Букет Миллениала
Я сейчас подумал, и решил, что газеты в Гусиновке до сих пор популярны, по крайней мере среди «Последних из Могикан». В пяти минутах ходьбы от святого источника имени Святителя Митрофана Воронежского находится почтовое отделение. Как какая-нибудь сельская почта, оно уютно и не оставляет даже намёка на суету. Помимо городских и федеральных газет, здесь можно приобрести тематическую периодику на тему рыбалки. Я одно время постоянно приобретал газеты с зазывающими, полными оптимизма и народного задора, названиями: «Рыбак рыбака», «Рыбалка круглый год» и «Рыбачьте с нами». Вряд ли рыбаки-старожилы выписывали себе такие издания, ведь им Знание досталось от отцов и дедов.
Большинство гусиновцев ели рыбу из водохранилища, не морщась. Как известно, алкоголь успешно противостоит радиации. И всем, кто участвовал в ликвидации последствий «Чернобыльской аварии», выдавали сухое вино, а возможно – и водку.
Я тоже увлёкся рыбалкой, и года с 2000 по 2003 предавался этому занятию. Мои утренние и вечерние зорьки можно назвать «этнографическими экспедициями». Подружился с Колькой-рыбаком, Дедом-щукарём, моим ровесником розовощёким увальнем Илюхой, который ходил на рыбалку вместе с профессорского вида дедом. Мужскому лобби противостояли рыбачки-лесбиянки старого засола. Ирина и Марина. Обеим лет по 38, за счёт алкоголизма они выглядели ещё старше. У них была овчарка Джек. Надо сказать, они никогда не уходили без улова.
Колька-рыбак – классический советский сельский дед. В хорошую погоду сидел в белой рубашке и бескозырке, да смолил «Беломор». На вопрос, «Как дела», всегда сипло голосом Вицина из «Джентльменов удачи» отвечал: «Курю вот». Когда его здоровье ухудшилось, он стал реже появляться на лавочке, рыбалку забросил. Однажды, после долгого перерыва, я его встретил. Был бледен, к тому же исхудал. С неизменной папироской. На вопрос «Как дела», откашлявшись, ответил: «Худо. Теперь ещё уколы в хуй колют».
Дед-щукарь был бодр и удачлив в рыбалке. Если у тебя заканчивалась наживка или подкормка, он обычно отвечал: «В рыбалке – как в картах. Проигрался – не обессудь». Илюха с дедом ловили на донку, и в этом мастерстве им не было равных. Упакованные рыбаки. Современные углепластиковые удилища, мощные безынерционные катушки, финские лески, крючки из высокоуглеродистого металла. Наживка распихана по аккуратным коробочкам, подкормка – в баночке и вкусно пахнет ванилью. Они ловили самых крупных лещей и подлещиков, тягали сомов, сазанов, судаков. А в период «жора», когда у рыбы начиналась гастрономическая активность, и она наедала жирок на зиму, выуживали крупных окуней-горбачей, судаков и щук.
Борьба за место – отдельный разговор. Однажды Илюха с дедом пришли на рыбалку, а на их месте стоял Щукарь, в садке которого блестело уже несколько жирных плотвиц.
– Эй, Щукарь, это наше место, мы тут позавчера подкармливали, возмутился илюхин дед.
– Я тут всё время стою, ёбана жизнь, – блеснул диоптриями Щукарь.
– Ты стоишь правее, не первый год же знакомы. Ну имей совесть – кило жмыха извели.
– В рыбалке как в картах…
– Да иди ты на хуй! – в сердцах плюнул дед Илюхи, и пришлось им встать правее от Щукаря.
Иногда рыбалка превращалась в весёлое времяпрепровождение. Один мужик как-то засел на позиции с пятью донками, прицепил к ним колокольчики, бросил подкормку, закинул подальше снасти. Удобно расположился в рыбацком стульчике, надвинул на лоб кепку, чтобы утреннее солнце не слепило, и закурил. Всё шло своим чередом. Поклёвка – подсечка, подвод – рыба в садке. Часам к двенадцати подошли его друзья в лице разбитных парня и девушки с «фонарём» под глазом. Они достали самогону, налили…
Через полчаса осоловелый рыбак клевал носом, слушая шебутную речь девки. Вскоре собутыльник закричал:
– Чувак, у тебя кажись клюёт, вон колокольчик звенить.
