Лабрис

© Г. Кащеев, текст, 2021

© ООО «РОСМЭН», 2021

Пролог

Гул турбин немного меняет тональность, и это меня будит. Просыпаюсь с ощущением тревоги. Ею просто дышит все пространство вокруг: она пропитала воздух незнакомым резким ароматом, а одежду – липким холодным потом. И даже на языке чувствуется кисловато-железистый привкус страха. Случилось что-то непоправимо ужасное, но я никак не могу вспомнить, что именно.

В темноте за иллюминатором одиноко мигает огонек на крыле. Больше ничего не видно. Абсолютная чернота. Даже звезд нет. Как будто мы летим в облаках. Двигатель вроде работает как обычно. Хотя откуда мне знать – это мой первый полет. Признаться, я не очень-то помню, как и на этот самолет села. Тошнотворное ощущение потери равновесия и головокружение – вот что я чувствую, когда пытаюсь вспомнить, как я тут оказалась.

Поворачиваюсь, чтобы спросить у того, кто сидит в кресле рядом, но там пусто. На всем ряду никого. Нервные мурашки ползут по спине. Рядом со мной точно должен был находиться кто-то родной и близкий. Меня охватывает жалобная беспомощность, как потерявшегося в аэропорту ребенка. Как будто выбили из-под ног единственную точку опоры.

Привстаю в кресле и осматриваю салон. Никого нет!

Вообще никого!

Самолет пуст. Даже стюардесс не видно.

Сердце ускоряется и начинает стучать как барабан. Руки и ноги немеют, слабеют и вмиг становятся ватными. Медленно, двигаясь как зомби или, скорее, сломанная кукла, выхожу в центральный проход.

Где же все люди? А они вообще были? Как мы взлетали? Кто был моим соседом?

Ничего не помню!

Бреду к кабине пилотов. Дверь не заперта – даже отсюда вижу небольшую щель, в которую видны несколько мигающих лампочек. Самое страшное будет, если и там никого не найду. Я тогда с ума сойду.

Когда до перегородки остается всего метра два, дверь неожиданно резко распахивается. На пороге стоит потрясающей красоты женщина. Ослепительно-яркая, загорелая, с длинными вьющимися черными, как крыло ворона, волосами. На ней настолько облегающее платье, что кажется, будто это ее кожа проросла черными чешуйками, как у мутантки из «Людей Икс», но самое удивительное – это ее глаза. Я сразу понимаю, что пропала. Они светятся цветом червонного золота. В радужке поселилось пламя, которое переливается всеми оттенками желтого и оранжевого. Глаза не просто золотые, а именно светятся, как у волка или тигра, вышедшего из джунглей к костру. И ощущения такие же жуткие: сразу понятно, что передо мной хищница, от которой не убежать. До хвоста самолета всего ничего, да и спрятаться тут негде.

Ее взгляд гипнотизирует. Оторваться от него невозможно. Я замерла, как цыпленок перед коброй.

– Ты потерялась, – произносит женщина, не спрашивая, а констатируя факт. – У тебя не хватает ни желания, ни воли, ни смелости, чтобы выбрать, куда направиться, и теперь болтаешься здесь.

От ее голоса по телу дрожь. Она говорит низко, медленно, делая гигантские паузы, растягивая гласные и как будто мурлыкая на каждом слове, как черная пантера Багира из старого мультфильма про Маугли. Создается ощущение, что эта хищница наслаждается звуком собственного голоса. И никогда никуда не спешит. Ее добыча не убежит и не скроется. Руки и ноги парализует. Не могу ни отвести взгляд, ни шагнуть назад. Меня начинает трясти от страха.

Потерялась? Где? Когда? Откуда взялся этот самолет? Главное, откуда в нем взялась я? Почему ничего не могу вспомнить?

Черноволосая продолжает:

– Ты не нужна мне тут. К тому же я презираю трусость. Так что пошла прочь! Сдохни или найди себя и реши, что ты, в конце концов, хочешь, дурашка. Лабрис тебе поможет.

Она подносит ладонь к моему лицу. Успеваю заметить ее блестящие прозрачные когти, как будто состоящие из драгоценных камней. Хищница толкает меня, опрокидывая назад. Я теряю равновесие и падаю, падаю вниз в пустоту и темноту, неведомо как пролетев сквозь пол самолета.

