Ромашки в снегу

Света и в этот вечер по давно укоренившейся негласной традиции периодически подливает Тане горячий травяной чай в кружку, потом добавляет кусочек ароматного лимона и осторожно подсовывает что-нибудь съестное. Таня на мгновение отвлекается от книги, несколько отрешенным, но благодарным взглядом смотрит на подругу и, слегка кивнув ей головой, снова погружается в таинственный мир высшей математики. После этого Света наливает чай и себе – девушки очень часто мерзли в этой довольно холодной и сырой квартире, и поэтому они никогда не забывали о том, что у них есть в шкафу вкусный травяной чай с шиповником и мелиссой, а еще оранжевые непривычно сладкие на вкус лимоны, которыми торгует Света. Помещение их старого дома отапливалось очень слабо. Из ветхого окна, которое, казалось, вот-вот вывалиться наружу – тянуло холодом и сквозняком. Не спасало даже то, что злополучное окно были трижды заклеено клейкой лентой по всем щелям и углам.

Таня сама не заметила, как просидела за учебниками до половины второго. А ведь ей рано утром заступать в сутки. Она бережно взяла в руки книги и, осторожно ступая, чтобы не шуметь, направилась в комнату. Света уже мирно сопела, отвернувшись к стенке. Всю комнату освещала луна, которая бесцеремонно заглядывала в их большое окно – сильный порывистый ветер разогнал остатки туч и освободил для нее все небесное пространство. В безлунные ночи их дом тонул в кромешной тьме – фонари были непростительной роскошью для такого экономически невыгодного и обветшалого трущобного района, как считали местные чиновники. Хотя своенравная баба Маша смогла недавно добиться, дабы поставили пару фонарей у дороги – чтобы жители, возвращаясь с работы через пустыри, видели путь домой.

Таня стащила с себя халат и натянула теплую ночную рубашку. После этого она тихонько разложила на диване простынь с одеялом и спешно юркнула под него, стуча от холода зубами. Одеяло было холодным, и она задрожала так осиновый лист. Свернувшись клубочком, она продолжала смотреть на луну, которая неспешно передвигалась на ночном небосводе. Она стала раздумывать о том, какие испытания преподнесет ей очередной день и очередная работа. Над ней черной тенью нависла горечь утраты, но она постарается быть сильной. Иногда ей хочется выйти в степь, до которой рукой подать и кричать в бескрайность, что есть мочи. Выплеснуть с этим криком всю боль и обиды, которые не уходят.

Она начала размышлять о своем отце. После смерти матери, он всего лишь через несколько месяцев после похорон привел в их дом другую женщину. В тот родимый дом, который все еще хранил память о матери и в котором каждый уголок помнил ее дыхание и ее звонкий смех. Мать все еще незримо находилась в этом доме, когда его порог переступила чужая женщина, которая тут же безжалостно принялась стирать все следы ее присутствия.

Таня не смогла простить отца за то, что он позволил мачехе уничтожить все вещи матери, в том числе ее книги, которыми она тайком от нее топила печь. Окончив школу, она улучила момент, когда все отсутствовали, собрала в большой походный рюкзак свои вещи, фотографии матери и ушла из дому. Ушла, чтобы больше никогда не возвращаться. Рюкзак – за плечами, а на руках – горшок с любимой геранью, которую посадила ее мать перед смертью. Когда Таня сдавала вступительные экзамены в университет, она уже жила на съемной квартире. Одно она знала наверняка – ее отцу не было до нее никакого дела, иначе бы он уже разыскал ее и вернул обратно домой. И в полицию он, конечно же, не обращался.

Воспоминания то и дело накатывали на нее угрюмой волной в ночных сумерках, но она начала отгонять их от себя. «Прочь! Прочь из моей жизни! – твердила она про себя, – я еще увижу светлые дни!».

И вскоре ее мысли потекли по более спокойному руслу. Уставшие веки закрылись, напряженное тело расслабилось, взбудораженный разум успокоился – крепкий сон сморил и усмирил ее.

А луна тем временем, еще долго заглядывала в окно и играла своими серебристыми бликами на ее бледном худеньком лице и длинных каштановых волосах, беспорядочно разбросанных на подушке.