Рыбак посмотрел тяжёлым взглядом на собутыльника, на удочки с колокольчиками, надвинул кепку на глаза.
– А ну её на хер, не нарушай романтику!
Почти все рыбаки отличались чувством юмора, а некоторые облекали свои остроты в хлёсткие выражения.
– Ну что, Федька, поймал рыбу?
– Ага, поймал кота за хуй.
Поскольку ловили в основном с набережной, неподалёку от Успенской Адмиралтейской церкви, официального туристического места, куда потом подтащат реконструированный корабль Петровских времён «Гото Предистинация», рыбаки составляли часть туристического пейзажа. Часто к ним подваливали любопытствующие со своими вопросами. Иногда мамаши подводили своих детишек: «Смотри, дя-я-я-дя рыбку ловит. Тщ-тщ-тщ, громко не разговаривай, а то дядя ругаться будет». Новые русские любили покрасоваться перед своими блядьми. Подходит такой Шкаф к рыбачку. И так с распальцовкой начинает:
– Слышь, братуха, дай рыбку половить. Десять баксов даю.
Ко мне иногда подходили красивые девушки. Иногда гопники.
– Чо, блять, ловишь?
– Ну, ловлю.
– А давай, мы тебя в воду скинем рыбам на корм.
– Не, боюсь мой дед не одобрит, – и показывал на Илюхиного деда.
– А-а-а, ну живи пока, на.
Одним из моих компаньонов по рыбалке был дородный скинхед. Он по моде того времени слушал Раммштайн, любил сериал «Дальнобойщики», не терпел «Лиц Кавказской национальности», но поскольку их на набережной всегда водилось в изобилии, он довольно часто рычал себе под нос: «Ну ничего, ничего. Придёт ещё русская весна. Всех бараноёбов на родину их отправим».
Да, ещё раз о девушках. Это только кажется, что для прелестниц рыбак – какой-то изгой, чудак в своей фуфайке, насаживающий грязного червя на крючок. То есть тот, кто никак не ассоциируется с флиртом. Молодые красивые, намакияженные, пахнущие дорогими духами, попивающие свои коктейли и шампанское, потягивающие кальяны и сигареты Sobranie живо интересовались рыбацкими делами, зачастую забывая про своих кавалеров. Мне всегда такое внимание было приятно. Не стоит недооценивать девушек, даже тех, что ассоциируются с гламуром – все они наши, от сохи, соотечественницы, при первом позыве легко стряхивающие с себя гламур и лоск. Потому что они знали, что нефтедоллары рано или поздно закончатся, Новые русские и олигархи сядут в тюрьму. А рыбак всегда накормит ухой и согреет.
Как-то мимо меня проходили два стрёмного вида парня в некрасивых татухах и с гнилыми зубами: «Ну чо, братуха, где рыбалка – там и ебалка, а? А-ха-ха-ха-ха».
VII
В начале 2000-х на Гусиновке в моде были кассетные магнитолы. Юные домушники воровали их прямо с подоконников и меняли на дозу. Представители «Партии синих» покупали себе магнитофоны Sharp, Sony, LG на кровно заработанные, чтобы скрашивать свой алкогольный досуг песнями Ярослава Евдокимова, Юрия Антонова, Михаила Круга или льющихся с FM-радиочастот мелодий и ритмов зарубежной эстрады. Счастливые обладатели «Элегий» и «Электроник» воздавали хвалу отечественному производителю. У Вовки-Цыганка перебывало много разной техники и посерьёзнее портативных магнитол. Были там и мощные стереосистемы, и радиолы, и музыкальные центры. Но всё пропивалось. Обычный цикл Вовки-Цыганка вот как выглядел.