В последний момент, прежде чем потерять сознание, вижу, что черный комок тьмы, окутавший крылья самолета, отрывается от них и устремляется за мной вниз.

Глава 1

Я пришла в себя резко, как от удара, и сразу открыла глаза.

Где я?

На этот раз вокруг было тихо. Я лежала на твердом полу. Перед глазами маячил только деревянный покатый потолок со множеством старых и ржавых металлических трубок. От сквозняка еле слышно шелестели старые, мутные полиэтиленовые шторы, развешенные по всему помещению на этих трубках, как на карнизах.

Ветер тихо насвистывал унылую мелодию, просачиваясь в щели в досках.

Странное место. Больше всего оно похоже на большой старый сарай, если бы не эти странные шторы. Стены без всякого утепления, с огромными щелями – просто грубые, неошкуренные доски в один ряд. За затянутыми дырявыми пленками окнами стоял ясный день. Солнце запустило пальчики-лучи во все прорехи, в отверстия от выпавших сучков и перебирало ими рваные свисающие с потолка пленки. Где-то за пределами этого дома отчетливо слышался плеск волн.

Помещение было достаточно просторным. Как два школьных класса, между которыми снесли перегородку. Входную дверь я не видела из-за этих дурацких клеенок. Напротив меня, у другой стены, стояло несколько старых шкафов. На дощатом не очень ровном полу валялось ржавое ведро. Все вокруг было таким ветхим, что сразу понятно: это место давно и безнадежно заброшено. Интуитивно я ожидала запаха туалета – ведь известно, во что быстро превращаются все пустые помещения, но здесь было непривычно чисто и пахло морем.

Ни разу не была на побережье, но сразу поняла, что это его запах. Йод, водоросли, соль и ощущение свежести и мягкого тепла. Сразу захотелось выбежать наружу и посмотреть на морскую даль. Вскочила на ноги, и тут мое внимание привлек узор на полу. Мои кеды касались самого его края, поэтому я невольно сделала шаг назад. В грубых досках пола как будто гигантским прессом выдавили линии. Несложный лабиринт из полукругов размером где-то два на два метра. Пять дорожек входа и столько же выходов в центре приводили к углам пятиконечной звезды. На конце лучей лежали предметы: блестящая позолоченная застежка или пряжка от какого-то ремешка, кукла, маленькая глиняная лошадка, бумажный самолетик из тетрадного листа и брелок в виде голубого прозрачного дельфина. Около входов в лабиринт можно было разглядеть маленький силуэт топора с двумя полукруглыми лезвиями.

Присела и коснулась пальцами линии у самых ног. Ощущение было странным – борозду в доске в сантиметр глубиной и пару сантиметров шириной, чтобы можно было вести по ней двумя пальцами, не вырезали, не выточили, а именно выдавили. Узор дерева сохранялся. Словно кто-то смог расплавить древесину, приложить к ней огромный штамп, а затем вернуть ей изначальную твердость.

Осторожно шагнула внутрь лабиринта, но ничего не произошло. Сделала еще шаг и оказалась в центре. Дотронулась до куклы и попыталась взять, однако та не поддалась, как будто была намертво приклеена к полу. Попробовала сдвинуть самолетик, но бумага внезапно обрела жесткость стали. Не то что поднять, даже крыло не получилось согнуть ни на миллиметр. С испугом отдернула ладонь, как от горячего утюга.

Мой ночной кошмар продолжался! Живо вспомнился пустой салон самолета и страшная желтоглазая хищница. Я что, снова во сне? Только там обычные предметы ведут себя так, как им вздумается. Так и буду бесконечно просыпаться? Я хочу домой! Что надо сделать, чтобы проснуться окончательно?

Ущипнула себя со всей силы за руку и даже зашипела от боли, но ничего не произошло. Подошла к стене, двинула по ней кулаком и запрыгала на месте, сжимая ушибленные костяшки кулака в другой руке.

Нет, во сне такой боли не может быть. Я бы уж точно проснулась. Но где я тогда? И как здесь оказалась? Не упала же с самолета в самом деле. Однако в памяти осталось только пробуждение в кресле под гул турбин… и все. Лихорадочно пыталась вспомнить хоть что-нибудь, но создавалось ощущение, что вместо воспоминаний одна черная пустая комната. Я только бессмысленно шарю в пустоте руками. Тут меня прошиб холодный пот, а по коже пробежал электрический разряд страха, от которого подогнулись ноги, и я осела на пол. Потому что я задала себе самый главный вопрос и не нашла на него ответа.

