Лабрис

Глава 2

Сидела и дрожала, как осиновый лист на октябрьском ветру. Боялась даже нос на улицу высунуть, а там тем временем сгустились сумерки. Солнце закатилось за темные горы, а в мою дверь постучались проблемы. Точнее, они даже стучать не стали – просто открыли ее ногой и возникли на пороге в виде ушастого концентрата неприятностей. Мальчишке было лет тринадцать. Самый мерзкий возраст, когда мозги еще застряли в детстве, а сил и знаний, чтобы набедокурить всерьез, уже хватает.

– Есть кто? – осторожно спросило рыжее ушастое недоразумение.

Внутри было уже достаточно темно. У меня-то глаза привыкли, а он пока ничего не видел. – Есть, – буркнула я.

– Ау, – повторил он, вглядываясь в темноту.

Этот тоже меня не видел и не слышал. Детеныш рептилоида!

Психанула, вскочила и стремительно пошла к незваному гостю, отшвыривая пленки с пути руками. Тот замер, глаза постепенно округлялись от страха. Подлетела вплотную и крикнула прямо в лицо:

– Пошел прочь!

Паренек отшатнулся, споткнулся о порог, упал на попу и пронзительно закричал. Не знаю, слышал ли он меня, но в последний момент увидел точно. Я же двигалась, причем достаточно быстро.

Рыжее чучело все никак не могло встать. Перебирало ножками, скользя каблуками по доскам, и отползало на заднице. Наконец он додумался перевернуться на живот и рванул прочь, пробежав первые метры на четвереньках.

Посмотрела на фонтанчики песка, которые он поднимал пятками, и удовлетворенно хмыкнула. Меня боялись, и это придало сил и уверенности. То, что эти существа меня в упор не замечали, было… безопасно. Я все боялась оказаться запертой в психушке, но так даже проще. Можно заняться поисками себя и дороги домой, не опасаясь излишнего внимания местных.

Если это вообще возможно – выбраться отсюда.

Вздохнула, когда поняла, что, получается, мне и спросить-то некого, случись такая нужда. Снова стало тоскливо. Утром у меня была одна проблема, а теперь две, и вторая настолько крупнее, что потеря памяти рядом с ней как воробушек на спине бегемота. Даже вспомни я, кто такая и откуда, то как убраться из этого чужого мира?

Теперь я понимала, что самолет был не просто так. Это не сон. Желтоглазая каким-то непостижимым образом увезла меня с Земли в этот далекий и странный мир и выбросила за борт. Как я сюда свалилась и почему не умерла при падении – непонятно. Еще более непонятно, как запрыгнуть на борт обратно, чтобы вернуться домой.

Ночь разливалась по пляжу, словно лужа чернил. Вроде еще недавно можно было даже газету читать, и вдруг резко свет как выключили. Выглянув в окошко, я уже еле-еле различала, где кончается песок и начинается вода. Нужно было подумать о ночлеге. Крыша над головой у меня имелась, но спать на жестком полу не хотелось совершенно. Может, здесь есть местечко поудобнее?

Побрела вдоль берега и минут через пятнадцать наткнулась на закрытое кафе с небольшим частным пляжем. Внутрь не пробраться – окна заколочены фанерными щитами, зато лежаки и клееночные матрасики для них хранились рядом, сложенные стопкой. Пластмассовые шезлонги рачительный хозяин сковал продетой через них цепью, но вот матрасики вытащить из пачки было несложно. Взяла себе парочку. Там же рядом увидела брошенный на произвол судьбы огромный зонт, который летом раскрывался над столиками кафе. Ткань порвалась в одном месте, и весь навес теперь был ни на что не годен. Отодрала тряпку от спиц – сойдет за одеяло. С трудом, отдыхая каждые сто метров, дотащила все это богатство до своего сарайчика. Если застряну тут надолго, то придется найти что-нибудь получше в качестве постели, но я очень надеялась, что обойдусь без этого. Ну день… максимум два – и выберусь. Больше я не выдержу среди этих монстров.

Соорудила себе достаточно мягкую кроватку в том месте, где проснулась утром, – рядом с таинственным узором на полу.

Что же это все-таки за квест, с этими линиями? Попыталась еще раз взять предметы в центре – бесполезно. Хотела наподдать ногой, но испугалась, что сломаю о них палец. Самолетик, брелок, пряжка, кукла и лошадка казались… незыблемыми. Вросшими корнями в саму планету. На миг мне даже показалось, что, отдери я доски от пола, вещи все равно будут висеть в воздухе в этом самом месте.

