– Эка невидаль! – она без особой радости посмотрела в окно – на белеющий тротуар, на деревья, разодетые в белые шубы и шумно захлопнула форточку. – Напустила холоду, бррр! – возмутилась она.
– Да ну тебя! – Таня сделала вид, что обиделась и принялась собираться на работу.
На работу ей нужно было успеть к восьми утра – завод находился в двадцати минутах ходьбы от ее дома: можно было не думать о толчее в шумном и переполненном до отказа городском транспорте, как на прежних работах. Это не могло не радовать ее, хотя она предполагала, что это будет единственным плюсом в ее новой работе. На работу Таня собиралась всегда быстро, как по команде в армии – никаких часовых марафетов у зеркала она не проделывала. После гигиенических процедур в ванной комнате и горячего чая на кухне, она ловко собрала волосы в узел, спешно натянула на себя синие джинсы, тонкую черную водолазку и теплый шерстяной свитер с высоким воротом. Из дому она вышла в двадцать минут восьмого.
Света, пожелав подруге удачи, с горьким вздохом захлопнула за ней дверь и тут же поспешила к телевизору. Она боялась оставаться в квартире одна, но до конца не признавалась себе в этом. Беспечная болтовня по телевизору давала ей ощущение простого домашнего уюта, уюта, которого у нее никогда не было, уюта, которого она никогда не знала. Эта телевизионная болтовня давала ей иллюзию того, что в доме кто-то есть, помимо нее. Полная тишина усиливала чувство гнетущего одиночества. Может, поэтому она так часто тащила кого-то в дом, пока Таня была на работе.
Таня вышла во двор и невольно заулыбалась от представшей перед ее взором замечательной панорамы. Снег скрыл под своим белоснежным покрывалом всю грязь и серость их бедной окраины. Теперь не было видно ни черных прогнивших от сырости балок на чердаке, ни свалки, находящейся так близко от дома, ни дырявого асфальта на дорогах. Но ее улыбка была непродолжительной, и тот час же испарилась, стоило ей только увидеть бабу Машу.
Женщина с сердитым выражением лица расчищала лопатой проход к подъезду. Она посмотрела на Таню так, будто это она была виновата в том, что снег с таким усилием замел дорогу к дому. Таня вышла на длинную рябиновую аллею и направилась в сторону завода. На заснеженных ветках скакали взъерошенные снегири – они клевали замерзшие красные ягоды, такие же красные, как их брюшко. В соседнем доме, на подоконнике первого этажа сидел мальчуган лет пяти и с энтузиазмом наклеивал бумажные снежинки. Судя по неровным краям и непонятной форме его снежинок, вырезал он их собственноручно; но, похоже, отсутствие идеальных форм нисколько не огорчило его: главное, что это все было сделано с любовью к зиме. Таня на миг остановилась и с умилением стала наблюдать за ним. На секунду мальчик отвлекся от своего важного занятия и помахал ей маленькой пухлой ручкой. Таня помахала в ответ и поспешила дальше.
Новая работа, новые люди и новые события уже поджидали ее у своего порога.
* * *
– Ты как сюда попала, воробушек? – спросила у нее удивленно кладовщица.
– Провалила экзамен при поступлении на бюджетное отделение, – выпалила Таня, рассматривая тесную беленую каморку, которая была сплошь заставлена высокими стеллажами и шкафами.
– А, тогда понятно! – сочувственно произнесла женщина. Роясь в коричневом шкафу, она подбирала Тане рабочую спецодежду. – Тебе хоть есть восемнадцать? – поинтересовалась она, кинув быстрый взгляд на щуплую фигуру своей новой подопечной.
Таня молча кивнула головой.
Кладовщица вытянула из шкафа небольшой серый комбинезон, чепчик для волос и марлевую повязку. – Тебе говорили, что обувь нужно свою приносить? – спросила она скрипучим голосом.
– Да, я в курсе, – Таня раскрыла свой пакет и показала ей старые зеленые кроссовки.
– Молодец! – похвалила ее женщина. После этого она закрыла шкаф небольшим серебристым ключом и повела Таню в раздевалку.
В раздевалке уже собралась толпа женщин: они переодевались возле своих личных шкафчиков в рабочую униформу и непринужденно болтали друг с другом. При Танином появлении они тут же смолкли и стали с интересом разглядывать ее.
