Женские лица русской разведки

Была ли Анна представлена Екатерине II при жизни её отца – неизвестно. Из французской версии мемуаров героини нашего очерка известно, что императрица высказывала сожаление о том, что не взяла её на воспитание с 6-летнего возраста и сетовала на то, что отец плохо воспитал и не подготовил девочку к исполнению женских обязанностей согласно русским обычаям. После смерти её родителя императрица направила к его дочери «с утешительным увещеванием и советами» обер-гофмаршала князя Барятинского. Столь высокий визитёр по своему чину и придворному положению лишь подтверждает особое расположение государыни как прежде к отцу, так и позже к его дочери. Это событие косвенно подтверждает предполагаемое отцовство приближённого императрицы статс-секретаря Елагина. При этом сословное положение Анны остаётся неизвестным. Но можно предположить, что такая забота о судьбе со стороны Екатерины Великой о незаконнорожденной девице, оставшейся сиротой, вряд ли была бы возможной в период её правления. Одновременно, как видно из сокращённого текста мемуаров Анны де Пальмье, она, со ссылкой на прежние рассказы своего отца оказывается в курсе мнений, отношений и событий из придворной жизни.

Отметим, что во французской версии своих мемуаров она указывает, что царица назначила отца Анны комендантом Зимнего дворца. Известно, что Екатерина II с осени 1763 года стала жить во дворце. Примерно к этому времени относится и поступление на русскую службу отца героини нашего очерка, приехавшего из Франции. Комендант Зимнего дворца проживал на служебной квартире на первом этаже дворца рядом с выходом к Миллионной улице. Недалеко от Комендантского подъезда располагалось помещение дворцовой охраны. Утверждение Анны о пребывании её отца на столь важной придворной должности, на наш взгляд, нуждается в дополнительной проверке и вот почему. Дело в том, что комендантами дворца обычно назначались благонадёжные военные из гвардии в чинах полковника или генерала, поскольку им подчинялась дворцовая охрана. Несение караульной службы в Зимнем дворце возлагалось на столичные гвардейские полки. Во времена правления Екатерины Великой в караул заступали роты от Семёновского, Преображенского, Измайловского и других гвардейских полков. Помимо этого, возле покоев императрицы выставлялся отдельный караул от кавалергардского полка. Имелись также кавалерийские подразделения царского конвоя, сопровождавшие императрицу и членов её семьи во всех поездках и путешествиях по просторам империи. Поэтому комендант дворца должен был отлично знать военное дело, организацию охраны и караульной службы.

Как известно из мемуаров Анны де Пальмье, её отец к военному делу не имел никакого отношения и не состоял в офицерских чинах ни во Франции, ни в России. К тому же он был иностранцем, только что поступившим на русскую службу. Судя по тексту воспоминаний, он, скорее всего, как и планировалось, был принят на службу в Канцелярию иностранных дел. К тому же, как она упоминает далее, её отец затем был назначен помощником директора Эрмитажного театра и директором театральной труппы. Скажем прямо, по придворной иерархии переход из дворцовых комендантов в театральную сферу был бы расценен как значительное понижение, близкое к отставке или опале. При этом следует иметь в виду тот факт, что свой 1-й сезон Эрмитажный театр открыл в ноябре 1785 года, когда там ещё проводились разного рода отделочные работы. Запомним эту дату. Она нам поможет разобраться в дальнейшей ситуации в службе отца.

После таких взлётов и падений в придворной службе отца Анны де Пальмье, с её слов, происходит его переход в число приближённых императрицы. Родитель её становится «поверенным в секретных и личных делах императрицы»[25]. Казалось бы, вот он – пик придворной карьеры. Однако далее следует пояснение Анны о том, что новое назначение «повлекло за собою три путешествия в Сибирь для ревизии железных рудников в Верхотурье, принадлежавших некоему Походяшину, где подозревали наличие сокрытого золота, которое согласно законам русской империи, могло быть собственностью только казны»[26].