КТО Я?

Не помню.

Вообще ничего не осталось. Ни имени, ни возраста, ни воспоминаний о доме, ни даже лица матери. В памяти черная пустота. Чем больше всматриваешься в нее, тем больше кружится голова, а виски сжимает страх. Там ничего нет, кроме бездны.

На глаза навернулись слезы. Что же мне теперь делать? Я неизвестно где и не помню не только дорогу домой, но и вообще есть ли у меня этот самый дом. Из меня словно вытряхнули меня саму. Оставили скелетик с мышцами, как оболочку, а внутри одна пустота. Как у куклы. Меня нет. Все, что составляет личность, стерли. Лихорадочно пыталась вспомнить хоть что-нибудь, хоть одну маленькую детальку, но ни одного воспоминания, ни одной привычки. Ничего. Пустота. Черная бездна.

Следом за страхом пришло отчаяние.

Нет! Нет! Почему это случилось со мной?! Я не хочу! Это еще хуже, чем умереть. Даже быть «овощем» на больничной койке и то не так больно и страшно. Там ты хоть не осознаешь, что с тобой что-то не так, а я бесполезная, беспомощная оболочка человека, которая чувствует боль, страх и отчаяние, а сделать тоже ничего не может.

Забилась в угол, обняла колени руками, уткнулась в них носом и зарыдала. С каждой секундой я все больше осознавала весь ужас ситуации. Мне же никто не поможет, и это было страшнее всего. Мама не придет на плач и не спросит заботливо, что случилось, как бы мне этого ни хотелось! Я же чувствовала, что где-то она есть. Ласковая, теплая, всесильная. Одни ощущения. Только вот даже лица в памяти не найти.

Мне вообще никто не поможет.

Что будет, если я обращусь к прохожему и скажу, что у меня амнезия? Меня отведут в полицию. Там промучают несколько часов, пытаясь помочь вспомнить хоть что-нибудь, а затем вызовут санитаров, которые отвезут меня в психбольницу. Если я оказалась далеко от дома, то никто не опознает меня по опубликованным пару раз в местных газетах фотографиям. Никто не придет на помощь. Я всю жизнь буду видеть только крашеные стены палаты психушки. Состарюсь и умру, так и не выйдя за ее пределы.

Мерзкий внутренний голос, брезгливо наблюдавший со стороны за моими страданиями, равнодушно подметил, что я же помню все вот это: полицию, больницы, газеты… знаю даже, что на самолетах не летала. То есть память покинула меня не полностью.

Почему же самое главное вылетело из головы, как будто кто-то взял ластик и стер из мира конкретно меня? Все вокруг осталось, а вот конкретно от этого человечка – только пустота.

Не знаю, сколько прошло времени. Мне казалось, что целая вечность, но солнце только перешло из одного окна в другое. Часов у меня не было. Да у меня вообще ничего не осталось. Светлое, цвета выбеленной слоновой кости платье до колен да льняные кеды с белой подошвой и шнурками. Ни украшений на шее, ни браслетиков, ни колечек. Ничего, что могло бы стать хоть какой-нибудь приметой или подтолкнуть воспоминания.

Мне хотелось умереть прямо тут от безысходности и горя, но и это тоже было страшно. В голове только крутилась фраза жуткой женщины в самолете, что больше всего она презирает трусость. Да, я трус. Да, мне себя жалко. Жалко до истерики. И я никогда не выползу из этого угла, потому что, что бы ни было дальше, будет только хуже!

Я сдалась укору моего мудрого и циничного второго голоса, который в конце концов заявил, что, сидя в четырех стенах, как в гробу, я ничего не узнаю о себе и уж точно ни на шаг не приближусь к тому, чтобы вспомнить дорогу домой. И уж если я не готова помереть прямо здесь и сейчас, то надо взять себя в руки, оторвать задницу от пола и выползти наружу.

Скрипучая деревянная дверь открылась, я сделала два шага по песку и ахнула.

Море!

Высокие горы окружали просторный залив, и его можно было бы принять за озеро, если бы не казавшаяся отсюда совсем небольшой брешь в скалах, через которую проглядывала синяя бесконечная гладь. Вроде бы такие бухты назывались фьордами – слово неожиданно всплыло в памяти, – только вот от этого названия веяло холодом, снегом и туманами, а здесь плескалось теплое, ласковое море. Ветра не было, и волны высотой с ладошку тихо, ласково шлепали по камешкам на берегу.