В день получки он покупал магнитолу, батарейки к ней, несколько кассет, а заодно и модные часы, или – «котлы». Набирал полный пакет балыка, слабосолёной рыбы, сыра, копчёной колбасы и конфет, венчал всё это несколькими бутылками приличного алкоголя. Шёл по улице, врубив новенькую магнитолу и, попивая пиво, закусывал его мороженым – была у него такая прихоть. Одетый с иголочки, он расточал на всю Гусиновку дух жизнелюбия, гордости белого человека и щедрости заморского купца. Наливал каждому желающему, угощал детей конфетами, собак – колбасой, кошек – килькой в томате. Сидел в травке, и помурлыкивал: «Эх, хорошо, ёлки-палки». Ловил жизнь за хвост, поскольку она была к нему немилосердна. Жена ушла, один из сыновей подсел «на иглу», второй ничего и знать не хотел об отце-алкоголике. В юности Вовка-Цыганок был знатным ловеласом, и перетрахал многих окрестных гусиновок, а также приезжих мадмуазелей. Что касается цикла. На следующий день Цыганок догонялся остатками, шёл за самогоном. В этот день он заглядывал к Мойше, если тот был дома. И слушал мелодекламации Блока, Байрона, Бодлера и Гельдерлина, комментируя в своей излюбленной манере: «Ух, ёлки-палки, хорошо, ёлки-палки». Через пару дней Цыганок бегал по алкогольным точкам и соседям с предложением «приобрести аппарат», то есть – магнитолу, по бросовой цене. Обычно спихивал за пару бутылок самогона, ещё несколько дней перебивался, сдавая стеклотару или продавая лук с профессорского огорода. Потом брился, мылся и шёл на работу. Хмурый и задумчивый. Он сменил множество работ. Трудился в Цирке кем-то по хозяйственной части. И, по его словам, видел Юрия Хоя и группу «Сектор газа»: «Ух и набросали бутылок, ёлки-палки». Также работал в кинологическом клубе: «Меня собачки все любят, я их, ёлки-палки, понимаю». Одно время сторожил склад: «Там, ёлки-палки, были такие большие собачки. Они могли такой здоровенный ящик зубами перекусить, ёлки-палки». И множество других самых разных потогонок и синекур. Мастер на все руки.
VIII
В первую тройку выдающихся представителей «Партии синих» входили профессор Мойше Шафонский, Factotum Вовка-Цыганок и русоволосый богатырь Андреич. Также к «костяку» можно отнести саркастичного худощавого Сидра с голосом Шуры Каретного. Сидр мог подколоть, если надо – подъебать, попросить червонец до получки, да что угодно он мог. Глотка луженая, брюхо бездонное. Да ещё на Кощея похож.
Женскую фракцию «Партии синих» представляла Танюха, с которой у Вовки-Цыганка одно время был роман, блондинка Альбина, первая на районе «давалка», любительница самогона и матерных частушек. Именно от неё я впервые услышал куплет:
Девки в озере купались,
Хуй резиновый нашли.
Целый день они ебались —
Даже в школу не пошли.
Она его произнесла в качестве тоста, а потом задорно опрокинула стакан с огненным напитком. Малообъяснимый феномен, но Альбина действительно была красива, не утратила чар за годы участия в политической игре «Партии синих». От неё исходили флюиды блядства и материнства. Но всё-таки Альбина, как и Танюха, придерживалась патриархальных взглядов. А вот подруги-лесбиянки с Большой Стрелецкой представляли феминистическое крыло. Впрочем, и в гульбищах они участвовали реже. Профессор Мойше Шафонский называл их: «Очаровательные вольнолюбки», по сути запустив феминитив в гущу местного глинозёма задолго до того, как это стало мейнстримом. Говоря о «Партии синих», можно вспомнить и Вовку Рыжего, который однажды пошёл продавать топор по наказу Мойше. В пути его застиг дождь, и вот с этим зловещим раскольниковским инструментом он засел в кустах, под сенью тёрна, дабы переждать непогоду. Учитывая его схожесть со Стенькой Разиным, неудивительно, что кто-то из соседей вызвал милицию. К партийным можно отнести и Кумара, относительно молодого человека, одетого в фирменный плащ и пахнущего дорогим парфюмом. Кумар был немногословен. Однажды кто-то из партийных зажёг костёр, и Кумар брезгливо отодвинулся: «С войны я не люблю костры. Когда сидишь на позиции, даже курить нельзя, а костёр – верное палево». Кумар был снайпером, и на его счету было несколько «духов». Почему Кумар? Анашу жаловал – встречались среди «синих» и левые уклонисты.
