Обэриутские сочинения. Том 2
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Обэриутские сочинения. Том 2
Игорь Бахтерев
Обэриутские сочинения. Том 2
Миракли, пьесы и водевили, повествования
Игорь Бахтерев. Ленинград. 1984 год. Фото В. Немтинова
Миракли
Кавалергард и проститутка,
или Обманутые надежды
(рассказ в стихах и прозе)
Кавалергард Артём в отставкеКогда шумел вечерний часПо набережной двигался канавкиНемножко подбочась.Ему наскучила картинаДождя лежавшего вокругНа лужах мокрый звук ботинокПролёток встречных мокрый звукИ древней конки стук привычный.Он обходил в тревоге давнейПодвалы громкие трактиров,Басы где пьяных зычныеВползали между ставнейК соседям в мирные квартирыКак будто в нор укромное жильёВползают быстроглазые ужи.Где голос женщины кричал«Здесь благонравия мужиДуши утратили начала…»И прокричав спешил за нейЗа Софьей – дочерью полейКоторая бесчувственным панелям стала другомВ мраке улиц возникая вдругТо на песках, то за НевойМелькая юбок белизной.Была случайна встреча ихНа Невском у СадовойИз грубых рук не зная чьихОна пришла в гаржетке новой.«Я жить хочу сначала…»Вечерний шум она перекричалаВ ответ Артём кружилсяПрохожих задевалСегодня я женилсяОн в небо мокрое сказал:«Довольно нам страниц мученьяДовольно зла на перекрёсткеНам нужен курс души леченьяМне и девушке подростку!»Тогда из подворотни вышли две старухиИх внешний вид был длинный длинныйВ потьмах скрипели их сухие рукиОни шарманку медленно вертелиИ под шарманку с выраженьем сильнымСлова тряхомысленные пели.песня старух
Ох, вам и горько,Ох и трудноПо жёсткой улице ступатьНад сединой волос тут фонарей мерцаньеНо нету света в мокрой вышинеНо нету света в мокрой вышинеУж лучше травки нюхать в полеОни дождя приняли запахБлагоухание болотБлагоухание болотБрусники скромную печальПознать в уединеньи ртаА сучьев трепетных изгибыПриблизить к профилю лицаПриблизить и забыться до рассветаГлядите в ширь глядите дальшеИ в глубину пространстваЧерез домов неясные квадратыТуда где по лугам шагает детствоС чугунной сковородкою в рукеТам форм стремительностьТам сельский шопотКоровьих дум напоминая древностьИ вдохновенье шафки на мостуИ нежность рыбки под мостомНа чём песня и заканчивается.Дотянув последнюю ноту, старухи заговорили на два голоса:
«Артём! Артём! душой прелестныйАх, Софья – местная красаВ осенний вечер тесный и сыройКогда ветры адмиралтейский шпиль качаютИ туч обледенелых вьётся ройКаких забот житейская грозаВас за углом тогда подстерегает?Надежд безжалостный обман,А может быть испуг,А может быть отравы уличный дурман,Который сердце обволакивает вдруг.Нет спасения тогда для вас…»Шелестел старух нечистый бас«Кто с нами, ну ка?Мы в шинокВот естества наука!Прощай сынок,Прощай девицаВас жизни горечь стережёт, а нас землица».Тут старух померкли силуэтыТолько скрип, только треск,Только шелест слышен где-то,А в догонки из окошкаИм старик грозился ложкой.Ему немножко помешали,Когда старухи причитали.Старик:
«Я здесь глядел ДекамеронаПри помощи Брокгауза и ЭфронаЕго тома познаньям помогают»Старик сказал стекло превозмогая«И мир встаёт стаканомС чистою водойБез лжи и без обманаВ приятной ясности морскойМне данный путь указан БогомОн здесь живёт в четвёртом этажеС четвёртого двора ведёт к нему дорога,Туда пора ужеСкорей летите птичкою крылатойВ его небесные палаты.Она:
Как свету многоОн теплом богат.Под нашими ступнямиОбщая дорогаВ прозрачный мирВ необъяснимый садНас ожидает жизни сладкий мирСмотри там детство водитхороводыТам смирных ангелов шагаютВзводыОни забвенье прошлому несутСудьбе проклятой справедливыйСудДуши терзаниям поверьПрожитых дней кошмарНа мостовой я нынче обронила…Скажи, ты веришь?Он:
О, как твой голос милКогда ты неизвестное очами меришьА если б прошлого лохматый зверьТебя за талию схватил?Она:
Я в луже дождевойего бы тут же утопила.Он:
В твоих глазах я подтвержденье наблюдаю…Она:
Что со мной?Окружность сердца тает!Да, да! – теперь ты мой!Хороший! Милый!От счастья я бы зарыдалаНо тушь с ресницы в глаз попала.По грязной лестнице, в пылиОни взобрались как могли,Дворовый аромат вдыхая,Скользнули швабры у дверей,Кухарки с кошками, но вотАртём невесте руку жмёт,Виденье перед ним сверкает.Пренебрегая высотой,С отцовским зонтиком подмышкойСпускался ангел молодойДремать в Таврическом садуНад хиругическою книжкой,Движеньем тих, манерой прост,Его был невысоким рост,А выражение лицаНапоминало мертвеца,«Приятный вид, хотя и без усов,Сказала Софья, притаив улыбку,Но тела моего засовНе отворить с его фигурой зыбкой».Ангел:
Ну, город, ну, столицаУкрали наш дверной звоночекЗдесь ходят подозрительные лицаВпотьмах осенних ночек.Софья:
Смотри, он воспитаньем не богатТак только филины ворчатКогда их дразнят лешакиАртём:
И ушаки с холодными рогамиВ лесах бездумном жития.Подняв с поклоном канатьеОбидных выражений будто не заметяИм ангел тихими словами отвечал.Ангел:
Как много ласки в буквах этихПариж – начало всех начал.Вам неустройства здешние ругаяСкажу – в Париже жизнь совсем другаяБез мелких краж некчемного позораБез драк мастеровых на пасмурном углуНо с малой стойкостью девичьих взоровТеорий покоривших мглуСвирепого Фурье и Сенсимона.Теперь по летнему горячие лучиЕщё ложатся вкосьНа вежливых бульваров золотую осеньЕщё торговцы ананасами кричатУпорные продолговатые словаИ нежностью душистою полейЕщё влекут газонов точные просторыЧто может сердцу быть милейКогда мороз порхает у дверейИ снежный день настигнет скороВ пыли проспектов звонкие кафе,Детей в песчаном окруженье,Мюсье с апсентом на устах,Художников под грузными зонтамиЧьи мысли на холстах ютятсяЗемную сложность отражая вкратцеНеукротимыми кистямиПять лет в Париже я прожилНочами с Мистингет дружилВетвистый Пикассо меня изображал неоднократноРисунком точным и приятнымПронзительной своей рукойЧтоб ясность моего лицаВ его кубических твореньяхПравдивою пылала красотой.Софья:
Ах!В крови гореньеИ желтизна в глазахДрожит мой шагНад каменной ступенью.Ангел:
Скажу вам так —В Париже глупое житейское блаженство,А здесь в четвёртом этаже,Туда пора уже,Постигнете вы совершенствоИ неземную благодать.Сказал, откланялся и ночи нарушая гладьВ маршах растворился лестниц.Так в петербургских тучах неизменныхНеверный исчезает месяцЧастями и попеременно.Пропахший плесенью коридорВот он —под гулом крыши.Незвучных капель хорИ звон…По мокрым половицам пробегали озабоченные мышиБадья стояла с дождевой водойНемножко крыша протекала беспрерывною струёйНад головой продольных сводов дуновеньеВ простенках низкихИз гипса разнообразные растеньяА выше пустота и чернота…Артём:
