Принцесса в башне

1

Утро.

Мягкий серо-молочный туман окутывает пространство города, расстилающееся перед глазами. Почти не видно шпиля МГУ. Небо – одна сплошная дымчатая вата без просветов. На стекле дорожки капель.

Я стою с чашкой горячего чая в руках и смотрю на любимый город. Окна во всю стену от потолка до пола, и если приблизиться к ним максимально, упереться лбом и опустить взгляд вниз, то может показаться, будто ты стоишь в пустоте, висишь на высоте двухсот метров над землёй. Наверное, примерно, я не сильна в математике. Я только знаю, что это очень высоко. И одновременно и захватывающе, и страшно.

На улице идёт дождь. Серый прохладный весенний дождь. Можно видеть, как редкие люди там внизу, выходящие из зданий, кутаются в плащи и открывают зонты, чтобы добежать до припаркованных машин. Редкие, потому что сейчас очень раннее утро. Но мир уже несколько часов такой —видимый и светлый. Солнце ближе к лету встаёт очень рано.

А я просыпаюсь всегда вместе с ним, независимо от того, во сколько заснула прошлым вечером. Порой это бывают яркие, ослепляющие рассветы, порой такие, как сейчас – утонувшие в воде. Но уже несколько лет я не пропускаю ни одного. Я их столько пропустила в своей жизни, как и закатов, непоправимые потери, что нельзя восполнить.

Мне кажется, я стою прямо в облаке. И дождь никуда не идёт. Не падает вниз на уже совершенно мокрый асфальт. Дождь прямо здесь. Его капли зарождаются на этой высоте и остаются прильнувшими к моему стеклу с обратной стороны. Я легонько дотрагиваюсь кончиками пальцев до прозрачной стены моего дома, хочу коснуться их. Мокрых маленьких капель. Но не могу. Я внутри, а они снаружи. Тонкие грани моментов – вот что я люблю замечать. Каждый неповторим, каждый максимально важен. Каждый происходит для тебя только тогда, когда ты фокусируешь на нём своё сознание. Мир происходит, жизнь происходит. Здесь и сейчас. И состоит она именно из таких моментов.

Несмотря на ранний час, бойкие машинки внизу на широкой четырёхполосной в обе стороны дороге уже снуют туда-сюда. Точнее только в одну сторону, а в другую —медленно ползут, образуя начало неискоренимых ежедневных утренних московских пробок на дорогах.

Привет, я женщина, мне тридцать три года. И я живу в Москве.

Возраст Христа. Кто доживал до него в своей жизни, тот знает, что это самый необыкновенный год для каждого человека. Не знаю, в чём секрет этого числа. Но тройка сама по себе очень магическая цифра. Тело, психика и душа – так я для себя определяю заветную троицу, которая является основой человеческого бытия. А в двойном размере, видимо, она ещё сильнее усиливает своё влияние. В этот год внутри человека просыпается интуиция. Неумолимый голос бога, который если до этого вам и удавалось как-то заглушать в себе, то теперь не удастся. Он проснётся без спроса и расскажет вам о том, что вы, возможно, сделали не так и насколько не там, где надо, вы оказались. Нужно только слушать! Интересно, что испытывал бы человек, если бы мог дожить до трёхсот тридцати трёх лет? Насколько там все ощущения увеличились бы в размерах? Может, загадать дожить?! Боюсь, что у меня может и сбыться.

Я живу в большой квартире в комплексе Москва-Сити в башне Око на пятьдесят шестом этаже. Она не моя, мне просто разрешили пожить. Я совсем одна. Работаю здесь же. Смотрю на город с высоты, а вместе с ним и на весь мир, и делаю то, что мне заказывают клиенты. Когда не работаю, отдыхаю. Тоже здесь. У меня есть тренажёры, коврик для йоги, стеллаж во всю стену со множеством книг и большое окно во Вселенную, называемое Интернетом. Мне, кажется, в нашей реальности действительно может настать тот день, когда человеку перестанет нужен быть другой человек. Вовсе.

