Что не убивает

– Влад, выдвигаемся?

– Да. Ты с Сашей? Или Киру возьмешь?

Вождь посмотрел на «наци». Тот напрягся, но промолчал. Саша это заметил. «Наци» ревнует Дженис. Надо быть начеку. Все ли в порядке с психикой у поклонника фюрера?

– С Сашей, – ответила Дженис.

– Если Кира не против, – прибавила она.

– Не против, – сказала Кира. – Только будь с ним осторожней, таких больше нет.

– Я поеду один, – желчно сказал «наци». – Решайте, кто с кем.

Вождь нахмурился. Выражение его лица, жесткое, неприязненное, не сулило «Гитлеру» ничего хорошего:

– Гриш, у нас больше нет свободных мест. Только у тебя и Джени. В курсе?

– С кем-нибудь поменяемся.

– Я с тобой не поеду, – сказала девушка с пирсингом. – И никто не поедет.

– Это почему? – «наци» глянул на нее исподлобья.

– Потому что ты никому не нравишься и торгуешь наркотиками, которые убивают людей.

– Я не убиваю людей, – огрызнулся «наци». – Они сами себя убивают. Они слабаки. И вообще я не вижу здесь святых. Ты что ль? Не ты ли танцуешь в стрип-клубе, не тебе ли суют деньги в трусы дядьки с эрекцией?

– Я не святая. Но и не убийца. С одним исключением – тебя убила бы с удовольствием.

Она улыбнулась ядовитой улыбкой, не сводя глаз с «наци».

– Кишка тонка, – сказал он с ухмылкой. – Лучше танцуй стриптиз. Я приду, суну сотку.

– Не гляди долго, а то кончишь в штаны.

– Почему слабаки? – спросила у «наци» Кира.

Переключаясь, тот завис на мгновение.

– Что? – не понял он.

– Почему слабаки те, кто принимает наркотики?

– Потому что они не могут жить в реальности и вмазываются, чтоб сбежать в лучший мир, которого нет. Есть зависимость и есть смерть. Они сами выбирают свой путь.

– Ты когда-нибудь принимал тяжелые наркотики?

– Я – нет, – вскинул голову «наци».

– А я – да. И у меня была клиническая смерть от передоза. Знаешь, что я скажу? Сила и слабость здесь ни при чем. А с тобой я не поеду, так как не люблю торговцев наркотиками. Как ты вообще здесь оказался?

– Он брат Влада, – сказала девушка с пирсингом. – Поэтому он здесь.

– В последний раз, – прибавил Влад. – Если мозги не встанут на место, а они не встанут. Рано или поздно тебя убьют или закроют, и я не хочу быть рядом. Короче – садись на мой байк, а я поеду на твоем с Кирой. Возражения есть?

«Наци» промолчал, но по его виду было ясно, что выбора у него нет, фарш обратно не скрутишь, слово не воробей, а Вождь настроен решительно, кулаки у него так и чешутся.

«Ну и компания, – думал Саша. – Нет, пожалуй, я не хочу на их вечеринку, быть свидетелем братоубийственного мордобоя и участником сцен ревности. Проблем с наркотиками мне тоже не нужно».

Пока шли к байкам, Вождь хмурился, но ни слова не сказал о брате.

– Сколько отсюда до Чебоксар? – спросила Кира у Вождя.

– Двести километров, три часа. Заглянем туда ненадолго, к моему другу детства. Он должен был ехать с нами на фест, но не поехал, сын родился. В его баре самые вкусные в мире бургеры, попробуйте обязательно.

– Как вы поедете из Чебоксар в Казань – по М7 или через Марий Эл, по Р165? – спросил Саша.

– По Р165 ближе, но дорога там хуже. Обсудим с ребятами. Почему спрашиваешь?

– У меня родственники в Марий Эл, в поселке Шуйка. В пятидесяти километрах от Чебоксар, рядом со сто шестьдесят пятой.