Здесь, на наш взгляд, тоже требуется уточнение описываемых событий и их сверка с архивными документами. Непонятно, в качестве кого и с какой целью отец героини нашего очерка направлен в Сибирь с таким поручением, учитывая, что он не являлся горным инженером, не был знаком с добычей золотоносных пород и выплавкой золота. Конечно, в то время решение императрицы было законом, хотя и столь резкий переход от театральных подмостков к ревизии сибирских рудников кажется сомнительным.

Что же касается упомянутого горнозаводчика и купца 1-й гильдии из Верхотурского уезда Пермской губернии, то он действительно существовал. Имя его в уральских землях было широко известно. Максим Михайлович Походяшин начал трудиться с ранних лет. Помогал брату в торговых делах, занимался наймом ямщиков, трудился в верхотурской таможне, а затем увлёкся горнозаводским делом. На его медеплавильных заводах выплавлялась треть российской меди. Он развивал «железодеятельное производство», строил дороги, храмы и винокуренные заводы. По масштабам дела и доходам его достижения в горном деле, разработке рудников и выплавке чугуна и меди сравнивали с успехами Демидовых[27]. Однако никаких упоминаний о его золотых приисках в литературе и источниках не приводится, как и о том, что трижды его огромное хозяйство проверяли ревизоры из Петербурга.

Он дал хорошее образование сыновьям, которые служили офицерами в гвардии, тем самым перейдя из купеческого в дворянское состояние. Закончив службу, его сыновья проживали в Москве. Доставшееся им огромное наследство отца они продали ещё в 1791 году.

Умер М.М. Походяшин в преклонном возрасте в 1781 году. По тексту мемуаров Анны де Пальмье получается, что связанные с Верхотурьем события происходили на 4 года ранее, чем был открыт Эрмитажный театр, в котором до этого служил её отец. Здесь допущена какая-то неточность или путаница в указанных датах и излагаемых событиях.

На наш взгляд, выяснение всех подробностей и уточнение деталей описываемых событий важно, поскольку Анна в своих мемуарах ссылается именно на высокую степень информированности отца о жизни и взаимоотношениях придворных. Как она указывает в своих воспоминаниях, все её контакты с императрицей, её сыном и внуком, взошедшими на русский престол, осуществлялись исключительно через особо доверенных придворных в очень высоких чинах и званиях. При этом отношения у Анны с ними складывались по-разному, вплоть до открытой неприязни. Это видно на примере приведённых в мемуарах сведений о посланнике императрицы Екатерины Великой к своему будущему тайному агенту. Речь идет о Фёдоре Сергеевиче Барятинском и презрительно-уничижительной оценке в воспоминаниях Анны о его личности и поступках.

Она упоминает о том, что князь был ей известен по рассказам отца. Иными словами, она с Барятинским ранее никогда не встречалась, но пишет о нём как о «гнусном царедворце», «пресмыкающемся творении», носившем «адские знаки возвышения» на правой руке. Предположительно, речь могла идти о высоком положении князя в придворном чине обер-гофмаршала среди столичных масонов и особом знаке отличия, демонстрирующего руководящее положение лица, его носившего. На наш взгляд, это мог быть перстень под названием «Печать масонов». Выполненный в форме мужской печатки, он всегда имел значение символа и не являлся украшением. При этом он изготовлялся из разных металлов – железа, серебра или золота. Чаще всего он имел смысловой рисунок с некими масонскими знаками – циркуль, наугольник и некоторые другие символы, свидетельствовавшие о принадлежности его владельца к масонской ложе. Кстати, и носили его, как верно подметила Анна, на правой руке. Уточним – на безымянном пальце. Перстень «Печать масонов» считался символом силы, не всегда проявляющейся явно[28].

И опять же, прежние оценки отца Анны о личности и делах князя Барятинского, которыми тот делился с дочерью, вновь косвенно указывают всё на того же Ивана Перфильевича Елагина. Ведь именно он в 1772 году (кстати, это год рождения Анны) стал провинциальным великим мастером и объединил все масонские ложи Российской империи в единую организацию. Под управлением елагинской великой ложи в Санкт-Петербурге в 1-й половине 1770-х годов находилось 14 масонских лож с общей численностью примерно 400 масонов[29]. Судя по всему, князь Ф.С. Барятинский занимал какое-то важное место в российском масонстве.

