Мезон Санкт-Петербург. Голландские миниатюры о Петре Первом

Санкт-Петербург был правильным треугольником, основанием идущим вдоль Фехта, а остриём врезающимся в польдер. С реки к поместью были арочные ворота, позволявшие судам пристать к парадному крыльцу. Господский дом, столь знаменитый по цветным, ярким литографиям, был разрушен в 1819 году, а на его месте был возведён новый, ныне также разрушенный. Как я видел своими глазами, всё сейчас было дико и запущенно, но на плане Кейс чётко и точно расчертил расположение строений, оранжерей, аллей, садов и фонтанов. Этот берег Фехта именовался Эйландским, а противоположный, куда старик переправлял коров, был Фрейландским.

Всю неделю по утрам я навещал паромщика. Начинал я с садовых работ, спиливал старые деревья, подрезал ветки, выгонял пастись коз, ухаживал за цветами и помогал старику на пасеке, устроенной им среди ежевичных зарослей. Затем мы садились у пруда, и без слов, лишь чертя по доске углём, Кейс делился со мною всем, что видел здесь за долгие годы жизни.

Помимо углубления в тайны прошлого России, я знакомился и с её настоящим. Несколько раз я посетил изобретателя Херарда. Его жилище было совершенно отличным от любого сельского здания. Он был тщательно, аккуратно выложен из прочного тяжёлого местного кирпича. Вход в дом был из сада, и то были большие двухстворчатые дубовые наборные ворота в половину фасада. Крыльца не было – низкий порог был почти вровень с землёю. Переступив его, я очутился в большой мастерской, полной механического хлама, автомобильных и бог знает от чего двигателей, инструментом, а главное – неистребимым запахом машинного масла и горячего металла. Весь первый этаж занимало лишь одно это помещение высотою в четыре метра, в углу которого узкая железная винтовая лестница вела наверх, в жилую комнату, тоже одну, тоже квадратную, и тоже захламленную, но не железом, а старыми книгами, журналами и чертежами.