Но особое место в иерархии партии занимал богатырь Андреич. Если так угодно, это партактив. Ветеран войны в Афганистане, он называл мужиков, прошедших срочную службу где-нибудь в мирных точках, «мазутой». Мой батя в конце 80-х оттрубил в Тюмени в Железнодорожном батальоне, служба далась ему нелегко, оставив букет душевных травм, которые он обнажал только в алкогольном исступлении. Так вот, когда Андреич называл его «мазутой», желваки, конечно, играли. А сломанная в армии челюсть зловеще похрустывала. Учитывая, что Андреич был у нас батраком, и заливал фундамент под новый дом, его понты легко осаждали. Потому что именно у нас была выпивка, тушёнка, шашлык и всё, что душе Андреича угодно. А откуда бы я так хорошо узнал контингент здешних улочек?! Андреич являл собой классический образ русского богатыря. Косая сажень в плечах, длинные русые волосы, удаль молодецкая и тосты о самом важном:
Ебутся черти на могиле.
Чтоб хуй стоял и деньги были!
Меня Андреич прозвал Архимедом. В ту пору я насмотрелся «Очумелых ручек» с Андреем Бахметьевым и Тимуром Кизяковым. К тому же, бабушка мне купила книгу с таким же названием, где много интересных самоделок было собрано – от радиоприёмника из картошки до тапочек из пластиковых баклажек. На участке я мастерил собственный водопровод, в сарае работал над рецептом пороха. Пытался делать сплавы из металлов в самодельной домне. Паял микросхемы, которые потом оставалось только выкинуть. Ещё я мастерил скворечники, телевизионные антенны, строгал деревянную посуду, мастерил приспособления для сбора вишни. Пытался протянуть телефонную связь. Экспериментировал с рыболовными снастями. Делал из старой одежды, которую обнаружил в сарае, модные аксессуары и экстравагантные пиджаки, рубашки, брюки, комбинезоны. Вполне возможно, что, если бы я пошёл по стезе Славы Зайцева, добился бы некоторых высот. Также возился со своим мопедом, чинил велосипед и пытался собрать электродвигатель. Да чего я только не делал. А поскольку тут же рядом трудился Андреич и внимательно расспрашивал меня о моих perpetuum mobile, он имел основания прозвать меня Архимедом. И в течение последующих лет я, идя по улице, был готов услышать громогласное: «Архимед». А вот учителя были другого мнения – для них я оставался беспутным троечником. Да и бог с ними. Андреич пил водку стаканами, ломал кирпичи с одного удара, на спор оставлял глубокие дыры в штукатурке дома, с ноги ломал заборы, об колено ломал черенки от лопат. Мы с ним вместе метали ножи и топоры в стену сарая, превращая его в решето. Ценил Андреич острую огнедышащую закуску и потную солёную работу. Если допивался до состояния риз, то просто падал, как падают столетние дубы. Мои вкусы не одобрял. Когда я говорил «Виктор Цой», он качал головой: «Не нравится мне он. Выпендрёжный какой-то. Манерный». Байкеров называл «рокерами». Стоило ему увидеть какого-нибудь модного парня, испещрённого татуировками, Андреич морщился: «Небось на зоне-то не сидел, фраер». Андреич был в разводе, ездил к сыновьям, всячески баловал их, покупал игровые приставки и футбольные мячи. Жил со старушкой-матерью и братом-бирюком. Любил быструю езду. Находиться с ним в одной машине, когда он садился за руль, было откровенно страшно, да и небезопасно. Ездил он только по пьяни, неровно, сильно газовал, рывком заезжал в гараж и выезжал из него. Терял ключи от машины, и тогда просто расплющивал гвоздь-сотку кувалдой, вставлял полученное приспособление в стартер, и мчался навстречу ветру. После многодневных запоев бывал слаб и немощен, мать его отпаивала куриным бульончиком. Про Андреича ходила шутка.
– Знаешь, кто Андреича обычно будит?
– Мать?
– Нет.
– Будильник?
– Да нет же. Будит Андреича бодун.