Помимо всего прочего, судьба и стремительный служебный рост Фёдора Сергеевича при российском императорском дворе были связаны с его участием в государственном перевороте 1762 года и убийстве императора Петра Фёдоровича в Ропше. Это обстоятельство объясняет особое к нему расположение и щедрое его вознаграждение чинами и орденами со стороны Екатерины Великой, возведённой на трон на штыках заговорщиков.

Однако заметим, что в краткой версии мемуаров Анны де Пальмье допущены некоторые исторические неточности. Так, например, во время описываемого ею визита Барятинского в 1794 году, после смерти её отца, князь имел придворный чин гофмаршала и состоял в чине тайного советника. Обер-гофмаршалом он был пожалован в 1796 году.

Дальнейшая жизнь цареубийцы прошла в опале, в которую он попал сразу после восшествия на трон императора Павла Петровича и оставался в забвении вплоть до своей кончины. Его современник дипломат, сенатор и директор Московской почты А.Я. Булгаков сообщал о том, что «о нем весьма мало сожалеют, и подлинно он того не заслуживает»[30].

Однако всё это произошло значительно позже. А той весной 1794 года князь явился по поручению Екатерины II не только с соболезнованиями и утешениями, но и, судя по содержанию переданного в воспоминаниях разговора, с конкретным предложением императрицы о служении Анны при дворе. Скорее всего, речь шла о придворном чине фрейлины императрицы. Девица верноподданнически поблагодарила царицу за проявленную заботу о ней, но от придворного чина отказалась, заявив о причине своего отказа, «чувствуя себя совершенно не способною жить при Дворе…»[31]. В своём ответе упомянула она и о том, что в завещании отцом ей было «приказано» быть как можно дальше от престола, окружённого «туманом зависти» и «облаками злобы».

Своё пожелание заняться секретной деятельностью в качестве личного агента по тайным поручениям императрицы Екатерины Алексеевны Анна де Пальмье, как следует из её кратких мемуаров, изложила по результатам своих размышлений «в течение года по смерти родителя моего возродилось во мне живейшее желание уверится в сказанном мне отцом моим собственным своим опытом; приближится к царедворцам и в тайне разглядеть сих Хамелеонов»[32]. Иными словами, можно предположить, что речь идёт о событиях 1795 года, произошедших в жизни героини нашего очерка. Однако это не так. Все дальнейшие указанные в мемуарах события происходят во второй половине 1994 года. Именно тогда она поделилась своими жизненными планами с часто навещавшим её другом отца и приближенным Екатерины Великой графом Безбородко. Речь шла о её готовности к тайному служению на благо государыни-императрицы. Как мы уже упоминали, граф состоял в дружеских отношениях с предполагаемым отцом Анны царедворцем и литератором И.П. Елагиным. В своих кратких мемуарах наша героиня писала о том, что Безбородко, «коему все тайны известны были», своему умирающему другу «дал обещание служить сироте его вместо отца и покровителя, в чем и слово свое сдержал»[33].

В связи с чем у девицы Анны зародилось столь необычное желание заняться тайным соглядатайством, или, как тогда эти действия называли, шпионством при императорском дворе в интересах Екатерины II, она в своих воспоминаниях не упоминает. Более того, она сформулировала своё видение пребывания на столь секретной работе – «быть занятой должностию, не быв однако ж в зависимости ни у кого…»[34].