Да сам узор – это же дурацкий простой лабиринт, рассчитанный на идиотов. Его и ребенок одолеет. Если посмотреть сверху, то он и сам похож на этот самый топор, что нарисован рядом. Центральная линия ведет в середину прямая как рукоять, а остальные четыре, извиваясь, симметрично образуют как будто два полукруглых лезвия. Где-то я видела подобное оружие. Вспомнить не получалось, но в голове то и дело всплывал образ Минотавра и его лабиринта. Только в том подземном сооружении можно было заблудиться, а тут все линии приводят в центр, к этим дурацким предметам. Ни тупиков, ни разветвлений. Запутаться нельзя. Какой это лабиринт, если его невозможно не пройти? Может, с топором – это мое воображение разыгралось? Еще это чем-то похоже на извилины мозга и позвоночник посередине. Или на две ладони, бережно защищающие от внешнего мира то, что находится в центре.

Я чувствовала: лабиринт здесь неспроста. Как посмотрю на эти штуковины, которые лежат в середине, так сердце сжимается. То ли от боли, то ли от радости – не поймешь. Они что-то хотят мне сказать, да только вот я глухая. Не слышу, не помню… только чувствую. Хоть сердце мне оставили.

Уж не тот ли это Лабрис, который, по словам желтоглазой, должен мне помочь? Слово тоже знакомое, только вот где я его слышала?

Легла на клеенчатые матрасики, укрылась тканью зонта и стала смотреть на куколку. Она больше других создавала ощущение спокойствия и безопасности.

Тысяча отражений моего испуганного лица. Протягиваю руку и натыкаюсь на стекла. Слева, справа, впереди. Мои отражения, глупо улыбаясь, дружно протягивают руки навстречу, ощупывают стеклянные стены перед собой, теряют улыбку и растерянно оглядываются.

Это зеркальный лабиринт, где множество моих копий пытается найти выход. Мечусь из стороны в сторону, но выхода нет. Я заперта среди стекол. Но это невозможно! Как-то же мое тело попало сюда.

Меня ледяными клещами хватает за сердце и виски страх.

Где я настоящая? Вдруг я тоже лишь одна из копий, повторяю за хозяйкой ее движения, думая, что имею свободу выбора? Вдруг живая и настоящая на самом деле где-то там, отделена от меня десятками стеклянных перегородок? Поэтому и нет выхода: я лишь зазеркальный клон. Поэтому и не помню ничего – попросту не имею права на память. Она не моя. Воспоминания принадлежат той, настоящей, а я – всего лишь потерявшееся в зеркалах отражение.

Бью кулаком по стеклу, но куда там. Я не в силах разбить их. Куда ни иду, везде натыкаюсь на другие отражения. Со всех сторон на меня глядят вытаращенные от ужаса глаза с навернувшимися слезами.

Я безнадежно заблудилась в лабиринте. Может, из него совсем нет выхода, и моя судьба теперь сидеть за стеклом и повторять чужие движения?

Проснулась в холодном поту. Выдиралась из липких объятий сна с мимолетным ощущением надежды, что вот сейчас кошмар закончится и я проснусь дома в своей кроватке, рядом с родителями. Даже поверила в это на краткий миг.

Открыла глаза и заплакала. Снова этот чертов сарай.

Сколько времени пройдет, прежде чем я перестану в полудреме ощущать себя дома? Прежде, чем я свыкнусь с тем, что застряла тут навсегда. Говорят, новая привычка формируется у человека через двадцать один день. Значит, осталось еще двадцать, и я буду спокойно просыпаться тут, в домике с дырявыми дощатыми стенами, и перестану плакать спросонья оттого, что меня вновь обманули ощущения.

Нет, не хочу! Не хочу здесь оставаться так долго!

И тут я замерла: голоса! В моем сарайчике! Так вот что меня разбудило!

Судя по тону – мальчишки. Двое или трое. Подростки, чуть младше меня.

Быстро села на матрасах. Мельком глянула в окно: оттуда через мутную пленку в сарай пытался прорваться яркий солнечный свет.

Шаги приближались. Из-за того, что помещение было завешено толстыми полиэтиленовыми полосами, в лучшие времена бывшими прозрачными, а ныне ставшими мутно-желтоватыми, я пока не видела, кто именно ко мне пожаловал. На всякий случай встала с импровизированной кровати, прошла немного навстречу гостям, прижалась спиной к стене и замерла.