Огромная, бесконечная стихия дышала со мной в унисон. Каждый маленький набегающий на берег гребешок как вздох. Шуршит у самых ног, гладя и без того обточенные до блеска камешки. Я подбежала к воде и поздоровалась с морем, протянув пальцы набегавшей волне. Почувствовала нежное, теплое прикосновение, как завороженная, сняла кеды и вошла в воду по щиколотку.

Море шептало: «Успокойся».

Море гладило мои ноги: «Ничего не бойся».

Волны щекотали кожу: «Поиграй с нами».

Никогда не думала, что оно… такое. Бесконечное и вместе с тем родное. Как руки матери, обнимающие младенца.

Я обернулась. На пляже никого не было. Небольшой поселок виднелся чуть выше по склону холма. Странный дом или, скорее, сарай, в котором я очнулась, стоял на берегу один-одинешенек.

Стащила платье, бросила его на большой камень у воды и зашла глубже.

Мне все равно некуда спешить. Что бы там ни ждало меня в городе – оно может потерпеть еще часик, а море – нет.

Оказалось, что плаваю я достаточно плохо, и все же у меня не было страха перед глубиной. Совсем никакого. Ощущение, что я в руках матери, никуда не пропало. Мне здесь ничего не грозит. Я плыла навстречу солнцу, не думая ни о чем. Мне здесь было хорошо. Я не знала, когда захочу повернуть назад, да и захочу ли. Там, на берегу, – проблемы. Здесь – спокойствие и умиротворение. Как будто вернулась в родную стихию. Только откуда такое ощущение, если твердо знаю, что увидела море в первый раз, да и восхищение, которое испытала при виде бесконечной синей дали, тоже было впервые?

Такой восторг просто не мог возникнуть, вырасти я где-нибудь здесь, на берегу, а значит, я далеко от настоящего дома. Как будто самолет не был сном и меня реально сбросили с большой высоты в неизвестные края.

Темное большое тело промелькнуло рядом в глубине. Потом еще одно. Я остановилась и зависла на одном месте. Что это может быть? Вода здесь прозрачная – видно очень далеко. Темный силуэт промчался метрах в пяти, и из воды неожиданно выпрыгнул дельфин, подняв тучу брызг.

Ощущение гармонии тут же пропало. Мое одиночество грубо нарушили эти фыркающие хулиганы. Любопытно им, видите ли. Кружат вокруг, присматриваются. Наглое и беспардонное влезание с ногами, то есть с ластами, в чужое личное пространство.

Немного расстроенная, развернулась и погребла к берегу. Все-таки сколько ни откладывай волнующее и вызывающее страх путешествие в ближайший поселок, но мне придется это сделать. Может, найду хоть какую-то подсказку: если не кто я, то хотя бы где оказалась.

Пока сохла на солнышке и натягивала платье, мой рациональный внутренний голос смилостивился над такой плаксой и тряпкой, как я, проснулся и подсказал, что, возможно, все не так уж и плохо. Куча людей мечтает начать жить с чистого листа, а мне, похоже, предоставили такой шанс в реальности. Кто его знает, какова была та жизнь, о которой я забыла? Может, я предпочла ее забыть? Может, и не надо никуда возвращаться? С другой стороны, альтернатива-то какая? Если не вспомнить и не найти дорогу домой, то что? Жить как бомж в завешенном пленками сарае или сменить его на больничную палату и пожизненное заточение? Нет уж, спасибо. Внутренний голос мудро замолчал. Иди, дескать, девочка, дерзай. Чуть позже поговорим.

Вдоль берега слева направо тянулось шоссе в два ряда. Машин на нем почти не было. Пока натягивала платье, протарахтел только один старенький грузовик. За дорогой, чуть выше, взбирался по крутому склону горы небольшой городок или, скорее даже, деревня. Отсюда она вся просматривалась как на ладони. Несколько десятков домов да кривая церквуха с дырой в куполе. Правее меня залив заворачивал широкой дугой, и километрах в двух-трех на похожем пологом склоне огромной горы виднелся уже настоящий город. До него можно было дотопать за час или даже меньше, но я пока не рискнула туда идти. Лучше посмотреть то поселение, что поближе да поменьше.

