Он хорошо знал свою жену. Та не останавливалась ни перед чем, если ей что-либо западало в голову. И в этом, к своему прискорбию, он узнавал черты тестя. Казалось, тот давно уже мёртвый, а вот, поди ж ты, до сих пор скалится. Его поразило, что она даже не прослезилась, когда удавили её старшую сестру. А напротив, скрытно этому радовалась.
– Да, я Скуратова Екатерина! – запальчиво выкрикнула Екатерина.
Князь Дмитрий и не рад был, что рассказал ей о стычке с Василием. Что будет теперь – одному Богу известно. Ведь Екатерина-то просто так не отступится от своего. Ему было страшно чего-то. В то же время в голове у него засела мысль, что кто-то иной, без него, сделает то, чего он сам подспудно желал и о чём гнал от себя мысли. Но они не покидали его с того самого сражения, когда он был разбит под Болховом. На выручку же к нему тогда послали юного князя Михаила, и тот нашёл выход из положения, в котором увяз он. Правда, затем ему помешали Ванька Катырёв с Ивашкой Троекуровым, да ещё Юрий Трубецкой…
Однако князь Дмитрий многого не знал о своей жене. Не знал, что та с малых лет завидовала по-недоброму своей сестре Марии из-за того, что той доставалась вся ласка отца, который только её, старшую, и лелеял.
Малюта [15 - Боярин Григорий Бельский, известный в истории как Малюта Скуратов: Малюта – его личное прозвище, видимо, данное из-за невысокого роста; Скуратов – семейное прозвище, а Бельские – их родовое прозвище.]раньше других разглядел в Борисе Годунове того, кем тот стал позже, и поспешил выдать за него свою любимицу, старшую дочь. Борис был красив, умён и с характером. Екатерине же достался, по расчётам отца, князь Дмитрий: полная противоположность Бориса. И за годы замужества она немало потратила усилий, чтобы сделать мужа таким, каким хотела видеть. И вот теперь сама судьба, похоже, идёт к ней в руки, но на пути оказался молодой племянник… После смерти Годунова она исподволь, тайно, выясняла, кто такой этот названный Димитрий. В воскрешение мёртвых в семействе Шуйских не верили. Да и Василий крепкое слово дал, что видел своими глазами мальчонку мёртвым, вот так же, как их. А уж кому, как не ему, об этом было знать, когда дело-то, угличское, о смерти царевича, вёл он сам по свежим следам… Самозванец, блудный вор, Гришка Расстрига. Многие его обличали, да не все живы остались… И упросила она мужа затащить в их хоромы гостем посла, пана Гонсевского, надеясь выведать бабьей хитростью про эти все затейные напасти. Как раз то было накануне рокового для Гришки дня. Но визит успеха не имел. Гонсевский сам не знал всего, поэтому-то и развёл руками, когда она как бы обмолвилась об этом. Да, видит Бог, скорее убоялся того же Расстриги. А может быть, короля. Не в его интересах было раскрывать все те тайны.
* * *
Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский жил семейством в Кремле, по правой стороне Житной улицы. Этот двор до него занимал Дмитрий Иванович Годунов, конюший боярин, дядька Бориса. По смерти того, в тот же год, когда умер и Борис, двор перешёл в государеву казну. А затем Василий Шуйский пожаловал его своему племяннику: за великие ратные заслуги.
Рядом с его двором стоял двор Бориса Лыкова. Он примыкал вплотную к Никольским воротам. С другой стороны его двор граничил с двором, который принадлежал до недавнего времени Семёну Годунову – правой руке Бориса. Двор этот выходил к Троицким воротам и был последним в этом ряду. Позади дворов, вдоль крепостной стены, от угловой Собакиной башни до Троицкой, длинной цепочкой протянулись государевы житницы. От них-то и получила эта улица название Житной. Помимо господского дома и холопских построек, в глубине двора Скопина, у глухой крепостной башни, стояла маленькая каменная церковка Бориса и Глеба.
И вот на Благовещение двор Скопиных заполнила шумная ватага богато разодетых всадников: в гости к князю Михаилу приехал де ла Гарди со своими капитанами. И во дворе забегали княжеские холопы вокруг иноземцев, принимая коней.