– Может, пойдем отсюда? Рыжий говорил, что тут призраки живут. – Голос мальчика помладше. Он явно дрожит от страха.

– Рыжий – трус. Ворона каркнет – он со страху обосрется. Нет тут никого, видишь? Зато тут нас никто искать не будет. – Второй говорит более хрипло. Голос уже начал ломаться, значит, этому лет четырнадцать. Парень храбрится, но я слышала, что на самом деле он тоже трусит.

Пара мальчишек показалась из-за колышущейся на сквозняке старой клеенки. С возрастом я все-таки ошиблась. Ровесники, и обоим лет по тринадцать. Один пухленький и низенький, а второй высокий, красивый и крепкий. Когда вырастет, будет сильным и мускулистым юношей. Надо же, с виду совсем как настоящие пацаны. Почти как люди. Выдавало их только одно. Они скользили по мне взглядом и в упор не видели.

– А ты знаешь, что тут раньше было? – спросил толстячок.

– Нет. Да какая разница?

– А я слышал. Рыжий говорил, что скотобойня. Потому и пленки везде висят. Чтобы брызги крови со стен не отмывать.

Я с интересом огляделась. А что? Вполне может быть. Больше всего эти свисающие лохмотья ассоциировались у меня с затянутой пленкой операционной или хотя бы с душевой на восемь персон, но скотобойня тоже подходит. Понятно, почему этот сарайчик до сих пор никто не оприходовал под какую-нибудь кафешку.

Старший остановился и с опаской огляделся, невольно ища глазами подтверждение этих слов. Он сейчас стоял совсем рядом. Руку протяни, и можно за ухо ущипнуть. Я едва сдержалась. Соблазн был очень велик, но мне захотелось провести более важный эксперимент. Для этого им надо было преодолеть еще одну завесу из пленки и пройти метра три до того места, где я кое-как оборудовала себе место для сна. Мне было очень интересно, что они увидят на полу.

– Тут знаешь скольких убили! Говорят, что не только коров. Раньше, когда бандиты всем заправляли, здесь и людей разделывали, чтобы потом спрятать трупы. Когда вокруг так много крови, никто лишнюю не заметит, – продолжал пугать полный мальчишка, хоть и сам трясся от страха. – А теперь тут призраки убитых водятся. Вот ей-богу! Рыжий говорил…

– Заткнись! – нервно прикрикнул высокий. Он сам вздрогнул оттого, что получилось так громко, с опаской оглянулся, скользнув по мне взглядом, глубоко вздохнул, набрался смелости и пошел дальше.

Когда вчера прогнала лопоухого, думала, что уж точно обезопасила себя от всей окрестной детворы. Наивная. Похоже, для них тут теперь как медом намазано. Дом с привидениями!

«Три, два, один», – посчитала я мысленно, закрыв глаза.

– Тут что, живет кто-то? – Это высокий увидел мою постель. Вот почему ее видит, а меня нет, а? Как они вообще различают неподвижные предметы, если живое видят только в движении? Эхолокацией пользуются, как летучие мыши?

– Ой… тут рисунок на полу какой-то! – вскрикнул младший.

Они видели лабиринт! Я внутренне возликовала и чуть было не захлопала от радости в ладоши. Значит, это не мой бред! Я не сошла с ума! Он существует на самом деле!

– Может, пойдем отсюда? Тут что-то не так. Может, здесь секта какая собирается? Вон, пентаграмма на полу, – заканючил пухленький.

Старший колебался, разглядывая выдавленные в полу линии.

Ну вот. Они не наклонились и не попытались поднять лежащие на углах звезды предметы. Значит, не видели их. Как жаль! Почему линии видят, а тот же самолетик нет? Странно и непонятно. Все, что я хотела, уже выяснила, так что мне стало неинтересно наблюдать за ними. Настала пора выпроводить непрошеных гостей.

Шумно вздохнула и пошла к центру сарая, раздвигая руками висящие пленки и клеенки. Не знаю, видели ли мальчишки мой силуэт или для них все пришло в движение само по себе.

– Что это было? – пискнул толстячок.

– В… ветер, – неуверенно ответил второй.

М-да. То ли слишком смелые, то ли страшные тугодумы. Придется объяснить конкретнее. Наподдала ногой старое ведро у стены. В окружающей тишине это было как удар грома. Гремя, оно покатилось под ноги парней. Те все стояли на месте, выпучив глаза.