Подозреваю, в «Партии синих» не было безродных космополитов – каждый по-своему был патриотом. Мойше Шафонский воспевал русские степи, Вовка-Цыганок русских женщин, Андреич считал, что «Россия натянет на шишку американов». Все они с подозрением относились к наркоманам. Но случались пересечения.
IX
«Партия зелёных», хочу напомнить, это не экологи, если брать во внимание Гусиновку, а не весь остальной просвещённый мир. Там это наркоманы, любители ПАВ – психоактивных веществ, адепты химической зависимости, торчки, ловцы кейфа, абшабашенные, атомщики, белодвиженники. Впрочем, когда мы переехали, самая жёсткая, героиновая, волна 1995—1997 гг. сошла на нет. Большинство наркоманов вымерло. Остались самые крепкие. Хотя все глобальные процессы в Гусиновке проходили с опозданием на несколько лет. Так что любители «бузануться» конечно же были там, но они были не столь открыты миру, как алкоголики. К Вовке-Цыганку члены «Партии зелёных» относились с уважением, поскольку его сын Мишка вошёл в пантеон мёртвых героев этой зловещей партии. Серёга Кисель, 19-летний домушник с тюремным стажем, являл собой плюралистичный вариант: пил всё, что горил, ел всё, что шпехает. С Цыганком у него были какие-то свои деловые отношения. Цыганок иногда покупал у него ворованные магнитолы, которые вскоре пропивал.
Кисель жил в убогой лачуге вместе с парализованным отцом и психически нестабильной матерью. Но одевался всегда по «фирме», да и дома оседал в основном когда нужно зализать раны, откормиться супчиком, отлежаться, послушивая модных ди-джеев FM-радиостанций. Алису Шер, Ксению Стриж.
Как-то Кисель притащил мне стопку аудиокассет, среди которых был Limp Bizkit, шансон-альбом «Ушаночка», байки Шуры Каретного, альбом Бориса Моисеева «Дитя порока» («Да нет, ты послушай, классная вещь на самом деле. Ничего что пидарас»), стопку видеокассет, среди которых была «Матрица», «Война» Балабанова и разная порнуха.
Источники заработка – сомнительные. Когда он у нас гостил, из дома пропадали драгоценности и деньги. Это не мешало ему сидеть у нас и смотреть со мной видак. Впрочем, Киселю дали от ворот поворот. А потом он дал наводку ворам, и они вынесли у нас из дома телек, компьютер и видак. Вспомнился случай, когда обдолбанный Кисель, громко хохоча, рассказывал приятелю, как он наладит дома процесс печатания денег. Потом он присел на приличный срок. И исчез из поля зрения. На стене рядом с его домом осталась надпись: «Кисель – еврей». Скользкий, сказать по правде, паренёк. Ещё и к матери подкатывал.
С Киселём дружил Винтик. Тот был, так сказать, человеком узкой специализации. Торчал на «винте» или первитине. Был, можно сказать, глубоко посвящённым в свою веру. Подробностей не знаю, придумывать не хочется, а извлекать из других источников – зачем. Можно почитать Баяна Ширянова. Винтик был очень худой, с глубоко посаженными глазами и выпирающими скулами. Иногда носил эсэсовский китель. Настоящий фриц. Настоящий романтик и экстремист. Что касается травы – её курили очень многие. И в основном они были далеки от растафарианской культуры. Тупо «на поржать» и «пожрать». Те, кто не желали оставаться на месте, не старались получше изучить ганджубас, а искали чего потяжелее. Либо модифицировать, догнав её до кондиции известными в узких кругах способами. То же самое было у «Синих», для которым сухое вино или шампанское были баловством, газировкой. Вот если смешать с водкой или спиртом – совсем другое дело. Тогда «Северное сияние» или «Разящий молот».