Из дома я практически не выхожу. Последние три года только раз в месяц или даже реже спускалась вниз для разнообразия. И вот уже почти год не делаю этого совсем. Нет, мне не страшно там внизу. Чего там боятся? Там люди. И я тоже человек. Мне просто не хочется, а скорее —и не надо. Сейчас всё, что мне нужно, само может приехать ко мне, стоит только заказать.

Вам это может показаться каким-то снобизмом или высокомерием. Но дело действительно не в том, что люди для меня – это что-то ненужное и мелкое там внизу. Я люблю людей. Всем сердцем. Искренне и откровенно.

Иногда мне бывает страшно, но это не от людей. А от событий, которые со мной происходят. С раннего детства я порой думала, что не доживу и до конца школы, уж столько всего в жизни со мной приключалось. И, к слову, я оказалась права. Я всегда права в своих желаниях. А страхи, открою секрет, – это те же желания. Энергия внутри нас на то и другое выделяется одинаковая, в ней не бывает знака плюс или минус. Только сам посыл. Страхом просто становятся те желания, в которые мы не идём, и энергия, которая должна была быть нами направлена вовне для их реализации, оборачивается внутрь против нас самих. И тогда мы боимся, а уж человек такое существо, что он всегда найдёт, чего ему побояться.

В итоге до конца школы я так и не дожила действительно. Я до сих пор не окончила школу.

2

Наверное, всё, что я вам сейчас сказала, может удивить. Как взрослой женщине прожить в этом современном, бурном и активном мире без образования, общения, контактов?

Возможно, женщине в состоянии мужчины, которая пытается вписаться в эту гонку достижений, демонстрировать свою успешность и вообще включенность в современный мир нельзя. Но мне можно, и у меня получается прекрасно. Я просто с рождения не совсем такая. Я всегда была расслабленной и беззаботной. Умела получать удовольствие от жизни в таких условиях, которые многим показались бы просто адом. Но для меня не так уж и важно было, что происходило вокруг. Насколько моя семья была бедной и чего у меня не было. Мне всего хватало. Я не способна сравнивать себя с другими, думаю, для человека в двадцать первом веке это даже какая-то психическая болезнь. Но я не узнавала, как её лечить, она мне нравится, пусть будет.

Помню, как весной, как только появлялась первая трава и в небе светило уже по-летнему жаркое солнце, я каждый день выбегала на улицу. В чём была: старом, поношенном платьице, только в маечке и трусиках, порой даже голой. И ложилась на этот свежий, новенький природный ковёр. Я трогала его руками, тёрлась об него лицом. Маленькие, ещё мягонькие травинки приятно щекотали кожу моих щёк. И я ловила каждой клеточкой тела лучи солнца, я их ела. Его тепло разливалось у меня внутри, трогая все органы, гладя их и наполняя.

При этом из окон моего старого деревянного дома на втором этаже могла нестись отборная и громкая яростная ругань моих родителей. И знаете, что было у меня внутри? Счастье. Я любила их. Любила себя. Мне казалось, они любят меня и друг друга. И это всегда так и было, только на уровне души. И потому мне человеческий земной уровень был совсем не страшен, что бы и насколько ужасного в нём ни происходило. Да, уровень душ совсем иной. Я знаю о нём не потому, что мне кто-то о нём в детстве рассказали ли я прочитала в книжке. Я была всегда умненькая, конечно. Но не настолько.

Я просто вижу души людей.

С самого рождения. Такая вот у меня особенная, никому не понятная странность.

Они не внутри, в солнечном сплетении, не вокруг, будто аура, как все считают. Они немного как бы сверху и сзади, парят над землей, ходят за нами всюду, как привязанный ниточкой большой воздушный шарик. А когда мы спим, довольно часто улетают, только ниточка не разрывается и растягивается далеко-далеко. Они бродят где-то, и тогда мы видим сны. И души разговаривают, всё время общаются друг с другом, даже на огромном расстоянии, телепатически, им не нужны дополнительные искусственно созданные каналы связи. Они все живут в одном пространстве, окружая Землю своим нежным золотистым светом. И они договариваются заранее обо всё. Что бы в нашей жизни ни случилось – это неслучайно. Они уже это решили, не за нас, а для нас. Потому что они – это мы.