Подошла к старому пустому шкафу в углу сарая и медленно открыла дверцу. Ржавые петли заскрежетали так отвратительно мерзко, что даже у меня кровь в жилах стыла. Видеть, что именно издает такой звук, мои гости никак не могли.

Этого хватило. Толстячок заорал, как недорезанный поросенок, и оба парня бросились к выходу. Решила добавить страху, чтобы уже точно больше никто из их компании сюда не сунулся. Быстро подскочила к двери на улицу и с грохотом захлопнула ее прямо у них перед носом.

Высокий, кажется, заметил мое слишком стремительное движение, уставился куда-то в район моего пупка и теперь медленно кривился в гримасе страха. Выглядел он таким беспомощным и маленьким, что я даже пожалела его. Фокус с дверью, наверное, был лишним. Как бы ему штаны не пришлось теперь менять.

Хотя вот от него я меньше всего ожидала такой паники. Почему всегда так: тот, кто больше всех храбрится и подшучивает над страхами других, на поверку оказывается самым большим трусом. Высокий истошно заверещал, как девчонка, выпучив глаза и стоя всего в паре метров от выхода. Младший же, хоть и с перекошенным от испуга лицом, но шагнул к двери и дернул ручку. Та, понятное дело, открылась. Мальчишка выбежал на пляж и рванул по песку так, что только пятки засверкали. Его другу понадобилось еще три долгих секунды, чтобы осознать, что путь свободен. С трудом переборола искушение опять перекрыть ему выход. Он так и помереть со страху может. Пусть бежит. Такой урок, думаю, надолго запомнит.

Как только сарай опустел, я снова громко хлопнула дверью. Это добавит им прыти.

Вернулась к своему лежбищу, села на него скрестив ноги и уставилась на пентаграмму. Тяжело вздохнула и погладила пальцем крылья самолетика. Вроде бы мягкая тетрадная бумага, а как из камня сделана. О край даже порезаться можно.

Кто и что хочет мне сказать этими предметами? Я чувствовала: лабиринт – это очень важная загадка. Возможно, самая главная. Жаль только, что я совершенно не понимала, как с ней быть. Водила пальцем по линиям, проходя узор снова и снова от предмета к предмету, но никакого толку.

Вспомнила сон с зеркалами и передернулась от страха. Может, и впрямь я не настоящая? Или, может, вот только что родилась? Вдруг меня до этого вообще не было и вчера я просто появилась на полу этого сарая? Ведь все, что про себя помню, так это то, чего точно не делала. Не видела моря, не летала на самолетах… хотя откуда я тогда вообще знаю, что такое самолет?

Окончательно запуталась и поняла, что, пока сижу здесь, ничего не добьюсь и не пойму. Может быть, в большом городе моя память даст еще какие-нибудь подсказки?

Страх перед рептилоидами испарился вместе с убежавшими пацанами. Эти твари не опасны. Я для них невидимка, так что это скорее они меня бояться будут. Но прежде чем идти в город, нужно искупаться. Море опять звало меня шелестом волн, и сопротивляться искушению снова погрузиться в его ласковые объятия я не могла.

Сбросила одежду, даже не оглядываясь по сторонам, – все равно никто меня не видит, что голую, что одетую. Вошла в воду и поплыла на середину залива. Вот, кстати. Плавать-то умею. Плоховато, но движения явно знакомые. Ведь научилась где-то. Хотя вроде новорожденные от природы умеют держаться на воде. Откуда я это знаю? Тьфу, мозг вывихнуть можно.

Как только отплыла подальше от берега, вновь рядом замелькали темные силуэты. Дельфины настойчиво приплыли мешаться. И ведь они-то меня прекрасно видели. Один вынырнул и уставился прямо на мою физиономию.

– Кри-и-ия, – прощелкал зубастый клюв, а в моей голове возникло ощущение. Образ, который тяжело облечь в слова, потому что в нем было сразу много смыслов. «Ты потерялась, отбилась от стаи, уплыла от всех».

Замерла на месте, изумленно глядя в черный лукавый глаз.

Дельфин со мной разговаривал. И, самое странное, я его понимала!

Глава 3

Держалась на воде на месте и разглядывала своего неожиданного собеседника. Как ему ответить-то? Просто кивнула.

