. Прямо ветром повеяло.

– Джованни! – Хриплый голос опять оглушил меня. – Джованни, мать твою! Мое вино! – Алигьери негодовал. – Где носит этого подонка?

– Сейчас, – раздался голос из глубины коридора. – Сейчас, сейчас.

– Я подобрал его на улице, и научил писать, считать. Вложил в его уста все то, что знаю сам. А он мне говорит: «Сейчас».

– Уже иду! – Джованни ворвался в гостиную с бокалом вина на подносе. Он явно спешил – его халат был распахнут, грудь оголилась, и пред нами предстало его идеальное тело с кубиками торса. Я непроизвольно подтянул живот.

– Давай вставай. – Рождин помогла Данте подняться и, протащив нелегкий груз, опрокинула на диван рядом со мной.

Пффф… Разит спиртом как от какого-то недалекого клошара.

– Ну, слава богам! – Данте схватил бокал, выпил в один присест и уронил на поднос. – Чего ты ждешь? – Алигьери был раздражен. – Неси еще!

– Он что, алкоголик? – Я наклонился к уху Рождин.

– А ты пройди все круги ада, как он. – Рождин ухмыльнулась.

– Так это правда?

– Все нормально. Я его давно знаю.

Кажется, после выпитого Данте немного расслабился. И даже позволил себе натянуть характерную улыбку.

– Саймон? Не ошибся? – Он протянул руку.

– Да. – Я пожал ее в приветствии.

– Да, да. Я слышал, слышал. На той неделе он прислал пакет.

– Мне очень приятно.

– Надеюсь, как и мне. – Он хмыкнул в кулак. Что за неодолимый сарказм? Я так и видел, что внутри себя он смеялся. – Задай вопрос, и я отвечу все, что ты хотел услышать.

– А это точно? – Я кивнул Рождин, она прикрыла глаза в согласии.

Странно. А ведь я ждал нотаций от него. Да и не таким я его представлял – может и сухим, но вытянутым и дружелюбным. И вряд ли то, что сейчас предстало передо мной, хоть капельку похож на тот образ.

– Ладно. А почему Неаполь? Почему не… – Первое, что пришло мне в голову.

Рождин незаметно пнула меня. Кажется, не надо было задавать этого вопроса. Но ведь она не предупреждала.

– …Флоренция? – Я закончил.

– Италия, великая Италия. – Снова он зашелся своим хриплым голосом. – Какая разница? Она везде прекрасна!

– И все? Это точно то, что я хочу услышать, так ведь?

Очень вовремя подоспел Джованни со вторым бокалом, который опустил перед хозяином. И так и застыл. Алигьери не спешил. Он провел по ножке бокала указательным пальцем, видимо, о чем-то задумавшись.

– Беатриче. Моя Флоренция больна лишь мыслями о ней. – Я заметил, что Рождин покивала головой. – Моя любовь! И что мне делать там, если мой дом растерзан всякими пройдохами. Так и кишат, кишат! Туда-сюда, туда-сюда. – Его рука заиграла перед моим лицом. – А клоун, изображающий меня пред ними, читает то, чему я отдал жизнь. – Он расхохотался. – Мои вечноживые вирши! – Он замолчал и исподлобья посмотрел на меня.

– И что тут такого? – Я пожал плечами.

– Что тут такого? – Я задел его за живое, он опять захрипел. – Что тут такого? Правда? Дай подумать! – Алигьери приложил руку ко лбу и сделал вид, что задумался, прикрыв глаза. Мне даже показалось, что он просто заснул. – А то, – вдруг вскинулся он, – что я и сам не знаю их. Вот так вот – наизусть. – Он зашелся в смехе до пьяной икоты.

Кажется, этот спектакль продолжался вечность. Я не знал, куда себя деть, мне было стыдно за его поведение. Один из величайших поэтов всех времен сидит рядом со мной на диване, напившись до синих чертиков. Бывало ли раньше с кем такое? Впрочем, потом… потом он просто вырубился – на самом деле заснул, склонив голову на плечи. И стал похож на нахохлившегося воробья зимой. Взъерошенные волосы так и остались стоять дыбом. Гостиную огласил его слишком громкий храп. Мерзкий старик. Рождин пощелкала пальцами.

– Спит. – Произнесла она как приговор. – Видимо, не сегодня. Джованни, – она кивнула бою, – организуй постель для хозяина. – И махнула мне рукой. Я осторожно поднялся, на цыпочках подошел к ней, боясь разбудить очередной хриплый поток рифмованных слов. Джованни метнулся к дивану, чтобы успеть придержать заваливающегося Алигьери.

– Пойдем. – Она открыла дверь, и мы вышли на залитый солнцем двор перед домом.

* * *

«Есть ли еще какой-то уголок, где скрывается моя любовь? Я мечусь по закоулкам, пытаясь отыскать ее. Но снова не нахожу, и снова остаюсь один в своих снах, в мечтах, в заботах и проблемах, в своей безусловной реальности, из которой некуда бежать. И в этом поиске, в этой погоне за своим личным счастьем вновь теряюсь среди безмолвия и пустоты.

Так в чем же секрет? Я бы отдал все, чтобы побыстрее разгадать его. Но тайна так и продолжает оставаться тайной. И часто я уже думаю о том, что никакого секрета тут нет – я вновь все себе нафантазировал, чтобы хоть на мгновение стать чуть ближе к тебе.