– Вот свободный шкафчик! – кладовщица подвела Таню к крайнему правому шкафчику в первом ряду и открыла его маленьким золотистым ключом, на котором висел номерок с цифрой семьдесят восемь. – У тебя какая одежда? – спросила вдруг она.
Таня показала, что под шерстяной кофтой у нее есть еще черная водолазка.
– Шерстяную кофту сними – с нее могут сыпаться ворсинки, а водолазку оставь, – сказала деловито кладовщица. – На нее наденешь свой рабочий комбинезон – он теплый…
После распоряжений, касавшихся рабочей одежды, кладовщица вышла из раздевалки, и Таня принялась спешно переодеваться. Ее соседка – симпатичная черноволосая девушка лет двадцати пяти, все это время сверлила ее любопытным и не очень дружелюбным взглядом.
– Твоя предшественница, которая занимала этот шкафчик, выдержала здесь всего лишь одну смену! – она коварно ухмыльнулась, многозначительно переглядываясь с какой-то рыжеволосой женщиной лет тридцати, стоящей неподалеку.
– Я это учту! – холодно ответила Таня, стараясь не обращать внимания на колючий взгляд своей новоиспеченной соседки.
В раздевалку забежала полная светловолосая женщина лет сорока. Она была одета в опрятный серый комбинезон с оранжевыми манжетами, на светлых коротко стриженых волосах красовался синий чепчик. Лицо у нее было строгое, но не злобное. Внимательно оглядев всех присутствующих, она остановила свой взгляд на Тане. Большие серые глаза, обильно накрашенные тушью и коричневыми тенями, приветливо засветились. Полные красные губы растянулись в доброжелательную улыбку.
– Ты новенькая? – догадалась она.
– Да…
– Направление на работу у тебя?
– Ага! – Таня дрожащими руками протянула ей маленький белый листок. Кто знает, что сулит ей это направление – очередные проблемы с последующим увольнением или, наконец, долгожданную остановку и хорошую зарплату, которая вывела бы ее из постоянной нужды.
– Так-так, хорошо… – проговорила полушепотом женщина, бегло пробежав по листку глазами. При этом она сильно щурилась – очевидно, от близорукости. – Упаковщики сегодня все вышли? – спросила она громко.
– Все! – послышался хор из десятка разношерстных по тональности голосов.
– Хорошо, тогда пошлите в цех! – она вышла из раздевалки, повернулась к Тане, которая спешила следом за ней и представилась: – Меня зовут Юля, я работаю мастером на упаковке. Тебе сколько лет? – спросила она.
– Восемнадцать…
– Поздравляю! – засмеялась мастер. – Ты, среди нас, пенсионеров, самая молоденькая! Дальше по возрасту идет Наташа – та еще заноза! Ей двадцать шесть лет, – Юля указала пальцем на впереди идущую брюнетку, ту самую, которая была Таниной соседкой по шкафчику.
Наташа будто почувствовала, что говорят за нее и резко обернулась. Одарив Таню неприязненным взглядом, она что-то шепнула на ухо своей рядом идущей соседке – светловолосой слегка полноватой девушке. Эта девушка тоже оглянулась, но, в отличие от Наташи, посмотрела на Таню с сочувствием и теплотой. У нее было открытое и бесхитростное лицо – Тане она сразу понравилась.
– А чего тебе такой большой комбинезон выдали? – спросила Юля удивленно. – Ты же в нем утонула!
– Мне сказали, что это самый маленький размер…
– Ну, тогда и такой сойдет! – пожала плечами мастер.
Все работницы дошли до конца коридора и, приоткрыв дверь, стали спускаться на первый этаж. Таня на миг замерла у квадратного зеркала, висящего возле двери. В изношенном бесформенном комбинезоне грязно серого цвета, в синем чепце, который спрятал ее густую каштановую шевелюру, она выглядела более чем мужеподобно. Как и все остальные женщины, идущие рядом с ней. Они напоминали однотипную серую массу, лишенную индивидуальности, сливающуюся с серыми стенами этого здания и готовую безропотно исполнять весь цикл его жизни – не отходя от конвейера двадцать четыре часа.
Девушки спустились по узкой лестнице на первый этаж и остановились у огромных металлических дверей. Мастер слегка растолкала всех и нажала на большую красную кнопку, находящуюся на дверной панели. Через минуту дверь отворилась, и толпа спешно зашла в прохладное просторное помещение. После этого двери тут же захлопнулись – чтобы не выпускать холод.