Напротив пляжа как раз был Т-образный перекресток, и указатель поворота с шоссе объяснял, что местечко напротив меня называется «Доброта». Что ж, начало позитивное.

Судя по только начавшим желтеть листьям на деревьях и кустах, я проснулась в начале осени. А когда заснула? На такие дешевые приемы пустота в памяти не купилась. Все равно не помню. А вдруг я в летаргическом сне проспала много лет? Слово-то какое выкопала в памяти – летаргический. Нет чтобы что полезное вспомнить.

Интересно, а во время комы растут? Наверняка да. Тогда вряд ли я провалялась без сознания очень долго. Своего лица я еще не видела, но руки были молодыми.

Ближайшие к воде дома оказались пусты. Закрытые ставни с замками и такие же увесистые замки на воротах. Навстречу прошла сгорбленная старуха с мутными, как у зомби, глазами. Небось слепая, да еще и глухая. Чего ее мучить вопросами?

Из двух с виду заброшенных дворов на меня начали лаять собаки. Одна сидела на цепи за высоким забором, и я ее не видела, а вот вторая кидалась на проволочную сетку с такой яростью, что, казалось, вот-вот ее перегрызет. С ощеренных клыков разлетались брызги слюны. Я отскочила подальше и постаралась поскорее миновать этот участок. Чего эта псина на меня так взбесилась? На бабку вон не лаяла.

Людей больше не встречалось. Пришлось пройти метров триста, прежде чем вышла в центр поселка, где была хоть какая-то жизнь. У фасада древнего храма на небольшой площади и протекала вся местная активность. Три старушки пытались продать хоть кому-нибудь разложенные на старых деревянных ящиках овощи. Имелась и пара магазинов – эдакие странные гибриды мелкой лавочки и супермаркета. В воздухе ощущалась всеобщая вялость и расслабленность. Никто никуда не спешил, да и особо ничего не хотел. У продавщиц, похоже, главной задачей являлось отстоять для очистки совести на этом месте до какого-то одного им известного часа и с чувством выполненного долга отправиться домой, потому что ни прохожих, ни тем более покупателей на площади не наблюдалось, если не считать какого-то поддатого дедка, прицепившегося к одной из старушек.

Странно, но я ощущала, что за мной наблюдают. Тяжелый такой взгляд, от которого спина чешется. И все же, сколько ни вертелась, никого, кто смотрел бы в мою сторону, не заметила, да и взгляд все время чувствовался где-то позади.

Возле церкви стоял прислоненный к стене мотороллер. Мельком взглянула на него, но тут же вернулась и долго пристально осматривала, пытаясь поймать какую-то важную промелькнувшую мысль. Чем-то он меня привлек же. И тут сообразила: зеркальце на руле! Жизнь с чистого листа – это, конечно, забавно, но давайте начнем сначала. Я вообще кто?

Подбежала, нагнулась и уставилась на свою физиономию.

На вид я бы дала себе лет четырнадцать-пятнадцать, хотя тут можно и ошибиться. Кто его знает, насколько быстро я взрослела. Что можно было точно сказать – я не проторчала в коме кучу лет. Ну максимум годик.

Из отражения в маленьком зеркальце на меня смотрела совершенно незнакомая худая невысокая девушка. Светло-русые длинные и уже изрядно спутанные волосы. М-да… где бы расческу найти. Еще одна ночь в сарае, и я никогда их не расчешу. Глаза светлые. Не поймешь – то ли зеленоватые, то ли голубые, то ли серые. Какой-то неоднозначный цвет. Губы тонкие и бледные.

Обреченно вздохнула. Я была явно не в своем вкусе и красавицей, к сожалению, назвать себя совсем не могла. В светлой одежде так вообще блеклая невзрачность. Учитывая лохмы на голове – просто пугало.

Плохо было то, что я себя совершенно не узнала. Но ведь у меня не было ощущения, что нахожусь в чужом теле! Руки и ноги двигались так, как давно привыкли. Думаю, окажись я вдруг в теле какой-нибудь здоровой дылды, то точно теряла бы равновесие на каждом шагу и путалась в конечностях. Нет, этот одноместный скелет определенно был моим, родным. Просто я все забыла, включая свое лицо.

Поправила волосы, мешавшиеся перед глазами, завела прядь за ухо и тут же подумала, что жест-то автоматический. Я часто так делала. Привыкла к этой длине волос и к тому, что непослушная прядка все время маячит перед лицом. Все-таки я – это я. Только пустая внутри, как коробка из-под шоколадных конфет. Упаковка осталась, а внутри пустота, и мне надо наполнить ее заново.