Единственная грусть, которая есть у меня в жизни, – это то, что я не могу видеть свою душу.

Как бы ни оборачивалась, ни смотрелась в зеркало – её там нет. Это не значит, что у меня нет души. Я каждый раз вижу, как другие души тянутся к моей и общаются о чём-то. И она им явно отвечает. Просто для меня она сокрыта, так надо, знать всё заранее неинтересно. И да, я не слышу их, о чём они говорят, только отдалённый шум и отголоски. Так что я не знаю все тайны Вселенной и в точности кому что уготовано. Пусть так. Зато я знаю, что они есть, что они общаются и что всё не просто так. И пусть даже это какие-то галлюцинации или бред, но я в это верю, для меня это реально. И вся моя жизнь подвержена этому волшебному факту.

Мне неизвестно, почему я такая. Но, вероятно, из-за того, что я их вижу, я не тревожусь в этом мире ни о чём. Я знаю, что в нём всё правильно и по плану. И возможно, потому, что у меня нет никакой тревоги, я так умею этой земной жизнью наслаждаться, каждым её самым маленьким моментом. И скорее всего, именно поэтому я могу работать тем, кем я работаю сейчас.

Мама говорила, что у меня всегда всё происходит, что ни захочу. Она не могла этим управлять, заставить меня делать то, что ей бы самой хотелось. Это было бесконтрольно, просто как вспышки импульсов и всё. Она любила меня и просто радовалась от того, что у меня всё так. К примеру, однажды мы шли мимо детского магазина в нашем небольшом городе. Мы редко бывали в центре, жили на окраине, на самом выезде. Основное время я проводила во дворе и в небольшом лесочке через дорогу. Мама всегда боялась, что я её так смело перебегаю, ведь это была достаточно оживлённая трасса в четыре полосы. Но мне было легко, я знала, где сейчас ближайшие машины и чем заняты души их водителей, они не планировали меня давить. За дорогой были посадки – небольшая полоса деревьев, защищающих поле от ветра. На поле ничего уже давно не сажали, и оно зарастало невероятно высокими зарослями сорняков, мелкого кустарника и опасного борщевика. Но между ним и леском была малюсенькая речка, а скорее канавка, с еле текущей, почти стоячей заболоченной водой.

Я бегала туда ловить лягушек. Ну как сказать«ловить». Они сами прыгали ко мне в руки. Я ложилась на живот на мягкую траву и выставляли вперёд руки вверх ладонями. И могла провести так очень много времени, порой даже засыпая, наслаждаясь солнцем и запахом пряных трав. Лягушки скакали по мне, садились бабочки и переливающиеся стрекозы. Я смотрела на них и любовалась. Большие лягушки давали себя погладить, закрывая от лёгких касаний свои круглые глаза и чуть прижимая голову под моим пальчиком. Очень забавно сглатывая горлом.

Так я могла провести целый день. Каждый день весны и лета. В детский сад я не ходила. Соседская бабушка с первого этажа приглядывала за мной. Хотя чаще она просто спала в своей прохладной маленькой спаленке или во дворе в старом выцветшем кресле, а я была, где хотела, и делала, что хотела. Но маме было спокойнее уходить на работу на завод с чувством, что ребёнок с кем-то. Хотя, думаю, в душе она знала, что я одна. И её душа о моей не волновалась. Она доверяла меня миру.

Доверие – ещё одна отличительная черта моего существования. Я доверяю всем людям и миру безусловно. Зная, что всё есть так, как надо, невозможно и не доверять.

Зимой я лепила снеговиков вдоль дороги. Самых разных, несколько десятков. Если в доме были краски, случалось это, к сожалению, не так часто, то я их разукрашивала разными цветами. А потом устраивала себе небольшой уютный трон в сугробе на обочине и наблюдала. Мне нравилось видеть лица людей в машинах, проезжающих мимо них – ровного строя снежных статуй. Дети тыкали пальцем в стекло и смеялись, родители улыбались. Одинокие водители еле заметно краем глаза смотрели на них, стараясь не отвлекаться от дороги. Но самыми красивыми были реакции их душ. Когда им что-то очень нравится, они начинают сиять интенсивнее и ярче. Я знаю, это радость. И нет ничего прекраснее на свете, чем сияние счастливой души.