Глава II

Утром в комнате стало еще холоднее. Едва в окне забрезжил свет, Таня вскочила с дивана, не дожидаясь противного визга своего будильника. Взглянув на часы, она немало удивилась. Было без десяти семь, значит должно быть еще темно, ведь на дворе третье декабря. Она поспешила к окну и невольно вскрикнула:

– Света, на улице снег выпал! – она распахнула форточку, вытянула вперед ладонь – на нее тут же робко упали узорчатые снежинки: от тепла ладони они растаяли, оставляя на память о себе лишь маленькие капельки воды.

Снег забелил все вокруг – именно поэтому на улице стало непривычно светло для такого времени суток.

Света тем временем крепко спала, укрывшись с головой одеялом, но Таня не замолкала. Расслышав наконец-то восторженные возгласы своей подруги, она откинула одеяло, неспешно потянулась и громко зевнула.

– Что такое? – спросонья спросила она, глядя на Таню удивленными заспанными глазами.

– Первый снег выпал!.. Ну же, иди, посмотри на эту красоту! – Таня продолжала радоваться снегу, как долгожданному чуду. Ее худенькое бледное лицо разрумянилось от потока морозного воздуха, впорхнувшего в квартиру из широкой форточки.

– Ну и что? – Света равнодушно махнула рукой. – Я сегодня выходная, хочу подольше поваляться в кровати…

– Тебя не радует первый снег? – изумилась Таня.

Света полностью отбросила одеяло, неохотно сползла с кровати и натянула на свои длинные ноги комнатные тапочки сорок второго размера, на которых красовались две жирные заячьи морды с ушами. После этого она встала, убрала свои короткие рыжие кудри с лица и неуклюже поплелась к окну.

– Эка невидаль! – она без особой радости посмотрела в окно – на белеющий тротуар, на деревья, разодетые в белые шубы и шумно захлопнула форточку. – Напустила холоду, бррр! – возмутилась она.

– Да ну тебя! – Таня сделала вид, что обиделась и принялась собираться на работу.

На работу ей нужно было успеть к восьми утра – завод находился в двадцати минутах ходьбы от ее дома: можно было не думать о толчее в шумном и переполненном до отказа городском транспорте, как на прежних работах. Это не могло не радовать ее, хотя она предполагала, что это будет единственным плюсом в ее новой работе. На работу Таня собиралась всегда быстро, как по команде в армии – никаких часовых марафетов у зеркала она не проделывала. После гигиенических процедур в ванной комнате и горячего чая на кухне, она ловко собрала волосы в узел, спешно натянула на себя синие джинсы, тонкую черную водолазку и теплый шерстяной свитер с высоким воротом. Из дому она вышла в двадцать минут восьмого.

Света, пожелав подруге удачи, с горьким вздохом захлопнула за ней дверь и тут же поспешила к телевизору. Она боялась оставаться в квартире одна, но до конца не признавалась себе в этом. Беспечная болтовня по телевизору давала ей ощущение простого домашнего уюта, уюта, которого у нее никогда не было, уюта, которого она никогда не знала. Эта телевизионная болтовня давала ей иллюзию того, что в доме кто-то есть, помимо нее. Полная тишина усиливала чувство гнетущего одиночества. Может, поэтому она так часто тащила кого-то в дом, пока Таня была на работе.

Таня вышла во двор и невольно заулыбалась от представшей перед ее взором замечательной панорамы. Снег скрыл под своим белоснежным покрывалом всю грязь и серость их бедной окраины. Теперь не было видно ни черных прогнивших от сырости балок на чердаке, ни свалки, находящейся так близко от дома, ни дырявого асфальта на дорогах. Но ее улыбка была непродолжительной, и тот час же испарилась, стоило ей только увидеть бабу Машу.

Женщина с сердитым выражением лица расчищала лопатой проход к подъезду. Она посмотрела на Таню так, будто это она была виновата в том, что снег с таким усилием замел дорогу к дому. Таня вышла на длинную рябиновую аллею и направилась в сторону завода. На заснеженных ветках скакали взъерошенные снегири – они клевали замерзшие красные ягоды, такие же красные, как их брюшко. В соседнем доме, на подоконнике первого этажа сидел мальчуган лет пяти и с энтузиазмом наклеивал бумажные снежинки. Судя по неровным краям и непонятной форме его снежинок, вырезал он их собственноручно; но, похоже, отсутствие идеальных форм нисколько не огорчило его: главное, что это все было сделано с любовью к зиме. Таня на миг остановилась и с умилением стала наблюдать за ним. На секунду мальчик отвлекся от своего важного занятия и помахал ей маленькой пухлой ручкой. Таня помахала в ответ и поспешила дальше.