– Да, потерялась, – сказала вслух. Ноль реакции. Смотрит и ждет.

Если от его треска в голове рождаются образы, может, так же и отвечать надо?

Закрыла глаза и попыталась вспомнить дом, маму, отца. Как всегда – ничего. Щемящая пустота. Наполнила мысли этой горькой тоской по воспоминаниям о родных и повторила:

– Да, я потерялась.

Дельфин сразу нырнул. Спустя пару секунд на меня смотрело уже две мордочки. Затрещали и засвистели наперебой. Каждый образ, возникающий в мозгу, имел сразу множество значений.

«Стая/семья рядом. Потерялась/уплыла твоя, но в глубине/в море/в доме есть другие. Плыви с нами».

– Глупышки, – грустно улыбнулась я. Они были хоть и разумны, но совсем как маленькие дети. – Я вам не русалка. Мне в глубину нельзя. Я утону.

– Ни-ки-ки, – возразил тот, что осмелился приблизиться ко мне первым.

Решила так его и называть – Никки. Дельфин опустил голову в воду, подплыл, уперся своим большим резиновым лбом мне в грудь и запел.

В этой песне не было слов, но я понимала ее. Это был поток ассоциаций, чистая эмоция, которая проникала сразу в душу, минуя мозг. Никки пел о том, как он рад, что в этой закрытой бухте много рыбы и быстрых шумящих зверей. Он также поведал и о радости встречи со мной. Я первая смешная двухвостая без ласт, которая умеет говорить с ним. Но я не такая, как те, на суше. Они тверже, а я как вода. Настоящая.

Тут я не поняла, что он хотел сказать.

Молодая дельфиниха тут же подхватила песню и поделилась со мной восторгом от того, как она наперегонки плавала с каким-то быстрым катером сегодня рано утром. Я схватила образ из песни и поняла, что это за быстрый твердый зверь носился по бухте – в голове возникла картинка катера.

Протянула руку и погладила ее теплый резиновый бок. Как странно. В мире людей я чужая. Выброшенная на обочину старая пустая кукла, которую никто не хочет замечать. А здесь – своя. Меня понимают, жалеют и хотят помочь.

Они почувствовали мою грусть и поняли. Говорить слова было необязательно. Никки снова спел, что я потеряла свою стаю и теперь живу среди этих странных двухвостых, которые не понимают ни меня, ни дельфинов, и вновь позвал в глубину. Он рассказывал, что только там настоящая радость. И там так много семей, что я точно найду свою.

Тяжело вздохнула и похлопала его по плавнику. Мою потерю точно не найти посреди моря. Вода – моя стихия, это точно. Вон и эти, с лукавыми мордочками, приняли за свою. Это значило, что я, скорее всего, не на Земле. Здесь по суше ходят рептилоиды, а в океане обитают говорящие дельфины. Конечно, я точно не помнила, но почему-то была уверена, что в моем родном мире люди их не понимают.

Никки опять подставил под руку плавник. Я наконец поняла, покрепче обняла его, и мы помчались! Брызги били в лицо, и я с трудом могла вдохнуть, но все равно это был чистый восторг. Дельфин перевернулся на спину, я схватилась сразу за оба плавника и приникла к теплой коже. Никки нырнул вместе со мной и неожиданно выпрыгнул из воды. Мы вместе сделали сальто в воздухе и аккуратно вошли в воду – удара я почти не почувствовала. На проплывающем вдали катере люди чуть не свешивались за борт, показывая в нашу сторону пальцем. Интересно, что они видят? Двух резвящихся дельфинов или же и русалку вместе с ними?

Никки хотел меня развеселить. Он пел, что нельзя же быть такой невыносимо грустной. Вскоре это ему удалось. Я смеялась и визжала, как маленькая девчонка. Мы гоняли по бухте, брызгались друг в друга, ныряли настолько глубоко, насколько у меня хватало дыхания, и даже вместе охотились на медленных и неуклюжих рыб. Он учил меня плавать. Даже не знаю как, но от образов, которые он посылал в мою голову, мышцы сами двигались как надо. Тело изгибалось так, как привыкли плавать дельфины. Я уже могла двигаться под водой, даже не шевеля руками!

Очнулась, только когда солнце перевалило зенит и начало сползать к темным, покрытым лесом горам. Я хотела же город сегодня посмотреть! Похлопала дельфина по боку и попросила отвезти к берегу. На сегодня хватит.

Как сошла на сушу, помахала им рукой.