При этом она не сообщала о каком-либо своём опыте в сфере политического сыска или же о своих познаниях, умениях и навыках ведения тайного наблюдения или сбора секретной информации. В качестве доводов в пользу задуманного ею дела и своей готовности к нему она напомнила графу об обширности всесторонних познаний и опыта своего покойного родителя в политике и его глубокомыслии. Тем самым она, на наш взгляд, стремилась намекнуть на то, что какую-то часть отцовских знаний и умений она сумела перенять и готова их использовать на практике. При этом Анна осознаёт, что по своей молодости и неопытности в подобных делах она не имеет ни обширных отцовских сведений, ни его тонкости ума в речах и глубокомысленности в поступках. И, одновременно с этим, она, на наш взгляд, чрезмерно самоуверенно утверждает, что имеет «довольно достаточного сведения о некоторой политической части, состоящей в собирании и составлении общенародных мнений»[35]. При этом она намекает, что считает графа Безбородко вторым отцом и надеется, в случае каких-либо сомнений в оценке происходящих событий, прибегать к его советам.

Граф пообещал передать императрице о желании Анны трудиться на секретном поприще во благо Государыни и Отечества, предупредив её о том, что их разговор надо держать в тайне. И своё слово он сдержал. В сентябре 1794 года Александр Андреевич сообщил Анне, что Екатерина II повелела разрешить ей заниматься секретной деятельностью под его контролем. Результаты своих тайных трудов Анне следовало доставлять графу. Судя по воспоминаниям А. де Пальмье, императрица к этой секретной затее вначале отнеслась с осторожностью и некоторым недоверием. Со слов Безбородко, передавшего свой разговор с императрицей, Екатерина Алексеевна заметила, что просительница «странная и удивительная молодая особа!»[36]. При этом царица посетовала на то, что если бы в своё время отец отдал шестилетнюю Анну на воспитание императрице, то теперь бы был совсем другой результат. Получается, что Екатерина Алексеевна о существовании девицы знала задолго до их общения по поводу тайной службы.

«Он потерял дочь свою, – продолжала Монархиня, – своим глупым воспитанием. Что он теперь из ней зделал, сообща сей свои странные правила, свое упрямство и свою гордость? Ах, как мне её жаль!»[37] Желая как-то ещё помочь Анне, императрица, чисто по-женски, предлагает выдать её замуж за Грабовского – побочного сына польского короля, считая его завидным женихом. Заметим, что сам факт того, что Анне в мужья прочили рождённого вне брака дворянского отпрыска, свидетельствует о том, что и она была незаконнорожденной девицей.

Казимир Грабовский был одним из трех сыновей, прижитых королём Польши Станиславом Понятовским от любовной связи с женой генерал-лейтенанта Яна Ежи Грабовского. Официально Казимир считался генеральским сыном и воспитывался в католической вере. Потенциальный жених не только был на 2 года младше невесты, но и в ту пору уже год как состоял в законном браке с Людвикой Курнатовской. Более того, в 1794 году у него родилась дочь, которая умерла в младенчестве. Спустя год ушла из жизни и его жена[38].

Получается, что в своих воспоминаниях Анна де Пальмье что-то перепутала в датах и последовательности описываемых ею событий. Не мог в 1794 году состоявший в браке 20 летний Грабовский рассматриваться императрицей в качестве возможного жениха для 22-летней Анны.

Вместе с тем само желание Екатерины II выдать Анну замуж вызвало у будущего секретного агента волну негодования. Она, с её же слов, была «девица честная». Так по тем временам называли девственниц. Более того, она и далее желала оставаться девицей, тем самым отказываясь от любых брачно-семейных и любовных отношений.

Она просила передать императрице благодарность за участие в её судьбе и твёрдо заверить царицу в том, что Анне «никогда не быть замужем»[39]. Она рассматривала брак как некую зависимость и ограничение личной свободы, которые считала для себя неприемлемыми. Подобные философские и социально-нравственные рассуждения и взгляды на окружающую действительность, а также сложившееся мировоззрение и морально-этические правила поведения во многом определяли суждения и поступки Анны де Пальмье. Видимо, за эти качества и взгляды граф Безбородко называл свою подопечную «филосовкою».