– Тогда сам Бог велел. Двинем севером, по Р165. Расстанемся, значит?

– Я еще не решил. Боюсь, они обидятся, если приеду и сразу уеду. Может, не стоит их тревожить.

– Время есть, думай.

Марий Эл. Родина его отца, маленький поселок Шуйка в пятистах метрах от трассы Р165. Его дед, ветеран войны, партизанил в лесах Белоруссии после побега из плена, был тяжело ранен и вернулся домой осенью сорок четвертого из освобожденного Минска, двадцатичетырехлетним героем. Бабушка, маленькая, сухонькая, стожильная, вырастила шестерых детей и никогда не сидела на месте, сколько Саша ее помнил. Коровы, свиньи, овцы, куры, завтрак, обед, ужин, огород – дел на хозяйстве хватало, хозяйство было большое. Оба прожили долгую жизнь, по девять десятков, и это была правильная жизнь, настоящая, без экзистенциальных мук и выдумывания высшего смысла.

В детстве Саша часто ездил с отцом на Шуйку (именно «на», а не «в», согласно местным правилам), рыбачил, собирал грибы и ягоды, ел сотовый мед, пил парное молоко – а взрослому Саше стало недосуг, отпуска на все не хватало. Теперь уж нет деда и бабки. Есть дяди, тети, двоюродные братья и сестры. Они далеки от него, а он – от них. Он не был на Шуйке десять лет и не знает, стоит ли заезжать. Скорей, нет. Лучше прямиком до Казани. Хочется увидеть Шуйку, очень, но как не увязнуть в теплых родственных объятиях? Его цель – Владик. Все ради нее. Приходится чем-то жертвовать.

– Что за родственники? – спросила Кира.

Он рассказал.

– Саш, ты не можешь не заехать. Сколько оттуда до Казани?

– Сто километров, полтора часа.

– Как-нибудь доедем.

– Если вырвемся, – уточнил он. – Сразу нальют чарку, сядешь за стол, так день и пройдет, за выпивкой и беседами.

Расселись по байкам.

Во главе колонны – Вождь с Кирой, следом Хищница с Сашей, а уязвленный «наци» – в хвосте, поодаль от остальных, на байке старшего брата.

Кира крепко обняла Вождя и прижалась к его спине, сильной, широкой, черной. Кольнуло ли Сашу ревностью? Да. Нормальная мужская реакция, иначе и быть не может. Ревнуя, любишь сильней, заводишься этим чувством, но смотри, чтоб пружинка не лопнула, иначе мало не покажется. Ja, mein führer3?

Через три часа, с одной технической остановкой, въехали в Чебоксары по Ядринскому шоссе, плавной асфальтовой рекой разрезавшему леса и луга и перетекшему в Московский проспект.

Привет, столица Чувашии, родина героя гражданской войны и анекдотов Василия Ивановича Чапаева.

Продолжая бороться со страхом смерти, частично сдавшим позиции, Саша радовался жизни. Шестьсот пятьдесят километров за спиной. Третья точка маршрута. Он несется вперед на байке, обняв Дженис и чувствуя тепло ее тела сквозь тонкую кожу куртки, – будет что вспомнить в старости. «Как-то раз мы с вашей мамой проехали автостопом от Москвы до Владика» – неплохо звучит, да? Не так круто, как – «Мы с вашей мамой были на Эвересте», но все же.

Их колонна, громкая, плотная, грозная, двигалась к заливу в центре города. На них оглядывались, их снимали. Саше нравилось быть частью этого. Чувство причастности к группе, ощущение общей силы, у которой никто не встанет на пути, – это древняя человеческая природа хочет, чтобы ты был в стае, где выше шансы на выживание. Может, тоже стать байкером, влиться в московскую банду? За рулем не страшней, чем сзади, на пассажирском сиденье, где ничто от тебя не зависит и при каждом маневре байка внутри образуется вакуум.