Все пройдет, все изменится с годами. Я просто опущу руки, согнусь под натиском прошедших лет, так и не узнав самого важного, и буду шаркать протертыми до дыр тапками из угла в угол, тихо бормоча что-то себе под нос. И буду слаб в своем тихом сумасшествии.

Да, моя милая Диана, реальность именно такова. Я не разукрашиваю и ничего не придумываю. Сам для себя найдя покой в четырех углах, я уже больше не буду болеть долгими поисками. Мне-то оно зачем? Бесконечные годы делают дело – равняют дорогу для других, кладя пластом тех стариков, что не смогли или не сумели. А над ними толстый слой асфальта. Спустя миллионы лет они превратятся в нефть. А сейчас кому они нужны и кто их вспомнит, если они не оставили ничего после себя? Даже жалких грошей, из-за которых может начаться сыр-бор с правом наследства. Ни следов, ни тени – ничего за собой.

Так ли представляли мои прапрадеды, воспевая свободный дух и поднимая знамена на поле боя. А вот оно – ваш правнук исчез, да что там – протух. За что вы сражались? За продолжение рода? За свою свободу? Но вот вам – ваша родословная почила в бозе, не оставив наследников. Растворилась в миру, без личин, без ценных бумаг, без будущего.

Сильный поворот, не так ли? Но поворот в никуда. Совсем никуда не годится. Я день за днем перемалываю осточертевшие устоявшиеся фразы, как какая-то мясорубка – словорубка, точнее. Еще чуть-чуть и меня ждет участь Петра10. И неважно, сколько миль позади, и сколько еще осталось. Однажды, на заре, после третьих петухов, я разверну машину и ни с чем отправлюсь восвояси, так и не узнав, чем закончится история. Пожалуй, это будет хуже, чем смерть, и похлеще Апокалипсиса. Я предам не только тебя, моя любовь, но и себя, цинично понимая, осознавая и принимая такую правду. И в чем причина?

Казалось бы, слишком простая истина. Перешагнуть через себя, отойти от устоев и условностей, определить ценности, без которых невозможно существовать и окунуться в то счастье, что предоставляет сама жизнь. Но нет, слишком простое – оно слишком сложно. К нему нельзя вот так вот взять и пройти по прямой тропе. Потому что тут же на пути появляются ямы, колдобины и трещины. А я уже час вожусь с пробитым колесом, застряв всеми четырьмя на периферии американской глуши.

Ты не поверишь, но здесь, на окраинах федеральной трассы ни души, а мой домкрат издох. И как я не подумал об этом раньше? Перемазался, как свинья в машинном масле и дорожной пыли, пытаясь хоть что-то сделать, что-то сотворить, хоть что-то доказать себе самому. Элементарное механическое чудо не случилось – куда там мне до хождения по воде. Кручусь как заведенный, и все мысли только об этом. Скоро ночь, а на дороге все еще как на заброшенном кладбище.

Я сейчас примерно на одном расстоянии от Сент-Пьермонта и Нью-Йорка, застрял в непроглядной дыре, где нет ни одной замшелой бензоколонки или шиномонтажа, ни одного фонаря, да и бензин на исходе. А в телефоне лишь короткие гудки, сколько я не старался. Видимо, индейские прерии – это мое. О, да! Мне бы лошадь покрепче, да хорошее кожаное седло. Променял бы сейчас сотню лошадиных сил всего на одну, зато живую. Хотя бы поговорил с ней.

А, может, это знак? И я застрял ровно посередине между тем откуда бежал и куда бежал. Сделал вынужденную остановку не просто так? Вот орел, вот решка – выбирай. Подкинь, доверившись судьбе, и дальше следуй ее выбору. Но никто не может сказать, каким он будет, и, тем более, насколько он верный. Пятьдесят на пятьдесят и ничего от тебя не зависит.

А потому, вглядываясь в лицо Фортуны, этой девки с хитрым прищуром, никогда нельзя угадать ее искренних намерений. Она тебя за палец обведет и еще посмеется вслед. Истинны только благие намерения, что живут в душе. И только им, несомненно, можно доверять от начала и до конца.

Так в чем же тайна? В чем смысл истинных деяний? В чем заключена любовь?

Подожди, секунду подожди. Кажется, я вижу фары. Да, вон там, вдалеке. Признайся, это ты мне послала ту машину? Не юли. И тогда мне ничего не стоит сделать выбор, и вся игра не стоит свеч. Но самое главное, теперь я точно буду знать ответ!»

Я открыл глаза. Черная пустая планета имени меня миновала. Хрупкая, опустошенная, неприглядная и слишком одинокая. Все вдруг исчезло, оставив после себя горький осадок. В одно мгновение мы вернулись туда, откуда начали путь в бесконечный космос. И тот же океан сосен, и те же черно-белые альбатросы, обнимающие их колкие ветки, и та же вершина, с которой просматривался далекий горизонт.

Диана отняла руку от ветки ближайшей сосны.

– Ты ничего не замечаешь?

– Мы вернулись. Что произошло? – Я поежился. День клонился к закату и набегавший ветер уже остыл, хлопая своими холодными крыльями по коже.