Так вот, я отвлеклась от истории. Мы шли по городу из поликлиники, где мне должны были сделать плановую прививку, но не сделали, потому что почему-то опять именно на нас закончилась вакцина. Я просто не хотела, вот врачи и не могли сделать то, чего мне не хочется. Мама, поняв это, достаточно скоро перестала меня туда водить совсем. В итоге нет у меня почти ни одной нужной прививки. И карточки тоже нет медицинской, утеряна странным образом. К слову, я ни разу в жизни не болела. Мне не надо было.

И вот, мы идём по тротуару к остановке, чтобы уехать на автобусе домой. И дорога проходит мимо детского магазина, на витрине которого только что установили новую выставку самых прекрасных игрушек. У меня их дома не было почти совсем. Покупать маме их было не на что. Денег, которые она зарабатывала, трудясь в поте лица пять дней в неделю, хватало только на еду и жильё, которое всё время требовало какого-то ремонта. А папа и того меньше приносил и тратил все на самое необходимое – спиртное. Поэтому, сами понимаете, не до игрушек. Для меня в них и не было необходимости. Весь мир для меня был большой игрой.

Но тут меня зацепило. Большая кукла, почти с меня ростом, в красном платье и с таким же ярким большим бантом сидела в самой середине. Гордо, по-королевски подняв голову среди самых разных мишек, клоунов, плюшевых собачек. Искренняя девочкина мечта.

– Я хочу такую! – сказала я маме, остановившись у стекла как вкопанная.

Мне было только три года, но я абсолютно осознанно отследила выражение острой боли на дорогом мамином лице. Я знала, что она не может для меня это желание исполнить, но это совершенно не мешало мне его иметь. Я просто хотела себе эту куклу. Без криков у магазина, просьб купить, подарить, без слёз и жалоб «Дайте, дайте!». Я просто захотела, сказала об этом всем вокруг и пошла дальше. Абсолютно счастливая, как раньше и была.

А через неделю мама принесла мне эту куклу с работы. Удивительным образом её нам подарили. У внучки начальницы был день рождения. И гости, не сговариваясь, принесли два одинаковых подарка среди многих. Девочке хватило и одной. А начальница, которая, к слову, никогда не питала особой любви к моей маме и не обладала потребностью в благотворительности, а была скорее злой мегерой, почему-то вдруг вспомнила, что у одной из её работниц есть маленькая дочь, и решила отдать вторую куклу нам. Мама сказала, что я просто захотела и у меня сбылось, и так всегда бывало. Но я как-то не старалась это отследить, мне просто нравилось жить без всяких пониманий.

Так на несколько лет у меня появилась подруга. Вместе с мамой мы дали ей имя Анюта. Она умела ходить за ручку, переставляя ноги, и говорить «мама», закрывая и открывая глаза. Моя мама сама смотрела на неё каждый раз с восхищением, как маленькая девочка, стирала её платьишко и нежно укладывала спать рядом со мной в кроватке, сделанной своими руками в грубом деревянном ящике из-под яблок. Я никогда не общалась с другими с детьми. В округе их совсем не было, как и детских площадок. А в сад, как помните, меня так и не отдали. Из-за отсутствия прививок и потому, что мама не успевала меня туда довести, не опаздывая на работу.

Вот Анюта и стала для меня образом другого маленького человечка для общения. Именно тогда я научилась отличать живое от неживого. Потому что у моей подруги не было души. Я много говорила с ней, рассказывала разные истории, а она смотрела стеклянными глазами, и за ней не было ничего. Не было того восхитительно приятного сгустка золотого света, который был за каждым человеком. В общении с ней ко мне не тянулись его лучи. А я с самого детства так любила говорить с другой душой. Я знала, она слышит именно меня, то, что я хочу донести, а не как взрослые, что-то своё, что им показалось.

Я любила свою куклу, но не воспринимала её всерьёз. Поэтому, когда папа в порыве гнева однажды разломал её парой сильных ударов об стену, я не плакала. Я утешала маму. Она ревела навзрыд, будто потеряла дорогого человека. А я улыбалась и говорила:

– А всё-таки хорошо, что она у нас была!