Из общего списка выделялся Перец. Во-первых, он работал диджеем на каком-то радио. Во-вторых, читал Кастанеду и Пелевина. В-третьих, глубоко вникал в культуру и особо ни с кем в Гусиновке не тусовался, только с бабкой-травницей, у которой закупал зверобой, душицу, мяту и чабрец. Он собирал по лесам псилоцибиновые грибы и мухоморы. Курил высококачественную дурман-траву. Ходил иногда на рейвы. Всё это он называл «сменой ритма» и «сменой темпа». Что бы это значило, знал только он сам, да и то не факт. На тот момент он пропагандировал Moby, Prodigy, Fatboy Slim, The Chemical Brothers, The Crystal Method и Stereo Total. Источники заработка неизвестны, но возможно – программирование или дизайн. Местные его называли «космонавтом» и «лунатиком».
Степень «падения нравов» конца 90-х и начала нулевых можно проиллюстрировать статусом главного корпуса Воронежского госуниверситета, который возвышался над Гусиновкой. Любой желающий мог туда пройти. Это раз. Пустующие аудитории местные распиздяи с Гусиновки периодически использовали под прослушивание на всё тех же ворованных магнитолах сказки «Кащей бессмертный» группы «Сектор газа» и ряда сказок «Красной плесени». Когда робкие студенты-первокурсники заглядывали в какую-нибудь классическую аудиторию, они наблюдали наглых подростков, хохочущих над пошлостями и матом. Студентов слали нахер, а из аудитории стелились запахи шмали. «Зелёные» жили параллельной жизнью, многие так в ней и остались.
X
Долгое время продавцы немногочисленных маленьких магазинов и киосков оставались королями. В низине Гусиновки был один магазин и один киоск. Если хотелось шпика в красном перце, и чтобы тебя обсчитали, следовало отправляться по линии улицы Софьи Перовской – улицы Выборгской, где находился дом мещанина Рыжкова, бывшая поликлиника. Там в старой одноэтажке располагался мини-гастроном. Там висели выцветшие таблички «бакалея», «винно-водочный», «колбасный отдел», «сырный отдел», «овощи». Никаких отделов не было. Там стоял характерный запах – смесь шпика, хлеба, колбасы и чего-то застоявшегося. За прилавком бабка с лукавым видом, она всё время воровато пожёвывала свои щёки и выжидающе смотрела. Виртуозно обсчитывала Макариха, руками без перчаток брала хлеб с деревянных полок, и, не упаковывая буханку или батон в пакет, протягивала покупателя. Умело втюхивала просрочку и некондицию. «Начисляла» себе клюквенной настойки в течение рабочего дня. Даже печально, что этого магазина давно нет, а на его месте что-то построили. Нечто уникальное ушло навсегда. Если же хотелось большого выбора пива, которое к тому же продадут и ребёнку, сигарет, которые тоже продадут и ребёнку, вкусного мороженого, иногда просроченных чипсов, продуктов с гигантской наценкой, большого выбора сухих концентратов «Юпи», «Инвайт», Zuko, горохового супа в пакетике, киселя, то следовало идти в киоск. Он находился в начале развилки «Базарная гора» и «Гора металлистов», которая стояла перпендикулярно улице Большая Стрелецкая. Кстати, там неподалёку жил Кисель с родителями. Местных жителей устраивало всё, потому что все остальные магазины находились «на большой земле», то есть наверху, а туда идти обычно лень, если тебе не нужно на работу или в школу. Десять лет назад в Гусиновке появился цивилизованный магазин, в котором есть всё и даже без просрочки, но стандарт качества сохраняется: завышенные цены и способность ласково развести покупателя на солидные траты: «К этому коньячку вот эту шоколадку возьмите – не пожалеете», «Рыбку к пивку не желаете? А кольца кальмара?», «Попробуйте наш новый салатик». «Вы знаете, эти пельмешки ну очень быстро разбирают, возьмите не один, а два килограмма». «Боже, вы пробовали помело? Доложу вам, это чудо». Так что несмотря на то, что на нижней границе Гусиновки пару лет назад поставили «Пятёрочку», какая-то самобытность всё равно осталась. В некоторых домах можно купить «свойское» «фермерское» мясо, сало, яйца, картошку, дрова. В начале нулевых было много точек по продаже самогона и водки, которые работали круглосуточно. Возле окон всегда тёрлись мужички и леди, робко стучавшие в окно или камешком о крыльцо.
– Чё надо?
– Зин, ну дай под тады.
– Ты мне ещё тот долг не вернул.