Новая работа, новые люди и новые события уже поджидали ее у своего порога.

* * *

– Ты как сюда попала, воробушек? – спросила у нее удивленно кладовщица.

– Провалила экзамен при поступлении на бюджетное отделение, – выпалила Таня, рассматривая тесную беленую каморку, которая была сплошь заставлена высокими стеллажами и шкафами.

– А, тогда понятно! – сочувственно произнесла женщина. Роясь в коричневом шкафу, она подбирала Тане рабочую спецодежду. – Тебе хоть есть восемнадцать? – поинтересовалась она, кинув быстрый взгляд на щуплую фигуру своей новой подопечной.

Таня молча кивнула головой.

Кладовщица вытянула из шкафа небольшой серый комбинезон, чепчик для волос и марлевую повязку. – Тебе говорили, что обувь нужно свою приносить? – спросила она скрипучим голосом.

– Да, я в курсе, – Таня раскрыла свой пакет и показала ей старые зеленые кроссовки.

– Молодец! – похвалила ее женщина. После этого она закрыла шкаф небольшим серебристым ключом и повела Таню в раздевалку.

В раздевалке уже собралась толпа женщин: они переодевались возле своих личных шкафчиков в рабочую униформу и непринужденно болтали друг с другом. При Танином появлении они тут же смолкли и стали с интересом разглядывать ее.

– Вот свободный шкафчик! – кладовщица подвела Таню к крайнему правому шкафчику в первом ряду и открыла его маленьким золотистым ключом, на котором висел номерок с цифрой семьдесят восемь. – У тебя какая одежда? – спросила вдруг она.

Таня показала, что под шерстяной кофтой у нее есть еще черная водолазка.

– Шерстяную кофту сними – с нее могут сыпаться ворсинки, а водолазку оставь, – сказала деловито кладовщица. – На нее наденешь свой рабочий комбинезон – он теплый…

После распоряжений, касавшихся рабочей одежды, кладовщица вышла из раздевалки, и Таня принялась спешно переодеваться. Ее соседка – симпатичная черноволосая девушка лет двадцати пяти, все это время сверлила ее любопытным и не очень дружелюбным взглядом.

– Твоя предшественница, которая занимала этот шкафчик, выдержала здесь всего лишь одну смену! – она коварно ухмыльнулась, многозначительно переглядываясь с какой-то рыжеволосой женщиной лет тридцати, стоящей неподалеку.

– Я это учту! – холодно ответила Таня, стараясь не обращать внимания на колючий взгляд своей новоиспеченной соседки.

В раздевалку забежала полная светловолосая женщина лет сорока. Она была одета в опрятный серый комбинезон с оранжевыми манжетами, на светлых коротко стриженых волосах красовался синий чепчик. Лицо у нее было строгое, но не злобное. Внимательно оглядев всех присутствующих, она остановила свой взгляд на Тане. Большие серые глаза, обильно накрашенные тушью и коричневыми тенями, приветливо засветились. Полные красные губы растянулись в доброжелательную улыбку.

– Ты новенькая? – догадалась она.

– Да…

– Направление на работу у тебя?

– Ага! – Таня дрожащими руками протянула ей маленький белый листок. Кто знает, что сулит ей это направление – очередные проблемы с последующим увольнением или, наконец, долгожданную остановку и хорошую зарплату, которая вывела бы ее из постоянной нужды.

– Так-так, хорошо… – проговорила полушепотом женщина, бегло пробежав по листку глазами. При этом она сильно щурилась – очевидно, от близорукости. – Упаковщики сегодня все вышли? – спросила она громко.

– Все! – послышался хор из десятка разношерстных по тональности голосов.

– Хорошо, тогда пошлите в цех! – она вышла из раздевалки, повернулась к Тане, которая спешила следом за ней и представилась: – Меня зовут Юля, я работаю мастером на упаковке. Тебе сколько лет? – спросила она.

– Восемнадцать…

– Поздравляю! – засмеялась мастер. – Ты, среди нас, пенсионеров, самая молоденькая! Дальше по возрасту идет Наташа – та еще заноза! Ей двадцать шесть лет, – Юля указала пальцем на впереди идущую брюнетку, ту самую, которая была Таниной соседкой по шкафчику.