– До завтра! – крикнула, стараясь передать им радость от встречи и ожидание следующей. Мне показалось, что они поняли.

Чуть обсохла на солнце, надела платье, вышла на неширокое шоссе и потопала в ту сторону, где на склоне горы было рассыпано множество домов.

С противоположной от моря стороны дорога ограничивалась почти вертикальными светло-бежевыми скалами, с которых на старый асфальт постоянно осыпались мелкие желтоватые камешки. Раздавленные в пыль колесами машин, они окрашивали всю дорогу в непривычный бежево-желтый цвет. Прямо дорога из желтого кирпича. Вот только в какой такой изумрудный город она меня приведет и будет ли там Великий Гудвин, который сможет вернуть меня назад к маме?

Редкие домики пригорода постепенно слились в один ряд, а от шоссе появились ответвления вверх. Скорее всего я уже шла по городу. Шлепала по пустым улицам, разглядывая редких, в основном пожилых, прохожих и закрытые в рабочее время магазины и грустнела с каждой минутой.

Этот город умирал. Чтобы поставить такой диагноз, не нужно было быть крутым специалистом. Все было понятно даже с первого взгляда. Слишком много стариков на улицах и табличек «продается» на окнах домов. Судя по выцветшим краскам, многие из них безнадежно зазывали наивных покупателей уже несколько лет. С изобилием объявлений о продаже могли поспорить только не менее старые надписи о сдаче жилья. Найти дом, в котором просто жили люди, не мечтающие избавиться от своей недвижимости, было нелегкой задачей. Жизнь вливалась сюда на летнее время вместе с толпой отдыхающих, заполнявших сдающиеся посуточно виллы, и затихала после окончания бархатного сезона, когда даже хозяева домов паковали чемоданы и перебирались куда-то за горный хребет.

Когда-то город процветал, и это было заметно, но с тех пор какая-то далекая столица или даже, возможно, соседнее государство прогрызли тоннели, дотянулись до него своими щупальцами дорог, опутали и начали высасывать соки. Теперь здесь обитали только постаревшие женщины и усталые мужчины с потухшим взором.

Немногочисленные дети с радостью заканчивали учиться в полупустых классах, паковали вещи, умилялись прощальным слезам на щеках матери, обещали писать и исчезали насовсем. Их забирала к себе столица, чтобы переварить и через несколько десятилетий выплюнуть изнеможенных, опустошенных стариков обратно. Те возвращались в свой родной городок «к корням», как, наверное, они говорили. Приходили сюда доживать и умирать. Вместе с ними постепенно погибал и город.

Я, как детектив или доктор, поняла диагноз по мелким, незначительным деталям и симптомам. Мне не встретилось ни одной детской коляски или площадки для игр, не говоря о беременной женщине. Столько домов прошла и не увидела работающей школы или детского сада. Только одно заброшенное здание без окон и перекрытий, очень похожее на то, где полагалось учиться детям. Конечно, какие-то подростки здесь жили – как минимум уже трех я прогнала из своего сарайчика, но их было неприлично мало для такого большого города. Ни одного детского голоса за всю прогулку я так и не услышала.

Лет через десять это поселение окончательно вымрет. Будь я на Земле, то, возможно, начала бы переживать, но этих, с мутными неживыми глазами, мне было не жаль. Это не мои проблемы. Это не мой мир.

О… только подумала о детях – и вот на тебе. Мальчик лет восьми сидел на бордюре у дороги и плакал. Хотела было подойти, узнать, что случилось, и, только уже сделав пару шагов в его сторону, вспомнила: бесполезно. Не увидит.

Вообще рептилоиды в городе все-таки походили на зомби. Внешне вроде почти как люди, если не считать потухшего взгляда, только вот бродили они как-то бестолково, словно единственной их целью было пройтись привычным, одним им ведомым маршрутом. Да и их пустые, безжизненные глаза пугали меня до холодных мурашек по коже. Словно человек уже умер, выгорел весь, а тело еще не поняло этого и продолжает ходить, есть и испражняться, но ни мозг, ни душа в этом процессе уже не участвуют. Ну или их загипнотизировал кто, и они ходят во сне или под действием какого-то дурмана. Впрочем, пару раз я видела достаточно молодых женщин, которым не страшно было взглянуть в глаза. Совсем как обычные живые люди, но и они меня не замечали, и взгляд даже у них казался каким-то серым. Безжизненным.