– Зин, ей богу, ну с получки… ну подохну щас.
– Да подыхай.
– Ну будь человеком, бля.
– На вас не напасёшься, троглодитов.
– Зин.
– Щас вынесу, сиди уж.
«Партия синих» знала, где продают водку с вероятным содержанием метила, где самогонщица добавляет в брагу соляную кислоту, где мутят с димедролом, где сыпят куриный помёт, где вполне приемлемый самогон, где водка с ликёроводочного завода, а значит – не отрава. А где – разбавленный спирт, а значит – ещё лучше. Как показывает практика, жизни местных «синих» подтачивало плохое питание, низкое качество алкоголя, стрессы, алкогольный травматизм, бытовое отравление опасными химикатами, пожары из-за оставленного чайника или кастрюли с пельменями, брошенного в постели окурка.
Продавать бухло было выгодно, потому что покупатель всегда находился. А если ещё участковый подмазан – вообще лафа. Но дома у торговцев спиртным были весьма скромными по сравнению с домами предполагаемых наркоторговцев. Вот кто выжимал из всяких киселей всё до последней капли, вынуждал выносить вещи из дома, а потом и воровать. Тяжела, терниста, неказиста, безнадёжна дорога к русскому кайфу.
XI
Прекрасна Гусиновка зимой, когда снег заботливым покровом обнимает её глинозёмы и асфальты. Надгробные плиты, использованные в качестве ступенек. Обугленные останки сгоревших домов и крыши коттеджей, церквей. Волнует сердце лирика гусиновская весна. Цветут жасмин и сирень, астры, флоксы, хризантемы, розы, магнолии, гвоздики, альстромерии, амбреллы и амариллисы, анемоны и аспарагусы, ваксфловеры и герберы, гладиолусы и гортензии, лилии, орхидеи и одуванчики. Все, кто пережил зиму, ликуют и молятся за упокой усопших. Ходят в гости на Пасху, чтобы стукнуться крашеными яйцами, пекут куличи и заливают их глазурью, тушат крольчатину в винном соусе. Из кустов на берегу водохранилища слышно стоны – во славу Афродиты, Шочицекаль, Ту Эр Шена, Иштар, Рати, Ошуна, Диониса, ирландской Клиодны и Рагараджы трахаются напропалую. Ебутся как котики весенние влюблённые. Из местного художественного училища выходят милые студентки с мольбертами и этюдниками. Они, взволнованные весенними флюидами, торопятся на пленэры. Или нет. Они идут не спеша, гордо идут. Жадно смотрят пацаны на девушек. Но большинству ничего не остаётся, кроме идти в укромное место подрочить. Летом Гусиновка – натуральный курорт. Паломники не вылезают из источника имени Святителя Митрофана. Кто-то выносит оттуда воду вёдрами и поливает раскалённое тело. Кто-то пьёт – и не может напитаться влагой. Люди посмелее отправляются купаться к водохранилищу. Горячий песок, собачьи следы, банки из-под пива, в кустах – использованные презервативы. На берегу – стога из водорослей, выловленных энтузиастами. Купается-плещется и стар, и млад. Некоторые девушки посмелее загорают топлесс. Девушки ещё посмелее, накрывшись покрывалом, делают минет своим парням. Другие тянут подруг в кусты. Вода пахнет свежестью и немного рыбой. В период цветения вода начинает вонять. По водохранилищу несутся катеры и водные байки. Зелёные от тины и синие от воды детишки вздымают к нему мириады водяных брызг. Смельчаки отправляются вплавь на остров, безумцы – на противоположный берег. Спасатели вытаскивают из воды труп молодой женщины. Протяжный вопль. Самые изобретательные представители «Партии синих», и их возглавляет наш батрак Эдик, отправляются на берег «моря», дабы культурно отдохнуть. С собой они несут кастрюлю макарон с тушёнкой, покрывала, овощи, водку и лимонад. После обеда жара стихает, и температура достигает оптимального значения. Из кустов снова раздаются стоны. Кто-то заезжает в дебри на машине, чтобы предаться пятиминутному наслаждению, кто-то – тридцатиминутному. Впрочем, обычно это экспресс-миньет.