Почему-то мне показалось, что стекло мотороллера тонировано. Себя я видела превосходно, но вот дома на другой стороне площади были подернуты темной дымкой. Странный эффект. Жаль, а то я хотела хоть в отражении, не поворачиваясь, присмотреться и понять, откуда такое ощущение чужого взгляда. Оно же как раз с той стороны. Вдруг замечу чье-нибудь лицо в окошке, а тут какое-то темное марево все закрыло.

Отлипла от зеркала и решила обойти площадь. Унылый пожилой мужчина в грязноватой рубашке и неясного бурого цвета штанах с вытянутыми коленками все еще активно спорил с одной из старушек. Подошла поближе и вздохнула с облегчением: я понимала их речь. Больше всего боялась, что окажусь где-нибудь за границей и никому не смогу ничего объяснить. Здесь все-таки говорили на моем родном языке.

Предмет спора мне был совершенно непонятен. Речь шла о каком-то их общем знакомом. Зарежет он петуха к празднику или не зарежет.

Вежливо постояла рядом, раздумывая, что бы спросить. «Простите, не подскажете, в какой я стране?» – так посмотрят, словно на сумасшедшую. Еще полицию позовут. Главное – я была не уверена, что, даже если ответят, мне это название хоть что-нибудь даст.

Да что ж это такое-то! Какой же вопрос задать? Город я и так выяснила. Узнать время или год? И зачем это мне, если я не помню, когда… пропала? Заснула? Исчезла? Узнать дорогу до ближайшего крупного города? Так вон он. Отсюда видать, дальше по берегу залива в часе ходьбы. Вроде все, что нужно, мне и так известно, да вот толку-то.

Я ждала, что они сами меня заметят и как-то среагируют, но тетки были до ужаса невежливыми и невнимательными. У них, можно сказать, покупатель перед носом, а они даже не взглянули в мою сторону. Много они так наторгуют.

К моей ноге подошла кошка и потерлась о щиколотку. Машинально, все еще обдумывая, что бы сказать, наклонилась, погладила ее, а когда выпрямилась, то одна торговка недовольно и как-то рассеянно покосилась в мою сторону и тут же отвернулась.

– Это ваша кошка? – спросила я. Может, ее гладить нельзя?

Ноль реакции. Как будто меня и нет тут вовсе.

– Извините! – громко сказала я. – Как мне пройти к автобусной остановке?

Опять стоят как истуканы. Нарочно, что ли, игнорируют? Ну не слепые же они!

Осторожно тронула ближайшую торговку за плечо. Старуха обернулась, пошарила взглядом, смотря как будто сквозь меня, недоуменно хмыкнула и отвернулась.

По спине пробежал неприятный озноб. Медленно провела рукой у женщины перед глазами, полностью перекрыв ей обзор, но она продолжала смотреть на старика как ни в чем не бывало. Как будто моя ладонь была абсолютно прозрачной. Как будто меня и вовсе не существовало.

Я сделала маленький шаг назад.

Словно загипнотизированная, разглядывала их лица, не понимая, как можно меня не видеть, и только тогда заметила, что у них совершенно мертвый взгляд. То есть эти существа двигали глазными яблоками совсем как люди, только вот радужка была подернута какой-то мутной пленкой. Говорят, что глаза – это зеркало души, дескать, через них видно искру жизни. Так вот, у тех, кто стоял передо мной, души не было. Ее как будто вынули. Так обычно смотрят зомби в ужастиках.

Я непроизвольно отпрыгнула, пока старушки не впились своими желтыми гнилыми зубами в мою руку или шею. Это резкое движение почему-то привлекло их внимание – сразу две торговки невольно стрельнули глазами в мою сторону и тут же опять потеряли ко мне всякий интерес. Хорошо хоть не набросились, как настоящие зомби. Хотя нет. Те мертвые и разлагаются, а эти все-таки снаружи вроде как живые.

В голове всплыла фраза из какого-то документального фильма о том, что лягушки и некоторые рептилии видят только движущиеся предметы, и я тут же все поняла! Это нелюди! Они только прикидывались обычными. Надели человеческое тело, как костюм, но мутный и потухший взгляд выдавал их с головой. Так могла бы смотреть кукла, а не живой человек.