Вот и монумент Матери-покровительницы на холме у залива. Сорок шесть метров. Женщина в национальной одежде словно обнимает город, раскинувшийся у ее ног. У Рио есть Иисус, у Чебоксар – Мать: каждому нужен символ, которым можно гордиться.

Въехали на мост.

Чебоксарский залив, уникальный, рукотворный, отделенный от Волги бетонной дамбой, – главная достопримечательность города, где задолго до Эмиратов вынужденно реализовали проект по изменению береговой линии. Управляемое затопление при строительстве Чебоксарской ГЭС. Невидимые насосы, качающие воду в залив и обратно. Советский инженерный гений на Волге.

Слева, в двухстах метрах, – пешеходный мост, а за ним – дамба с огромной надписью: «Чебоксары – жемчужина России», которую видно из космоса. Между дамбой и пешеходным мостом бьют из-под воды фонтаны, и брызги от них чувствуются на лице, несмотря на расстояние. За дамбой – Волга. Пахнет рекой, рыбой, выхлопами от байка – в общем, приятно пахнет. Успевай крутить головой, запечатлевая в памяти открывающиеся с моста виды. Второго шанса не будет, ты сюда не вернешься, Казань в другой стороне.

На противоположном берегу залива, через пару кварталов, подъехали к бару «Борода».

Бар работал с пяти, на часах было три, но их уже ждали: хозяин заведения, крепкий бородач среднего роста в майке и шортах, татуированный от голеней до шеи, стоял у входа и широко улыбался, приветствуя их. Это был Рома, друг детства Влада, счастливый отец.

Поздоровавшись с каждым, каждого обняв, в том числе Сашу и Киру, Рома повел их внутрь. Саша заметил, что «наци» остался снаружи, у своего байка. Вынув из кофра сэндвич и бутылку воды, он присел на сиденье сбоку и трапезничал в одиночестве.

«Всем по бургеру и напитку за счет заведения, в честь рождения сына! – объявил Рома. – Возражения не принимаются!»

Никто не возражал.

За столом с Сашей и Кирой сидели девушка с пирсингом (Лена) и ее друг Дима, накачанный здоровяк с открытым добродушным лицом, русский богатырь в мотоциклетных доспехах. Она была танцовщицей в стрип-клубе, не стеснявшейся этого, а он – инструктором по стрельбе и тренером в фитнес-клубе, не скрывавшим, что принимает химию. «Если знать меру, все будет норм, – рассуждал он, вгрызаясь в огромный бургер с двумя котлетами. – Курсы должны быть правильными, нельзя все время курсить, организм не выдержит». «Мужик на курсе – это нечто, – сказала Лена. – Стояк целый день». «А после курса?» – спросила Кира. «А после курса мы отдыхаем».

Запивая бургер чаем, Саша слушал их и думал о том, какие люди разные и вместе с тем одинаковые. Кира, Саша, Дима, Лена – у них на девяносто девять и девять процентов идентичный генетический код, они связаны кровными узами, они родственники. Стоит всегда помнить об этом – так проще искать общее, а не отличия.

– Ну что, решил? – спросил Вождь, когда вышли из бара. – Как едем?

Саша встретился взглядом с Кирой.

Кира скорчила рожицу.

– По Р165, – сказал он.

– Ладно, – кивнул Вождь.

– Ребята, – громко объявил он, – едем по Р165. Так на двадцать минут быстрей, и Сашу с Кирой подбросим, куда им нужно. Они покинут нас на некоторое время.

«Наци» молча стоял у байка, не сводя глаз с Дженис. Саша следил за «наци». Когда они встретились взглядами, Саша увидел ненависть в голубых глазах. Эка его скрутило.

– Ждем вас на базе у Лебяжьего озера, – сказал Вождь Саше и Кире. – Если не приедете, не обижусь, но лучше приезжайте. Звоните, если что. Мы там до утра.