Наташа будто почувствовала, что говорят за нее и резко обернулась. Одарив Таню неприязненным взглядом, она что-то шепнула на ухо своей рядом идущей соседке – светловолосой слегка полноватой девушке. Эта девушка тоже оглянулась, но, в отличие от Наташи, посмотрела на Таню с сочувствием и теплотой. У нее было открытое и бесхитростное лицо – Тане она сразу понравилась.

– А чего тебе такой большой комбинезон выдали? – спросила Юля удивленно. – Ты же в нем утонула!

– Мне сказали, что это самый маленький размер…

– Ну, тогда и такой сойдет! – пожала плечами мастер.

Все работницы дошли до конца коридора и, приоткрыв дверь, стали спускаться на первый этаж. Таня на миг замерла у квадратного зеркала, висящего возле двери. В изношенном бесформенном комбинезоне грязно серого цвета, в синем чепце, который спрятал ее густую каштановую шевелюру, она выглядела более чем мужеподобно. Как и все остальные женщины, идущие рядом с ней. Они напоминали однотипную серую массу, лишенную индивидуальности, сливающуюся с серыми стенами этого здания и готовую безропотно исполнять весь цикл его жизни – не отходя от конвейера двадцать четыре часа.

Девушки спустились по узкой лестнице на первый этаж и остановились у огромных металлических дверей. Мастер слегка растолкала всех и нажала на большую красную кнопку, находящуюся на дверной панели. Через минуту дверь отворилась, и толпа спешно зашла в прохладное просторное помещение. После этого двери тут же захлопнулись – чтобы не выпускать холод.

– Теперь мы попадем наверх только в час дня, когда пойдем в столовую! – пояснила мастер, обращаясь к Тане. – Обеденный перерыв не более получаса. Ужинаем строго в шесть вечера, тоже не более получаса, потом еще перекус в двенадцать ночи, а дальше – до восьми утра, мы находимся без перерыва в цеху, – добавила она.

– А если человек захочет в туалет? – спросила Таня.

– Можно, но не желательно. У нас за это негласное порицание от начальства. Они не хотят, чтобы мы лишний раз отвлекались от трудового процесса, у нас ведь конвейерное производство.

Таня понятливо кивнула головой. Она осмотрела помещение. Первое, что неприятно поразило ее – пронизывающий до косточек холод. Ощущение такое – словно ее резко окунули в прорубь с ледяной водой. Она невольно съежилась. Ей показалось, что здесь было гораздо холоднее, чем на морозной заснеженной улице, откуда она совсем недавно пришла. Теперь она жутко жалела о том, что послушалась кладовщицу и так легковерно позволила снять с себя теплую шерстяную кофту. Она продолжила осматривать помещение – высокие стены были оббиты металлическими пластинами, потолки – беленые, окон нигде не видно, повсюду разливается довольно яркий электрический свет, неприятно режущий глаза. Посередине первого цеха, мимо которого они проходили, она увидела длинный конвейер, по обе стороны которого работали только мужчины. На них были надеты такие же серые комбинезоны, как и на девушках. На левой руке у каждого – металлическая рукавица, напоминающая кольчугу. В правой руке они держали острый длинный нож, которым виртуозно разделывали туши, отделяя мясо от костей. Все работали в быстром темпе. От резкого тошнотворного запаха у Тани слегка закружилась голова. Она натянула на лицо марлевую повязку, которую ей выдали накануне.

– Это сырьевой цех! – прокричала ей в ухо Юля, увидев, что Таня изучающе смотрит на конвейер. Из-за работы оборудования стоял невообразимый шум. – Здесь происходит разделка мяса – свиные туши с помощью вон той дисковой пилы разделяют на пять частей, а говяжьи – на восемь. Далее они занимаются обвалкой мяса – то есть отделяют от костного содержимого мышечную, соединительную и жировую ткань. У нас, кстати, свое фермерское хозяйство и свой забойный цех! – похвасталась мастер.

Они прошли мимо следующего цеха. Светловолосая девушка, шедшая возле Наташи, закрыла нос рукой, брезгливо отвернувшись. Остальные, заметив это – только усмехнулись – к таким специфическим запахам и к такому неприятному зрелищу они давно привыкли.