Твоей руки прикосновеньеИ трепет кружев близкихМне доставляет радостьОмоложенье чувств и телаВ моей крови проснётся младостьКогда бы ты романс пропела.Софья напевает:
У него над правым глазомПрядь душистая волосЧуть повыше подбородкаДревней формы римский носС такой приятностью манерВ целом околодкеМне не припомнить кавалера.удивлённо:
Отчего ты изменился?Почему похолодел?Артём:
Очевидно простудилсяВот мой старческий удел.В смиренном небе посветлевшемНеровный падал кругБезбрежная бездонная лунаС недоуменным выраженьем чертА из-за туч столичного покрояИз за кирпичных кручГлядел то гладкий то косматый чёртНа смятую постель,Где распростёрлись двоеИ три рубля шуршали на столе.<Ташкент 1943>Обманутые надежды
Историческая повесть стихами и прозой
Ты снова спрашиваешь: ПочемуСозданья милые как на картинкеРазвитья не имеют в мыслях?И почему у девы тощего сложеньяГуляет взор по окружающим предметамВ жеманных поисках фигур мужского рода?А мужичок усат и бородат.Парит в надгробной вышинеБогов разглядывая очертаньяЧерез подзорный аппарат.Ты говоришь с волнением понятным:В распределеньях чувств и мыслей нет порядка!Но любознательность опаснаКогда ответ словами не оформлен.Мой друг! Послушай презабавный случайЯ расскажу тебе сегодня,В бесцельной пустоте подвалаГде пиво пенится пленительно наверхИ скрипок звон рождается в медлительном пространстве.Действующие лицаСофья – девушка-подросток
Петров – отставной солдат
Старик из полосатой будки
Старухи-шарманщицы
Человек с неуклюжим ухом; он же – вошедший;
он же – провожатый
Пёстрой шерсти собачёнка
Иван Говрилыч – бог
Васютка – ангел
Постояльцы – не то люди, не то звери.
Милиционер
Упоминаются:
Моне, Пикассо – художники
Кокто – писатель
Мистингет – певица
Сковорода – философ
Место действия – Ленинград и ленинградское небо.
Время действия – неопределённое.
Глава первая: справедливые исканияБыла случайна встреча ихНа невском у садовойИз ярых рук не зная чьихОна пришла в гаржетке новой.Я жить хочу сначала!Вечерний шум она перекричала.В ответ Петров кружилсяПрохожих задевалСегодня я женился, —Он в небо мокрое сказал.Довольно плясок и мученьяДовольно зла на перекрёсткеНам нужен курс души леченьяМне и девушке подростку.Тогда из подворотни вышли две старухиИх внешний вид был длинный, длинный…В потьмах скрипели их сухие руки —Они шарманку медленно вертелиИ под шарманку с выраженьим долгимПсалмы раздробленные пели.Песня старух
(первый опыт псалма)
Ох, вам и горько,Ох, и трудноПо жёсткой улице ступать,Над сединой волос тут фонарей мерцанье,Но нету света в мокрой вышине,Но нету света в мокрой вышине.Уж лучше травки нюхать в поле,Они дождя приняли запах —Благоухание болот,Благоухание болот.Брусники скромную печальПознать в уединеньи рта,А сучьев трепетных изгибыПриблизить к профилю лица;Приблизить – и уснуть, уснуть…В глуши дремучих пней,В тиши кустов дремучих.Глядите вспять,Глядите вширь,Глядите пёстрым взглядомТуда, где детство бродит между кочекС плетёною кошёлкой у локтя.Там форм спокойствие,Там сельский шопотКоровьих дум напоминает древностьИ вдохновенье шафки на мосту,И нежность рыбки под мостом.Дотянув последнюю дробную, самую громкую долгую ноту, старухи приблизились к трепетавшим влюблённым и заговорили с таким подходом, будто были самыми обыкновенными колпинскими старухами.