Саша так и не ответил сам себе на вопрос, хочет ли он на вечеринку. «Не лучше ль погулять по Казани, провести время спокойно и предсказуемо, а не бурно и без гарантий?» – слышал он внутренний голос. «О чем ты? Что за бред? – хмыкал второй голос. – Для чего ты отправился в путь? Для спокойствия и предсказуемости? Думай, Саша, думай, сделай правильный выбор, чтоб потом не жалеть».

Он думал. Долго думал. Аж тошно было от этого.

Обнялись с Ромой, расселись по байкам, и их колонна, распугивая местную живность, двинулась дальше по маршруту.

До Шуйки добрались за час.

Прощались на трассе, у перекрестка.

Поблагодарив Вождя и Дженис, Саша не стал ничего обещать, а Вождь не спросил – не надо тянуть там, где должно само вырасти.

– До встречи, – коротко сказал Вождь. – А если не встретимся, то заранее желаю удачи.

К ним подъехал «наци» и поставил байк на подножку. Спешился, глядя в землю.

Вождь сел на свой байк, «наци» – на свой.

– Пока! – повернувшись ко всем, крикнул Саша поверх треска двигателей и вскинул руку в прощальном жесте.

– Пока! Увидимся! – крикнула Кира.

Им в ответ посигналили.

Они пошли налево, к Шуйке, а байкерская колонна продолжила путь.

Десять лет назад Саша с отцом ехали по этой дороге в кузове тракторного прицепа, трактором управлял дед, и Саша, вглядываясь в окрестности, узнавал их как картинки из сна, в которое превратилось прошлое. На тот момент он не был здесь восемь лет. С тех пор минуло еще десять, итого восемнадцать. Восемнадцать лет! Полжизни. Время ускоряется с каждым прожитым годом. Чтобы замедлить его, нужно жить разнообразно, но без суеты, и уметь быть любопытным ребенком, замечающим больше, чем взрослый, все видевший и все знающий. Взрослые, учитесь у детей. Видите пчелу на цветке? Чувствуете остроту края травинки? Слышите свое дыхание? Остановитесь. Что перед вами – смазанный фон из сливающихся на скорости цветных пятен или полотна естественной величественной красоты?

Они с Кирой в пути меньше двух суток, но кажется, что больше недели, тогда как в Москве он и дня бы за них не дал, раз – и нет уже их, словно и не было.

Несколько поворотов дороги, сначала асфальтовой, потом проселочной, потом просто песчаной – и внутренний навигатор Саши вывел их к дому деда у соснового леса. В нем живет тетя. В соседнем доме – дядя. Остальные – в Йошкар-Оле, в пятидесяти километрах отсюда.

В космосе есть черные дыры, где время останавливается, а на Земле – этот дом из темных вековых бревен, где ничто не меняется и только люди взрослеют, стареют и умирают. Саша с детства помнил его запах, пряный, деревенский, помнил часы с кукушкой на стене, каждый предмет простой деревянной мебели, русскую печь, рукомойник возле печи. Десять лет назад, перешагивая через порог, он увидел себя здесь, повзрослевшего, возмужавшего, вышедшего из машины времени в теплое, пряное безвременье, и горечь в его душе смешалась с радостью. У каждого должно быть место – как точка отсчета – где он чувствует скоротечность времени. Мысли о смерти усиливают вкус к жизни, если правильно думать. Memento mori4. Не пессимизм, нет. Стоицизм.

Родственники не в курсе, что он здесь, он не звонил им. Зачем? Если они дома, то не стоит портить сюрприз, а если – нет, то нет смысла звонить.

Высокие массивные ворота из потемневшего от времени дерева закрыты, но открываются они просто, достаточно потянуть за кольцо снаружи. Это препятствие для домашних животных, но не для людей. Когда-то и дверь в дом не запирали на ключ, используя щеколду с веревкой, позже начали запирать, но ключ клали за дверь через лаз для кошки. Что красть в доме? Да и кто возьмет?

Саша потянул за кольцо.

Глухо лязгнул засов. Ворота открылись.

Вошли во двор.