Наставляя свою подопечную, граф А.А. Безбородко отметил: «Императрица права и со всею справедливостию осуждает данное вам родителем вашим не по полу вашему воспитание»[40]. Но что уже сделано, то назад не вернуть. Не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, граф предложил начать ей свою тайную службу на новой должности. Сообщил её куратор и наставник о том, что ей положено жалованье за дела и старание. Однако и это предложение графа неожиданно вызвало у Анны внутренний протест. Она заявила, что она не собиралась служить за жалованье, полагая делать свою секретную работу безвозмездно, «только из одной чести». Сообщила она графу и о том, что располагает довольно крупным капиталом, поскольку родитель оставил ей 500 тысяч рублей. По тем временам это была огромная сумма. Иными словами, она хотела отказаться от назначенного ей жалованья, полагая, что располагает достаточными личными средствами для безбедной жизни. Граф, выслушав её доводы, пристыдил девицу за гордыню. Он привёл свой пример и сказал, что у него денег в 20 раз больше, чем названная ею сумма, однако он от положенного ему жалованья не отказывается. Поэтому он посоветовал не обижать императрицу-благодетельницу и принять назначенные ей 12 тысяч рублей в год в виде жалованья, а также личный подарок от Екатерины II. Судя по тексту, речь шла о золотом украшении, скорее всего, серьгах, в виде колоска с бриллиантовыми зёрнами. Затем новая секретная сотрудница отправилась для размышлений и переживаний в свой кабинет. Наличие в её доме или квартире такого отдельного помещения свидетельствует о том, что она не была стеснена в своём жилище. Вполне понятно, что проживала она в столице.

«Вступила я в оную, – напишет Анна де Пальмье позже в своих мемуарах, – 1794 года октября 23-го дня, и тогда было мне от роду 22 года и семь месяцов. В течении онаго года успела я доставить Ея И.В. плоды трудов моих, которые были очень милостиво приняты и одобрены; за которые получила я опять брилиантовые серьги, изображающие грушу»[41].

В период правления императрицы Екатерины Великой Анна, как она указывала в своих мемуарах, пользовалась многочисленными царскими милостями. Однако всё это продолжалось сравнительно недолго. В 1796 году умерла Екатерина II. А спустя 3 года ушёл из жизни её наставник, благодетель и защитник канцлер Российской империи князь А.А. Безбородко, которого она почитала как своего второго отца.

Понять смысл того, чем реально занималась тайный агент императрицы Анна, из её мемуаров понять довольно сложно. Они изобилуют недомолвками, намёками и отвлечёнными рассуждениями, среди которых довольно сложно найти зерно истины. Однако некоторые предположения сделать вполне возможно.

Во-первых, она не состояла в числе придворных или служащих каких-то ведомств, поэтому круг её общения для ведения наблюдений и общения был, судя по всему, весьма ограничен. Она ни разу не упоминала о том, что бывала на светских мероприятиях или в столичных салонах. Значит, её источники информации неизвестны.

Во-вторых, её не знали в столичном обществе и, даже появись Анна там, её сочли бы чужой, малоизвестной особой, и вряд ли кто-то стал бы с ней делиться какой-либо информацией. Да и сословное положение тайного агента нам неизвестно. К тому же, если бы стало известно о её предполагаемом рождении вне брака, то вокруг неё образовалась бы атмосфера морального отчуждения, что свело бы на нет все усилия по её внедрению в аристократическую среду.

В-третьих, судя по тому, что её сообщения оформлялись в письменном виде и в конверте передавались царской особе через доверенного приближённого, можно предположить, что роль Анны сводилась к тайному информированию по каким-то важным и актуальным внешнеполитическим событиям или текущим европейским делам. Этот подход мог стать основанием для отправки её в опалу в связи с тем, что она категорически выступала против сближения с Францией, в то время как император Александр I взял курс на союз с Наполеоном. Её настойчивость могла вызывать у царя раздражение и желание прервать все отношения со своим информатором и отправить Анну в ссылку.

Насколько глубоки и точны были её оценки, рекомендации и выводы, судить, не видя самих донесений, невозможно. При этом историк-архивист М. Данилов уверяет, что такие донесения обнаружены в одном из архивов. Остаётся только ожидать, когда они будут опубликованы и станут доступны историкам и исследователям.