Мужик Петров с душою неудачнойАх, девка-девица – прозрачные глазаВ осенний день невзрачный и сыройКогда ветры адмиралтейский шпиль качаютИ туч обледенелых бьётся ройКаких забот житейская грозаВас за углом тогда подстерегает?Надежд безжалостный туман,А может быть испуг бесформеннее воскаА может быть отравы уличный дурманКорысти направляя лукСтрелой бесстыдства целя в мозг.Нет спасения тогда для вас!Шелестел старух нечистый бас.Кто с нами, ну ка?Мы в шинок, —Вот естества наука!Прощай, сынок!Прощай, сестрица!Вас горечь жизни стережёт,Нас – землица.Тут старух померкли силуэты,Только скрип, только треск,Только шелест слышен где-то.А в догонку из окошкаСтарик грозил сторожевойРжавой ложкой, бесцветною рукой.Ему немножко помешали,Когда старухи причитали.Я здесь глядел ДекамеронаПри помощи Брокгауза и Эфрона,Его тома познаньям помогают,Старик сказал, стекло превозмогая.И вот, просторный мир встаётСтаканом с чистою водойБез лжи и без обманаВ зеркальной ясности морскойМне данный путь указан богом,Он тут живёт —В четвёртом этаже,С четвёртого двора ведёт к нему дорога,К нему пора уже.Скорей летите птичкою пернатойВ его промокшие палаты.Он (держа Софью за руку, ступая по дворовой слякоти, натыкаясь впотьмах на что попало):
Как свету много,Он теплом богат.Под нашими ступнями общая дорогаВ просторный мир, прямоугольный сад,Многоголосый мир, просторный сад.Она:
Нас ожидает жизни славный мирС богатым угащеньем à la carteЗабудем ветхое шептаньеНад мостовою мерзкий шарУвядших глаз прощальный жарСтарухи бледной предсказаньяПрожитых дней кошмарЯ на панели обранила.Терзаниям моим поверь!Скажи, ты веришь?Он:
О, как твой голос мил,Когда ты неизбежное рассудком меришь.А если б прошлого мохнатый зверь тебя за талию схватил?Она:
Я в луже дождевой его бы тотчас утопила.Он:
Мой взор в глазах твоих читаетСознанья проблеск утвердительный оттенок.Она:
Тревоги сладость тает, тает,Как в ресторациях пломбир клубничный,В промежности моих коленок.(в сторону)
Он верно послан сновиденьемПод воробьёв столичных пенье.От счастья я бы зарыдала,Но случай злой —Мне тушь с ресницы в глаз попала.Прозрачней майских утрЕму тот вечер показался.Измокший дом, уплывший над землёй,Ему навстречу улыбался.Глава вторая: знакомство в темнотеОна:
В промежности моих коленокТревоги боль и сладость таетКак в ресторации пломбир клубничныйМужчинам это слушать неприлично.Он:
Верно…По грязной лестнице, в пылиОни взобрались как могли,Дворовый аромат вдыхая.Скользнули кошки у дверей,Кухарки с плошками, но вотПетров невесте руку жмёт —Виденье перед ним сверкает.Пренебрегая темнотойС отцовским зонтиком под мышкойСпускался ангел молодойДремать в Таврическом садуНад хиругрическою книжкой,Сомнений взращивая рассаду,Движеньем тих, повадкой прост,Его был невысоким рост,А выражение лица напоминало подлеца.Приятный вид, хотя и без усов, —Сказала Софья притаив улыбку,Но тела моего засовНе отворить с его фигурой зыбкой.Ангел:
Ну, город, ну, столица!Украли наш дверной звоночек.Тут ходят подозрительные лицаВ потьмах осенних ночек.Софья:
Смотри – он воспитаньем не богат,Так половые в полпивных ворчат,Когда их дразнят мужики!Петров:
И лешаки в лесах вздымая лапы…Обидных выражений будто не заметяС поклоном поднимая шляпуИм ангел кроткими словами отвечал.Ангел:
Как много ласки в буквах этих:Париж – начало всех начал.Вам неустройства здешние ругая,Скажу, в Парижах жизнь совсем другая.Без мелких краж – никчёмного позора,Без драк мастеровых на пасмурном углу,Но с милым росчерком девичьих взоровТеорий покаривших мглуУпрямого Фурье и Сенсимона.Теперь по-летнему горячие лучиЕщё ложатся вкосьНа вежливых бульваров голубую осень,Ещё торговец ананасами кричитУпругие, продолговатые слова.И свежестью душистою полейЕщё влекут газонов точные просторы,Прощай же лета полнота и краснотаСтолбы несметных голубейЗимы приметная чертаНо сердцу русскому милей,Когда мороз порхает у дверейТот снежный час настигнет скороВ пыли проспектов звонкие кофейниФиакров тень в печальном окруженьиДетей с апсентом на устахМане брадатых под зонтамиЧьи мысли на холстах ютятсяЗемную сложность отражая вкратцеНеукротимыми кистями.Ура зиме! Поре родной печали…Которую бездомным черти накачали.Пять лет в Париже я прожил,Ночами с Мистингет дружилВетвистый Пикассо меня изображал неоднократноРисунком точным и опрятнымПронзительной своей рукойЧтоб прелесть моего лицаВ его кубических твореньяхПравдивою пылала красотой.Софья:
Ах, в крови гареньеИ желтизна в глазахДрожит мой шаг над каменной ступенью.И пти занфан в песчаном окруженьиКокто с апсентом на устахМоне брадатых под зонтами.Ангел:
Скажу вам так:В Париже наблюдается блаженство.А здесь, в четвёртом этаже,Туда пора уже,Постигнете вы совершенство,Простую млаго влаго благо дать…И неземную благодать.Сказал, откланялсяИ тоги нарушая гладьВ маршах растворился лестниц.Так в петербургских тучах неизменныхНеверный исчезает месяц,Частями и попеременно.Петров (на ходу обнимая Софью):
Воображаю, ах!Вид ангела размятого в кубах.О, декаденские произведенья!В них бочка дёгтя заключает ложечку варенья.И смеялся он притомПеревёрнутым лицомНепобритыми щекамиДлань прижав к её грудиЗа ступенькою ступенькуОставляя позади.Глава третья: обыкновенное началоПрихожая была невеликаВ тенях блуждающих по стенкамСвеча мерцая таяла в углу,Старинный маятник в потёмках тренкалИ пахло сыростью слегкаКак на болотистом углу.Здесь благонравия опасная чертаЗаключена под гулом крышиА ниже – пустота и чернота.По мокрым половицам пробегали озабоченные мыши,Бадья стояла с дождевой водой, —Немного крыша протекала беспрерывною струёй.Они вошли сюда несмелыеСтав с расстройства белыми.Плечо к плечу устав прижалиСреди прихожей робко встав.Под близким облак дуновеньемУста его негромкие шептали.Петров:
Твоей руки прикосновеньеИ трепет кружев близкихМне обещает бодростьОмоложенье чувств и телаВ моей крови проснётся твёрдостьКогда б ты в ожидании романс пропела.Софья:
напевает
Над его лукавым взоромПрядь красивеньких волосЧуть повыше подбородкаДревней формы римский носС такой приятностью манерВ целом околодке мне не припомнить кавалера.удивлённо:
Отчего ты изменился,Почему похолодел?Петров:
Я немножко простудился, —Вот мой старческий удел.Но мыслей грустных не желая тискать,Он взором стал по стенкам рыскать.Мазков и линий сочетанье увидавВ позолочённой раме,Вскричал, на цыпочки привстав —В каких созвездьях я,В каком дурацком храме?!Софья:
рассудительно
Картинка ничего, онаПо моде новой создана:Кубов собранье искажает лес,Среди кустов – собранье бесовИ девок тоненькие чресла,Среди ветвей – глаза прямоугольной формы,Привычное несоблюденье нормы.Знакомый взор… Знакомый взор…Ресниц мучительный узор…Кого мне предвещает он,Мой неразгаданный красивенький Филон!Петров:
Скорее замолчиТы предстаёшь как диссонансВ священном шелесте свечи.Удачный шанс для квартирантов ада,Твоим речам там будут рады!За дверью слышишь шум шагов?Долой житейские сомненья,Спадает звон земных оков,Минута близится преображенья.Уйми свои смешные жесты.В дырявых сапогах,В протёртых галифеЯ тоже, кажется, выгляжу не к месту…В дверях показался лысый человек с толстым носом и неуклюжим ухом.
Вошедший:
Сегодня не было моленьяИ я немного под шафе.Софья:
Какое странное явленье…Петров:
Хоть он в старинном сюртуке,В руке с ломтём гавядиныВзгляд его неистовОн верно был кавалеристомГлавы сшибая гадинам.Вошедший:
Кто вас прислал сюда, малютки?Петров:
Один старик из полосатой будки.Вошедший:
Старик всегда был исполнителен и точен,К нам постояльцев приглашая каждой ночью.Вдруг вбегает пёстрая собачёнка, останавилась – в Петрова вглядывается.