Здесь тихо, ни души и не пахнет навозом как в детстве: скотину не держат, мясо и молоко покупают, нет прежней деревенской идиллии. Не мычат коровы, не хрюкают свиньи, не блеют овцы. Нет и людей.

Саша постучал в дверь. Еще раз.

Никого.

В двери новый замок. Ключа за дверью нет. Времена изменились, доверия к людям меньше. Бойся ближнего своего. Дачники-чужаки скупают землю с домами под снос, старики умирают, а молодежь едет в город, в поисках лучшей, как им кажется, жизни.

Огородами, между грядками и теплицами, прошли к дому дяди. Между участками не было забора – как в Евросоюзе.

– Ты хотела бы жить в деревне? – спросил Саша.

– Сейчас – нет. В старости – может быть.

– Почему нет?

– Было бы скучно.

– Раньше я тоже так думал, но теперь не уверен. Мы гоним как сумасшедшие. Надо сбросить скорость, встать босыми ногами на землю и почувствовать себя живыми.

– Я чувствую себя живой, когда обнимаю тебя.

– А когда едешь во Владик автостопом?

– Да.

– Для этого мы и поехали.

Дяди тоже не было дома.

Что ж, не судьба.

Вернулись к дому деда.

– Сделай, пожалуйста, фото, – попросил он Киру.

Сняв рюкзак, он поставил его на ступени крыльца, где любил сидеть в детстве, сел рядом, и Кира сделала снимки.

– Сядь, посидим на дорожку, – сказал он.

Кира села рядом.

– У меня такое чувство, что я больше сюда не вернусь, – сказал он. – Сегодня последний раз.

Он окинул взглядом двор.

– Идем. – Он встал и надел рюкзак. – Нас ждут великие дела.

Глухо лязгнул засов.

Они вышли.

Ворота закрылись.

Прощай, милый дом. Прости, что я так.

По пути к трассе, у дороги в лесу, они увидели белый гриб.

Молодой, крепкий, красивый, тот сидел под сосной и просился в лукошко, но лукошка не было и они прошли мимо. Гриб будет расти, размножаться, дряхлеть и черстветь – чтобы однажды сгнить и стать удобрением для будущих всходов, как и все живое. Придет черед каждого, не стоит грустить по этому поводу, ибо природа бессмертна, а значит, бессмертен и ты.

У выезда на Р165 их нагнал сухонький старик-мариец, лет семидесяти пяти, на древних «Жигулях» первой серии. Он говорил с приятным местным акцентом, знакомым Саше с детства:

– Не в Кужмару, нет? Подвезти?

– Кужмара – в сторону Казани? – спросил Саша.

– Да, – удивился старик, встретивший кого-то, кто не знал, где Кужмара. – Десять кило́метров отсюда. Сами-то откуда? Чай не здешние?

– Из Москвы. Едем во Владик. Во Владивосток.

– Далёко. По воздуху быстрей будет. Или на поезде. – Улыбнувшись, старик собрал дубленую кожу в тысячи мелких складок.

– Или нет денег? – спросил он.

– Есть. Но с деньгами слишком просто, скучно, – сказал Саша.

– Это как получается: нет денег – плохо, есть – тоже плохо?

– Дело в отношении.

– Айда, едем, там разберемся, – махнул рукой старик.

Они сели, рюкзаки кое-как втиснули в багажник, рядом со ржавым ведром и большим мотком проволоки, тоже ржавой, и неспешно поехали до Кужмары на поскрипывающей и похрустывающей машине.

Старик был милым и разговорчивым. Когда он узнал, чей Саша внук, то страшно обрадовался и стал рассказывать о его деде: как тот работал мастером на лесопилке, каких прекрасных детей вырастил и как все его уважали, ветерана войны, партизана, хорошего человека с твердым, когда надо, характером. Саше было приятно это слышать, он гордился дедом. Интересно, что скажут о нем, Саше, после смерти? Что он сделал при жизни?

Расстались у поворота на Кужмару.

