и сердце начинает биться вспять.
О, видела б моими ты глазами —
и от себя пыталась бы сбежать!
Как будто всё, что между нами было,
вдруг сделалось соринкою в глазу.
Но что-то у меня закоротило,
и я не в силах выдавить слезу,
чтоб вышло с ней и всё это мученье,
очиститься и встретить новый день.
Не придавай моим словам значенья,
не обращай внимания на тень.
Пусть поезда сжирают километры,
трамваи пусть проносятся, звеня.
Храни тебя Господь от злого ветра,
от солнца – шляпа. Память – от меня.
Брандмауэр
Не был дом ни большим, ни старинным,
в нем не жили цари-короли.
И признали его аварийным,
а признав – очень быстро снесли.
?
И остались оглохшие стены
тех домов, что стояли впритык,
да в горе кирпичей непременный
что-то ищущий грязный старик
то бормочет по нос, то хохочет,
набивая карманы старьем,
и брандмауэр сентябрьской ночи
нависает над бывшим жильем.
?
Все старания врезать окошко
в эту плоскость холодной стены,
пусть не с форточку, пусть – хоть с ладошку,
обернулись лишь чувством вины,
под ногтями запекшимся бурым,
нервным криком ворон в пустыре.
Ни созвездий на небе ажуром,
ни водицы в колодце-дворе.
?
Не был дом ни большим, ни старинным,
в нем не жили цари-короли.
И признали его аварийным,
а признав – очень быстро снесли,
так, что даже жильцы не проснулись,
точно книгу на полку убрав.
Как соринку со скатерти улиц
сбросил походя чей-то рукав.
?
Лишь старик что-то тихо бормочет,
Взгляд и руки подняв к небесам,