Софья:
Ай, ай!..Петров:
Зато я, как положено отставному солдату, – совершенно не боюсь собак. Но, вот, почему-то, при виде этой пёстрой весь холодею…Дрожит заметной дрожью.
Вошедший:
Глупости какие!Не бойтесь пёсикаИмеет хмурый видНо даже лаять не желаетЛишь почтальонов снисходительно кусаяУниженно скулитВ надежде раздобыть награду.(бросая собачёнке говядину)
Бери mon cher!Моё решенье —Входите, будем рады!Софья:
Так началось моё преображенье…Вошедший (покашливая):
Теперь, чкхы, чхы – я буду вам провожатый.За мной, за мной!Allons enfants!Allons бум-бум!Глава четвёртая: в гостях у богаУ стен, взлетевших к потолку,Обоями украшенных цветочкамиСидел бесспорный человекКолючею бородкой вверх.Сидел безмолвный, величавый,Кругом в лохматых волосах,С ясной рюмочкой, бездонной, —Ноги плети разбросав.Кто эти, которые там стоят? —Как будто невзначай спросил.Ночлежники пришли – душою дети,Надежды фантики тая, —Провожатого послышался ответ.Отвали ему на чай!Петрова провожатый попросил.Разумный тот приняв совет,Петров сыскал копеек двадцать,Да Софья из чулка рублей дала пятнадцать.Тут лохматый господинСтав лицом, став грудью красный,Закружился, завертелся,Верно был простолюдинПоведением ужасный.Бородёнкою, что мельницею машет,А руками-кренделями тычет в бок.Мне, говорит, становится прекрасно,Примите уваженье нашеОт страдающего телом —От бога!Он питается голодной корочкой,Познания храня на полочке.Ой, светики, ох, горюшко!Скажите делом —Кто своровал очёчки?Я наблюдать мечтаюПухленькие ручкиОни василёчкиВолосочков стаю…В животе моём томленье,Плоть кудрявая в смятенье.Ах, какая рыженькая вишня!Софья:
Не ждала такого я преображенья…Провожатый:
Сегодня мы хватили лишнего.Петров:
Простите, сударь,Мы с невестой —Пепел труб, вагранок гарь,Обожжённые судьбоюПодыскать решили местоВ светлой сакле над землёйИ взошли к вам преклонённые,В галках-мыслях просветлённые,И трепещем как листваВ ожиданьи божества.Лохматый господин:
Ты обмишулился, любезник мой,Напрасен твой приятный слог,В своём величии румяномЯ сам перед тобой —Степан Гаврилыч Бог,Судьбы залечивающий раны.Провожатый:
Приходят, понимаешь, людиС душой простёртой как на блюде,А их встречает поведенье,Достойное сожаленья.Ты хорошо схватил на чай,Теперь без лишних промедленийВали, Гаврилыч, начинай!Бог:
Сквозь грязь бельяи кости лбовЯ вижу их насквозь.С предельностью такойКлопа я наблюдал в диванеХитросплетения его несвязных мыслей постигал,А в час другойНаглядностью неменьшийВ кармане блох бездомных настигал.Их обольстительный рассказСмерял рассудка стройные ладыЛагарифмического складаИ ощущений тучные садыБеспечно верующих стадуВручалКадильницей клубя.А вам для нашего началаСкажу немного, но любя…Петров:
Довольствуемся малымИ притаённо слушаем тебя.Бог:
Гвы ять кыхал абак.Петров:
Чегой-то?Бог:
Гвы ять кыхалАбак амел имеюУразумел?Петров:
Прости. Не разумею.Бог:
Эх, неученость. Мрак.Начнём с другого бокаАбак амелКыхал гвыятьИмею.Петров:
Не ухватить и не понять.Бог:
ИмеюИметьИмеешьОсьмушками, осьмушками!Ну, разумеешь?Петров:
Осьмушками – гвы ять кыхал?Не А, не Бе – то звук инойШершавый тощий и больной.Бог:
Но-ха́л.Софья:
Петров, он не в себе!Бог:
Простите, сударьВы с невестойДрянь земли, утробы гарьЖизни тухлые помоиОбрести хотите место —Неразумные вы твариВ светлой сакле над землёю!А стоите над трясинойРазвеваясь как осины.Всё. Теперь со злостиЯ вам переломаю костиВ зловонный зад вгоню свечу,И чрева гниль разворочу!(Он с воплем сорвал тряпицу, за которой была скрыта другая комната)
Прочь! Прочь!Там досидите ночьАвось найдётся местоТебе балде с твоей невестойМокрицыПрелые онучи!Умалишённых испражненья!Блевотина индюшек!К башкирам упеку!Дубьё – еловый тын,В Баштым!В Уфу!Не знаю, что ещё сказать…Тьфу!Ать, два – и он показал им голый живот со всеми последствиями.Они стояли без движений,Глядели косо врозь…А между тем в дверяхПромокший ангел выросУ ног его кольцом свивалсяТрёхцветный пёсТот самый БумВзор ангела смеялсяПод влияньем нехороших думБог:
Где шляешься бездельник?А вы – идите, идите.А то я возьму да прямо в вас и плюну.И будет неприятноНеопрятно,Некультурно…И будет превеликий грех!(За его спиной раздался лёгкий смех.)