Пожелав им счастливого пути, старик перекрестил их на прощание, покачал головой под впечатлением от масштаба их замысла и уехал, а они остались у трассы. До Казани меньше ста километров, час двадцать, и дело опять за малым – найти попутчиков. Машины десятками летят мимо, единицы останавливаются, но среди них нет романтиков и альтруистов, все хотят денег. Люди терпят чужаков за деньги. Они на многое готовы ради денег.

Через сорок пять минут, в начале восьмого, Саша, злой, раздосадованный, бросил на пыльную траву лист «ВЛАДИВОСТОК» и сел рядом с Кирой в полутора метрах от трассы, у дорожного указателя. Не переоценили ли они свои силы? Хватит ли их на путешествие в две с половиной недели, на другой край страны? Они не говорили об этом, но думали. Думали о Казани. Казань – точка принятия решения. Кира не привыкла жаловаться, не жаловалась и сейчас, но что она скажет там? Да и сам он что скажет?

Он обнял ее:

– Мы справимся. Отдохнем в гостинице, а завтра посмотрим Казань.

– Мы еще не в Казани.

– Будем. Что не убивает меня, то делает меня сильнее. Помнишь?

– Иногда не хочется быть сильной. От этого устаешь.

– Иногда выбора нет.

Он вернулся к трассе.

Он будет стоять до конца. Отступить легче, чем двигаться к цели, это удел слабых, а он не хочет быть слабым. Он не предложит деньги, ни копейки, никому из тех, кто остановится. Если ехать за деньги, то только назад, а не вперед.

Он мысленно представил себе Ницше, с усмешкой в пышных усах. «Что, Саша, трудно? Выбился из сил? – спросил тот на чистом русском. – Если сдашься, больше не цитируй меня, не сотрясай воздух. Не люблю слабаков, презираю их с высоты, на которой пел Заратустра».

Может, Ницше и был не в себе, но он до сих пор вдохновляет, через сто с лишним лет после смерти. Он жив в каждой строчке. Он глашатай сверхчеловека.

Саша поднял лист.

ВЛАДИВОСТОК.

Нет, Фридрих, я не сдамся, тебе не будет за меня стыдно, а мне – за себя.

Когда остановился черный микроавтобус Mercedes, а следом – черный внедорожник той же марки, с черными тонированными стеклами, Саша не знал, что подумать. Надпочечники выбросили адреналин в кровь на всякий случай.

Открылась бронированная дверь внедорожника, и оттуда вышел телохранитель в темном костюме не по погоде, с гарнитурой в ухе. Комплекции он был средней, но в нем чувствовалась энергия сжатой пружины, готовой высвободиться в нужный момент. Лицо у него было неподвижное, сосредоточенное.

Следом вышел его брат-близнец. Близнец в прямом смысле этого слова. Саша переводил взгляд с одного на другого в поисках отличий, но нашел лишь два: у первого на несколько миллиметров длинней волосы, а у второго темней загар на лице.

Молча осмотрев окрестности и просветив Сашу и Киру рентгеном взглядов, они разделились: один пошел к микроавтобусу, а второй остался на месте, не сводя глаз с путешественников.

Кира подошла к Саше.

Из микроавтобуса, спереди, вышел третий охранник – не близнец, но в таком же костюме, с таким же микрофоном в ухе, такой же комплекции. Та же сосредоточенность, тот же взгляд.

Что все это значит? Что за пантомима людей в черном?

Отъехала бронированная дверь микроавтобуса.

Вышел хозяин.

То ли бандит, то ли бизнесмен, а может, и тот, и другой одновременно – в светлых брюках, расстегнутой белой рубашке, рыжих мокасинах, среднего роста, плотный, уверенный в себе, лет сорока пяти, с глубокими залысинами и усталостью во взгляде.

Хозяин внимательно смотрел на Сашу и Киру, не двигаясь с места.

– Автостопом во Владик? – спросил он утвердительно. – Подбросить до Казани? Кондиционер и мини-бар к вашим услугам.