В-четвёртых, чтобы оценить аналитические способности и прогностические возможности Анны, следовало бы вначале определить уровень её образования и полноту полученных знаний.

В-пятых, опыт информационно-секретной службы Анны, по нашим подсчётам, составил всего около четырех лет: в период правления Екатерины II – с октября 1794 по ноябрь 1796 года; при Александре I – c августа 1807 по декабрь 1808 года. В период с 1796 по 1806 год, как она сама сообщила графу Безбородко, Анна 10 лет ничем, кроме своих частных дел, не занималась и отстала от политических занятий[42].

Вступивший на российский престол император Павел Петрович также проявил к Анне благосклонность и даже предложил ей придворный чин фрейлины. Строптивая девица вновь отказалась от службы при царском дворе, сославшись на то, что «…для сей должности совершенно не урождена и не воспитана, почему и не могу ее занять»[43]. Более того, она не приняла от императора и пожалованные ей 800 душ крестьян. Свой отказ она объяснила тем, что не умеет обращаться с крепостными, не понимает сельской экономии, а затем вообще заявила, что не желает иметь у себя невольников. Император Павел I, который, со слов героини нашего очерка, хорошо знал её покойного родителя, для себя сделал выводы и более не предлагал ей никаких наград. Но тем не менее прислал ей 25 тысяч рублей в погашение денежных сумм, которые он брал у её родителя ещё в бытность великим князем. При этом она упоминает о том, что в ту пору всем было запрещено давать Павлу Петровичу в долг даже и 50 рублей.

В короткое время царствования Павла I секретный агент Анна де Пальмье пыталась продолжать исполнять свои тайные обязанности по должности, о которой знали всего два человека в империи – Екатерина Великая и князь А.А. Безбородко. В своих воспоминаниях она писала: «В Царствовании сего Государя я истинно уподоблялась невидимке, то есть: что я все свои деяния и поступки так располагала, что все мне можно было знать, замечать, даже и предвидеть, не быв сама ни в чем замечена или подозреваема; но оставлена совершенно без должного внимания… »[44]. При этом сразу же возникает вопрос о том, почему князь Безбородко, которого император Павел Петрович вернул к активной политической жизни и возвёл в чин канцлера Российской империи, не счёл необходимым в течение трех лет сообщить подробности о секретной службе Анны де Пальмье. Более того, она сетует на то, что все её донесения оставались без внимания. Однако, как мы отмечали, со времён Екатерины Великой был установлен порядок взаимодействия с секретным агентом именно через А.А. Безбородко. Получается, что человек, которого Анна считала своим куратором, наставником и даже чуть ли не вторым родителем, скорее всего, как можно сделать выводы из мемуаров А. де Пальмье, получал её сообщения и далее оставлял их без внимания. При этом Анна вспоминала, что в начале царствования императора Павла I именно от Безбородко она получала много сведений «касательно политических оборотов и ненадежных средств, предпринятых сим Государем для благополучного Его Царствования»[45]. С учётом приведённого в мемуарах уточнения можно предположить, что опытный царедворец, ставший канцлером Российской империи, понимал всю пагубность поступавших к нему сведений от секретного агента по последствиям для его благополучия и высокого положения в империи.

В краткой версии мемуаров Анны де Пальмье есть не поясняемый ею временной разрыв в её воспоминаниях в период после гибели императора Павла Петровича и до 1806 года, когда на русском троне находился его сын – император Александр Павлович. Этот пропуск в воспоминаниях составляет 5 лет, в течение которых о жизни и судьбе секретного агента Анны ничего не известно.

В краткой версии своих воспоминаний она довольно зло характеризует императора Александра I, указав: «сей злосчастной Царь, лжами окруженной, обремененный сомнительностями и недоверчивостию, по большой части из нерешимости своей не выходил инако, как токмо ввергаясь в заблуждение»[46]. Позже её точка зрения и оценка роли Александра I в укреплении Российской империи и процветании русского общества кардинально изменились. Особенно ярко эти перемены видны в опубликованных фрагментах её мемуаров на французском языке.