Глава пятая: постояльцыСвят, свят, что это была за комната, куда они теперь попали, и находилась она не в Санкт-Петербурге, а где-то на Площадной улице в Туле с видом из окна на пустынную базарную площадь. Свят, свят и что только в этой комнате творилось, куда они теперь попали.
На низеньких палатяхНа жёстких одеяльцахВ убогой атмосфереВалялись постояльцыНе то люди, не то звери.Куда же встать,Куда присесть им,Чтоб сердца успокоить стук?И как синички на насестеВзобравшись на сундукОни делили крошки из кармана,Делили нежность рук и ног.Пожелтевшие страничкиИз далёкого романаНапоминал их уголок…Бедные птички!Ещё дремота не успелаИх обступить со всех сторонЕщё солдатка злобно пелаИзображая временамиТо слабый вздох, то жалкий стон;Ещё тянул на флейте нотуГорбун, качая сединамиИ голосил молитву кто-тоКлюкою тыча в потолок,Когда сквозняк прохладным духомВ их нежный угол приволокГосподина с неуклюжим ухом.Ночной миракль из Мо-хо-го
итак подвал… отнюдь не тот…
я там бывал
Зачем, зачем, – меня вы спросите
лето 1914 годаВелимир ХлебниковРазумный другбезумный вдругс перстом разутыми воздетым.Тот подбритподмыт,завитТы, только ты – убит,гурьбой задетый.Землёй умытый в плеснь,золой размытый весьразведай лень и стукзакрытый в чреве ум,озёр бесправный звукНевы моейнедобрый шумТы, только тывоспоминальник добрых тлейчервей святых.Он зябь светил.Репей пожалполями ведая,в полдневной высотев семье хромых обедая.Потом цветы сажал,в жестокой теснотеземных сестёр преследовал.Ты, поминальник прежних днейвойна тебе:указ лабозникав ура – тюбе.Был праздник нежных палачейс приглядкой гневных опачейукрадкой скованныхпо виду ломанных.А пляс плели земли рвачи,а треск вздымали опачи.Надгробный склон,плачь горьких дыб.Был праздник:свист и лязги всплеск…Но кто же онрассказник,кто он доказник мнимых чисел?Я тридцать раз приселу сёл.Семнадцать раз он землю чистил.Я двадцать раз входил в подвал.Двенадцать раз его бедро мерцало,то бряцало.Он находил земли раздел,горы предел,объёма валбез глаз в затылке тенью пал…Там за Невой, иль в глубине зерцалаваряги завершали бой.Пятнадцать раз хозяин пылкийон измерял равнин вершины,а на десятый пална пол,поверженный аршином.У нас не то,у вас не так,волнуйся в такт пустынной катке.Там волны бьются гладки,тут чайки вьютсятелом гадким.И снова, сновавлечёт их блеск,твой отблеск, словнорыб обвиняешь всплеском полным.О, сколько тайных лет,зверей калекмучительных дверейв обратное пространство,о, сколько мухи сколько мукДалее: ПРИБЛИЖЕНИЕ НАЧАЛА
над крышами и бездонными провалами печных труб, вознесённых в сумеречную пустоту Петербурха…
Авторизация