Гостей князь Михаил встречал у теремного крыльца. В коротком тёмно-синем кафтане с маленьким козырем[16 - Козырь – высокий воротник у кафтанов того времени.], и длинной, внакидку, ферязи из объяри вишневого цвета, большой воевода был похож на обычного московского щёголя.
Здороваясь, он обнял де ла Гарди.
– Михайло, задавишь! – шутливо заворочался у него под руками де ла Гарди, похожий рядом с ним на подростка.
Он освободился из его объятий, поправил камзол, в который вырядился как никогда тщательно. Он был наслышан о красоте княгини Александры, жены Скопина, и полагал, что его представят ей.
– Ну ты совсем считаешь себя за немощного. Не дай бог угодить под твою сабельку.
– То искусство – не сила. А силу-то – только сила берёт.
Скопин радушно поздоровался и со спутниками де ла Гарди, прошёл с гостями в терем.
В столовой палате к ним сразу же вышла Елена Петровна.
– Ну, здравствуй, что ли, генерал! – поклонилась она де ла Гарди, как старому знакомому. – Как окреп-то! По весне уже и загорел. От походов, видно! Вот и Михайло стал похож на тебя. На дворе шпаги какие-то завёл. Не с тебя ли манеру взял?
– Ма-атушка! – укоризненно протянул князь Михаил.
– Не буду, не буду! – быстро проговорила Елена Петровна, уловив смущение на лице сына.
– Ты, Якоб, потолкуй с ним уж непременно, – понизив голос, прошептала она де ла Гарди, чтобы не слышал сын, и тут же, поклонившись, громко пригласила всех в палату: – Проходите, дорогие гости!
Де ла Гарди был уже знаком с семейными обычаями русских: с тем, что сейчас в доме Скопиных делами заправляет боярыня, как матёрая вдова. Знал он также, что за столом, кроме неё, женщин не будет. Обслуживать их также будут холопы. И разве что в знак расположения к гостям Скопин пригласит в палату свою жену и представит её им.
– Михайло, ты не тяни со сборами, – сказал он, когда за столом вновь заговорили о войне за Смоленск. – Король после зимы ещё не готов к походу. Не то выйдет вперёд нас, и к нему тут же пристанут тушинские полки… Сейчас-то врозь стоят…
Князь Михаил не догадывался, что этот разговор Якоб затеял по просьбе Елены Петровны. Та хотела скорее удалить из Москвы сына. Да и упрашивать де ла Гарди нужды не было. До него тоже доходили слухи о том, что у Шуйских не всё ладно в отношениях с племянником. Поговаривали, что и царь тому виной. Для де ла Гарди, искушённого в дворцовых интригах, это было плохим знаком. Вот и в доме Вазов столкнулся Сигизмунд со своим дядей Карлом из-за шведского трона… А выжил, выжил всё-таки дядя своего племянника из Швеции. Теперь он там законный король… Да-а! Недолго усидел Сигизмунд под двумя коронами… И что же?.. Сейчас Швеция и Польша враждуют…
«Ах! Если бы не корыстное своевольство шляхтичей, то вся Северо-Западная Европа была бы уже под Швецией!» – мелькнула у него идея, которой придерживались высшие круги, ближние короля Карла IX, в Швеции.
– Нам ли, князь Михайло, сидеть по домам, – дружески положил он руку на плечо Скопину. – Вот и матушка твоя о тебе тревожится, не советует в столице задерживаться, – кивнул он головой в сторону Елены Петровны, которая прислушивалась к их беседе.
– Дядю уважаю я и служу ему честью, – спокойно отвёл князь Михаил всякие подозрения на угрозу со стороны царя.
– Да не о том речь! – с болью в голосе вырвалось у Елены Петровны. – Не один Василий на Москве живёт! Есть дворы, где косо смотрят на тебя!
«Есть и такие», – мысленно согласился с ней князь Михаил.
Но не это занимало его думы, так же как и не планы о походе против короля. Там всё было ясно: подойдёт срок, выступят полки, и начнётся обычный ратный труд. О нём ли сейчас ломать голову.