– А это – производственный цех! – пояснила Юля, маневрируя широкими шагами между двумя рядами огромных металлических столов. – Здесь делают жиловку мяса – то есть удаляют из мякоти сухожилия, мелкие кости, хрящи и измельчают ее на вот тех громадных электрических мясорубках: они называются «Волчок». После измельчения, мясо раскладывают в специальные емкости и заправляют его специями и пряностями. Потом его снова перекручивают на куттере, а далее наполняют специальные вакуумные шприцы, с помощью которых происходит упаковка фарша в искусственные и натуральные оболочки. И тогда они приобретают форму колбас и сосисок.

Таня заметила, что в этом цеху, в отличие от предыдущего, работали одни женщины, не считая одного невысокого рыжеволосого парня, который стоял возле огромной электрической мясорубки и следил за тем, как машина перемалывает мясо на фарш. У него был усталый и измученный вид, как у каторжника: на скуластом бледном лице, в маленьких серых глазах читалась обреченность. Кто знает, о чем он думает сейчас? Может о том, как безрадостна его однообразная жизнь?

Далее они прошли термокамеру: как объяснила Юля – она использовалась для термической обработки колбасных изделий, то есть для обжарки, сушки, варки и копчения.

– Всего мы выпускаем около ста сорока наименований колбас! – призналась Юля и спросила, внимательно глядя на Таню своим близоруким взглядом: – Ты хоть не собираешься в обморок падать от увиденного?

– Пока еще нет, – ответила она, улыбнувшись.

– Это хорошо, а то у нас уже бывали здесь неприятные случаи, благодаря чрезмерно впечатлительным особам…

Они, наконец, дошли до своего цеха. Он находился в самом конце помещения, как последний завершающий штрих в колбасном царстве. После него все упакованные изделия отправлялись менеджерами на продажу в сеть магазинов и супермаркетов по всей области и даже за ее пределами. Перед входом в цех стоял небольшой стол – за ним сидела худая темноволосая женщина в белоснежном халате. Вид у нее был сонный – узкие зеленые глаза смотрели на всех словно с усилием воли, тонкие сухие губы были плотно сжаты. Выражение лица – отрешенное, словно она – не на рабочем месте, а в своей спальне во время отдыха и медитации.

– Все девушки вышли? – спросила она вялым безжизненным голосом у Юли.

– Сегодня все! – торжественно ответила мастер, окинув беглым взглядом свою бригаду. Она положила ей на стол Танино направление на работу.

– Новенькая?

– Да…

– Хорошо, я запишу ее. Надеюсь, вы всё выдержите и не сбежите, как некоторые! – обратилась она к Тане, приторно улыбаясь.

«Многообещающее начало!» – подумала про себя Таня, промолчав.

– Ну, впускай уже нас! – воскликнула улыбающаяся Юля.

– И чего она так радуется? – шепнула на ухо Наташе светловолосая девушка, с удивлением таращась на мастершу.

– Наверное, ей все мозги тут напрочь отморозило! – предположила шепотом Наташа.

Женщина в белом халате с нескрываемой злостью посмотрела на Наташу. Она все услышала и, наверное, приняла ее слова на свой адрес. Проделывая на стене возле своего стола какие-то манипуляции, она снова ястребиным взором уставилась на брюнетку. Но Наташа безразлично отвернулась от нее и стала разговаривать со своей соседкой. Чей-то колючий взгляд не мог вывести ее из равновесия.

Дверь в цех отворилась.

– Добро пожаловать в рай! – крикнула иронично Юля и переступила через порог. За ней зашли остальные.

После этого дверь сразу намертво закрылась. Таня обернулась и, не без сожаления посмотрела на нее. Все девушки надели на себя марлевые повязки и одноразовые перчатки, которые им выдала женщина в белом халате.

– О боги! – завопили недовольно женщины. – Сегодня колбасы еще больше, чем в прошлую смену!

– Ничего, еще и не такое видели! – Юля равнодушно махнула рукой и пошла в конец цеха.

Таня последовала за ней. Она почувствовала себя совсем маленькой, проходя мимо длинного лабиринта, по обе стороны которого чуть ли не до самого потолка высились стройные высокие ряды многочисленных ящиков, заполненных различными колбасными изделиями, которые требовалось запаковать. Ближе к концу цеха, когда колбасный лабиринт закончился, перед ней предстало множество беспорядочно расставленных рам, на рейках которых висели вареные колбасы, сосиски и сардельки. На каждой рейке торчало по двенадцать колбас, каждая на пятисантиметровом расстоянии друг от друга. За рамами, в левой части помещения виднелось два длинных конвейера: один предназначался для упаковки сосисок, другой для упаковки копченых колбас. По правую сторону стояло несколько причудливых машин.