Саша думал недолго.

– Спасибо, – сказал он. – Не откажемся.

Он сделал выбор, которого не было, – под перекрестными взглядами пяти пар глаз, между желанием согласиться и недоверием к людям на черных бронированных автомобилях.

– Садитесь, – коротко сказал хозяин.

Он вернулся в микроавтобус.

Взяв рюкзаки, Саша последовал за ним. Забравшись внутрь, он сел в бежевое кожаное кресло спиной по ходу движения. Поклажу поставил на пол.

Кира села в соседнее кресло.

– Круто, – сказала она, оценив толщину многослойного стекла и постучав по нему костяшкой пальца.

Хозяин сидел напротив.

– Это не круто, – сказал он. – Это необходимость.

Закрылась дверь. Бум! – Глухой дорогой звук немецкого премиум-автопрома отделил их от душной пыльной дороги, от перспективы стояния в поле.

Внутри прохладно, чисто, удобно. Шторки на окнах, мягкий свет, уют камерной гостиной – можно забыть о том, что ты в машине, и наслаждаться почти домашним комфортом, в тапочках и с телевизором. Пахнет большими деньгами. Их запах узнаешь безошибочно, он приятен, но приятность эта искусственная. Свежескошенная трава, грудной ребенок, морской бриз – вот что пахнет естественно, а бежевая кожа, лакированное дерево и плазменная панель на стене между салоном и кабиной – нет.

– Константин, – представился хозяин.

Саша и Кира представились в ответ.

– Что будете пить? – спросил он, открывая мини-бар. – Воду, сок, пиво, квас?

– Воду, – сказала Кира.

– Пиво, – сказал Саша.

– Тогда мне тоже пиво, – передумала Кира. – Я не за рулем и еще долго не буду.

Микроавтобус плавно тронулся с места и бесшумно покатил по шоссе. Сквозь броню корпуса и стекол внутрь не проникало ни звука из внешнего мира. Необычные ощущения. То ли едешь, то ли плывешь, то ли летишь.

Константин выдал им пиво, холодное, запотевшее, а сам предпочел минералку.

– За знакомство. – Он поднял бутылку.

Следующие несколько минут молчали. Молчание – способ коммуникации в некоторых ситуациях. Саша и Кира чувствовали себя неловко, а хозяин то ли давал им время прийти в себя, то ли, напротив, испытывал их этим молчанием.

– С какой целью во Владик? – спросил наконец он, когда молчание заполнило каждый сантиметр пространства в салоне.

– Это и есть цель, – ответил Саша. – Доехать туда автостопом.

– Понял. Москвичи? Давно в пути?

– Два дня.

– Как ощущения?

– Все зависит от того, с кем едешь, и едешь ли вообще, – сказала Кира. – Сегодня мы ехали с байкерами, было весело. Потом – с дедушкой, душевно.

– А сейчас – со мной, и не знаете, как к этому относиться? – продолжил мысль Константин.

Он улыбнулся, но в глазах улыбки не было. Улыбка-неулыбка.

– Можно вопрос? – Кира сделала глоток пива. – Почему у вас бронированная машина с охраной? Что за необходимость? Чем занимаетесь?

– Бизнесом занимаюсь, разным. Девелопмент, спорт, алкоголь, – сказал Константин. – А бронированная машина с охраной – чтоб у других было меньше соблазнов. Смотрите.

Закатав рукав рубашки, он показал круглый шрам ниже локтя:

– Такие же на плече и ноге. Огнестрел. Семь лет назад, без брони и охраны.

– Нашли их? – спросил Саша.

– Да. Но не правоохранительные органы, а друзья. Сделали мне подарок ко дню второго рождения.

Он не стал рассказывать о подробностях, а Саша – спрашивать. За них говорило молчание под шелест климат-контроля.

Уже не прохладно, а холодно. Не удобно, а некомфортно. Плотно зашторенные окна и броня, почти клаустрофобия. Они во власти этого человека.