– Михаил Васильевич, ты знаешь татар и гусар изведал на бою, – начал де ла Гарди. – Устоит ли сотня татар против полусотни гусар? Не-ет!.. А почему – то и тебе ведомо. Зачем тогда русское войско ходит по-татарски на войну?
– То от привычки. Уж больно увёртлив в седле татарин. Увёртливость эта и по нраву нашим. Без брони лишь она и спасает. А где бронь-то всему войску взять?.. То же великие расходы!
– Михаил Васильевич, тут до тебя от Воротынского гонец, – подойдя к нему, шепнул на ухо приказчик Николка. – Говорит, велено самому сказать.
– Зови.
Вошёл дворовый холоп Воротынского, низко поклонился Скопину и передал, что князь Иван Михайлович напоминает ему, крестному отцу, о крещении его сына завтра в полдень.
– Буду, – коротко бросил князь Михаил и отпустил гонца с поклоном Воротынскому.
Понимая, что гости слушают её лишь из одной любезности, Елена Петровна поднялась из-за стола и вышла из палаты. Вскоре она вернулась назад с княгиней Александрой, ведя её за руку. Та, выходя к гостям, волновалась так, что у неё даже взмокли ладони…
– Ты, милая, почему так оробела-то? – подбадривая, шепнула ей Елена Петровна. – Смелей, детка, смелей. Нечего мужиков-то пугаться. Они сами тебя боятся, – снисходительно хмыкнула она, когда заметила под толстым слоем белил на лице снохи красные пятна, совсем как у девицы на смотринах.
Княгиня Александра, внучка Петра Ивановича Головина, бывшего казначея Грозного, от природы была красавицей. И белила только портили её мягкую и гладкую, слоновьей белизны кожу. Ростом и сложением она была похожа на спартанских девиц, с тугими изящными формами, лишёнными альковных излишеств… Но!.. Была стеснительной, как все, не осознающие ни своей красоты, ни высоты положения. Хотя со стороны она выглядела уверенной.
Князь Михаил вышел из-за стола, принял из рук матери жену и подвёл её к де ла Гарди. Тот поднялся навстречу юной княгине, увидел прелестное лицо, чудесные глаза – и в них смущение…
– Познакомься, Якоб Пунтосович, с моей жёнушкой, моей голубушкой! – представил он её де ла Гарди.
Александра поклонилась гостю. Затем она жеманно подставила ему для поцелуя одну за другой щёчки.
Де ла Гарди поцеловал её, густо нарумяненную, уловил знакомый запах лаванды, рассыпался умело комплиментами перед княгиней.
Александра же, подумав, что этот симпатичный иноземец так шутит с ней, смешалась, затем, с трудом сдержав смех, фыркнула…
Князь Михаил обвёл жену вокруг стола, показывая её гостям. И те чинно, по очереди, прикладывались к щёчкам княгини. Он закончил церемонию, препоручил жену матери, и женщины вышли из палаты.
Чтобы гости совсем не заскучали, в палату пустили дворовых плясунов, и те прошлись сначала колесом, потом вприсядку, с прибаутками, под балалайку. За ними явились дворовые девки в ярких сарафанах. Напевно выводя загадалки и помахивая платочками, они покружились и тоже исчезли.
Гостей князь Михаил провожал поздно, когда на дворе стало уже темно и в хоромах зажгли лампадки и свечи.
– Ты береги себя, Михайло, береги! – прощаясь, обнял его де ла Гарди и спьяну неловко ткнулся ему в грудь, не доставая головой даже до его плеча. – А на короля мы пойдём, – заплетающимся языком промямлил он. – Ждут мушкетёры, ждут твоего указа… А Жолкевский-то, сукин сын, у меня в долгу! Ох в каком долгу! Хотя нет, это я должен ему шубу! Ха-ха-ха! – расхохотался он, отваливаясь от князя.
– Якоб, нам не гетман нужен, а Смоленск!
– Нет, ты его побьёшь, а я ему шубку! Ха-ха-ха! – никак не унимался, пьяно смеялся де ла Гарди.