Юля, заметив озадаченный Танин взгляд, пояснила:

– Это камерный вакуумный упаковщик!

Короткое пояснение не пролило свет на то, как пользоваться этим агрегатом, и Таня боязливо поглядывала на непонятную для нее металлическую конструкцию, имеющую странную форму.

– Мы на нем упаковываем деликатесную и кусковую продукцию – шейки, вареную колбасу, лопатки, карбонат, – увлеченно рассказывала Юля. – А за ним находиться аппарат для термической обработки этих изделий. Ну, это чуть позже разберешь, а для начала я поставлю тебя клеить этикетки на упаковки с сосисками, – она подвела Таню к концу первого конвейера, где стоял глубокий металлический чан квадратной формы. – Ты должна будешь складывать упаковки с наклеенными тобой этикетками в ящики, считать все внимательно и записывать на бланк, в котором будешь указывать наименование сосисок, их количество и свою фамилию. Такой бланк должен быть в каждом ящике, чтобы в случае ошибки мы знали, кто виноват…

Она оставила Таню и направилась в начало конвейера, где принялась снимать сосиски с рам и раскладывать их в вакуумные ячейки, которые затем запечатывались сверху пленкой. В металлический чан, как из рога изобилия, стали сыпаться упаковки с сосисками. Таня рьяно принялась за дело. Она старательно приклеивала этикетку в верхний левый угол, как пояснила Юля. Но сначала ей нужно было отклеить этикетку от ленты, а потом ровно приклеить ее на упаковку. Поначалу это не всегда удавалось с первого раза. В пяти метрах от нее стоял седовласый мужчина худощавого телосложения – он был слесарем этого цеха. На нем была та же серая униформа, что и на женщинах. Помимо наладки вышедшего из строя оборудования, он в свободное время помогал клеить этикетки и ставить на конвейер бабины с пленкой, если она заканчивалась. Именно он показал Тане, где брать закончившиеся этикетки и бланки.

– Нужно еще быстрее! – сделала ей замечание недалеко стоящая Наташа. Поставив ящик с колбасой в трех метрах от Тани, она начала перешептываться с той самой рыжеволосой женщиной, с которой недалече шепталась в раздевалке. – Интересно, надолго ли ее хватит? – захихикала она.

То, что Таня прекрасно слышала ее, девушку совсем не смущало. Таня подняла голову и принялась наблюдать, как работает слесарь. Через полчаса по скорости наклеивания, она уже не отставала от него. А скорость тут ценилась превыше всего. Тупая монотонная работа внушала тебе, что ты робот, у которого не может болеть спина, согнутая в три погибели, а руки, предательски немеющие от холода – всего лишь иллюзия.

Время шло очень медленно. Упаковки с сосисками все сыпались и сыпались в чан. Прошел час, другой, третий, а им все не было конца.

– Смотри внимательно, сейчас пойдет совершенно другой вид сосисок! – предупредил Таню слесарь. – Они очень похожи внешне, – он протянул ей небольшой моток с другими этикетками.

– Спасибо вам за подсказку! – поблагодарила Таня и с удивлением уставилась на новые сосиски. По виду и по форме они действительно не отличались от предыдущих сосисок. Если бы слесарь не предостерег ее, она бы и не заметила этого. По спине вдруг пробежал неприятный мороз. Она стала еще внимательнее. Сзади нее вдруг послышалось тихое обреченное всхлипывание. Она обернулась. У одной из колбасных рам стояла та самая светловолосая девушка с добрым лицом, которая ранее шла по коридору вместе с Наташей.

– Катя, что случилось? – спросила испуганно Таня. Она уже знала, как зовут девушку – та сама перед работой подошла к ней и представилась.

Катя тоже была новенькой, но успела проработать здесь уже несколько тяжелых, как она призналась, недель. Она сняла марлевую повязку и, вытирая рукой свое мокрое от слез лицо, сказала:

– Я перепутала на прошлой смене партию дорогой копченой колбасы с более дешевой и, неправильно наклеив этикетки, отправила их менеджерам! Ведь эти колбасы, как близнецы, похожи между собой! – она огорченно вздохнула и продолжила: – Теперь мне предстоит со своей еще не заработанной получки заплатить ту разницу, которая есть в цене этих колбас…