– Теперь мы попадем наверх только в час дня, когда пойдем в столовую! – пояснила мастер, обращаясь к Тане. – Обеденный перерыв не более получаса. Ужинаем строго в шесть вечера, тоже не более получаса, потом еще перекус в двенадцать ночи, а дальше – до восьми утра, мы находимся без перерыва в цеху, – добавила она.
– А если человек захочет в туалет? – спросила Таня.
– Можно, но не желательно. У нас за это негласное порицание от начальства. Они не хотят, чтобы мы лишний раз отвлекались от трудового процесса, у нас ведь конвейерное производство.
Таня понятливо кивнула головой. Она осмотрела помещение. Первое, что неприятно поразило ее – пронизывающий до косточек холод. Ощущение такое – словно ее резко окунули в прорубь с ледяной водой. Она невольно съежилась. Ей показалось, что здесь было гораздо холоднее, чем на морозной заснеженной улице, откуда она совсем недавно пришла. Теперь она жутко жалела о том, что послушалась кладовщицу и так легковерно позволила снять с себя теплую шерстяную кофту. Она продолжила осматривать помещение – высокие стены были оббиты металлическими пластинами, потолки – беленые, окон нигде не видно, повсюду разливается довольно яркий электрический свет, неприятно режущий глаза. Посередине первого цеха, мимо которого они проходили, она увидела длинный конвейер, по обе стороны которого работали только мужчины. На них были надеты такие же серые комбинезоны, как и на девушках. На левой руке у каждого – металлическая рукавица, напоминающая кольчугу. В правой руке они держали острый длинный нож, которым виртуозно разделывали туши, отделяя мясо от костей. Все работали в быстром темпе. От резкого тошнотворного запаха у Тани слегка закружилась голова. Она натянула на лицо марлевую повязку, которую ей выдали накануне.
– Это сырьевой цех! – прокричала ей в ухо Юля, увидев, что Таня изучающе смотрит на конвейер. Из-за работы оборудования стоял невообразимый шум. – Здесь происходит разделка мяса – свиные туши с помощью вон той дисковой пилы разделяют на пять частей, а говяжьи – на восемь. Далее они занимаются обвалкой мяса – то есть отделяют от костного содержимого мышечную, соединительную и жировую ткань. У нас, кстати, свое фермерское хозяйство и свой забойный цех! – похвасталась мастер.
Они прошли мимо следующего цеха. Светловолосая девушка, шедшая возле Наташи, закрыла нос рукой, брезгливо отвернувшись. Остальные, заметив это – только усмехнулись – к таким специфическим запахам и к такому неприятному зрелищу они давно привыкли.
– А это – производственный цех! – пояснила Юля, маневрируя широкими шагами между двумя рядами огромных металлических столов. – Здесь делают жиловку мяса – то есть удаляют из мякоти сухожилия, мелкие кости, хрящи и измельчают ее на вот тех громадных электрических мясорубках: они называются «Волчок». После измельчения, мясо раскладывают в специальные емкости и заправляют его специями и пряностями. Потом его снова перекручивают на куттере, а далее наполняют специальные вакуумные шприцы, с помощью которых происходит упаковка фарша в искусственные и натуральные оболочки. И тогда они приобретают форму колбас и сосисок.
Таня заметила, что в этом цеху, в отличие от предыдущего, работали одни женщины, не считая одного невысокого рыжеволосого парня, который стоял возле огромной электрической мясорубки и следил за тем, как машина перемалывает мясо на фарш. У него был усталый и измученный вид, как у каторжника: на скуластом бледном лице, в маленьких серых глазах читалась обреченность. Кто знает, о чем он думает сейчас? Может о том, как безрадостна его однообразная жизнь?
Далее они прошли термокамеру: как объяснила Юля – она использовалась для термической обработки колбасных изделий, то есть для обжарки, сушки, варки и копчения.
– Всего мы выпускаем около ста сорока наименований колбас! – призналась Юля и спросила, внимательно глядя на Таню своим близоруким взглядом: – Ты хоть не собираешься в обморок падать от увиденного?
– Пока еще нет, – ответила она, улыбнувшись.
– Это хорошо, а то у нас уже бывали здесь неприятные случаи, благодаря чрезмерно впечатлительным особам…