– Какая ты бесчувственная! – удивилась тогда мама.

Но, конечно, это было совсем не так. Её горе трогало и волновало меня. Мне так хотелось рассказать ей о том, что я вижу, как их души с папой над ними сливаются в прекрасном танце, каждый раз когда они ссорятся и кричат друг на друга. Их свету было хорошо от того, что они просто вместе, неважно, что при этом делала их человеческая часть. Я пыталась говорить, но это были очень странные речи от маленького ребёнка. Мама волновалась ещё сильнее и боялась показывать меня другим людям. Она думала, что у меня шизофрения и что я больна, с ужасом представляя, что всё раскроется, когда меня надо будет отдавать в школу. Учителя всё поймут и заберут меня у неё, отправив в сумасшедший дом.

Хотя к школьному возрасту я уже научилась никому не говорить об этом. Зачем, если это всех так расстраивает? Достаточно того, что я просто сама вижу и мне от этого хорошо. Поэтому в школе вообще никто и ни о чём не догадался. Только и провела-то я в ней всего три года с небольшим, закончив младшие классы, научившись лишь читать, писать и считать. И знаете, а большего и не надо. Остальное уже частности прогресса, которые мне не совсем нужны.

Все знания о жизни я получила впоследствии из самой жизни и из книг, которые читаю каждый день по несколько часов с огромным удовольствием.

Так кто я такая? И кем я работаю?

Я женщина, которая исполняет мечты.

3

Впервые я осознанно отследила, что случилось именно то, что я загадала, в десять лет. И урок был невероятно жестким, сбылось всё очень быстро.

Мама за пару месяцев умерла от рака.

Сгорела как спичка. Я старалась не плакать, она просила. И всё равно плакала по ночам. Повторяя: «Я этого не хотела! Я хотела не этого! Почему так получилось?». В первый и последний раз в жизни я пожалела о том, что у меня исполняются мечты.

А пожелала я тогда, чтобы моя мамочка перестала так страдать. Ушёл отец. И мама на несколько месяцев погрузилась в непроглядную тоску. Она рыдала ночами в голос, пряча лицо в подушку. Не выспавшись, с большими черными кругами под глазами утром вставала на работу, а вечером опять. Свет её души был также ярок, но казалось, и она уменьшилась в размерах, вся сжалась без него, без его души. Я смотрела на это и щемило в сердце. И мне очень хотелось ей помочь. Я просто не знала ещё тогда, как нужно правильно формулировать свои желания. Я хотела от души, чтобы её перестала мучить эта невыносимая боль потери. И однажды в порыве я это сказала: «Пожалуйста, пусть мамины страдания закончатся».

И она вдруг заболела.

Случился приступ боли внизу живота, такой сильный, что она упала на пол рядом со своим станком на заводе и даже не смогла подняться. Её увезли в больницу на скорой прямо с рабочего места. А там на обследовании в матке и яичниках обнаружили большие участки опухоли и метастазы уже в печени и почках. Врачи ей дали всего несколько месяцев в прогнозе, оперировать не имело никакого смысла, а на химию просто не нашлось бы денег. Да и, скорее всего, она бы не помогла.

Проведя пару недель в больнице, моя мама вернулась домой совершенно другая, высохшая, уставшая. И слегла в постель, из которой больше так и не встала. Я кричала на неё:

– Почему, если ты говоришь, что у меня всё сбывается, что я могу сделать что угодно, у меня не получается вылечить тебя? Почему я не могу вернуть всё назад, чтобы ты была полностью здорова?

– Твои желания должны ещё совпадать с желаниями другого человека,—ответила мне тогда мама.

И я поняла, что в глубине души она очень хочет умереть и что я не справлюсь. И она права. Если твоё желание касается другого человека, то оно должно полностью совпадать с его желанием. И намерением его души. Нельзя загадывать на кого-то и при этом не учитывать его собственный отдельный мир. Запрос на третье лицо означает, что ты будешь с ним бороться, с его судьбой и проживанием жизни. Даже если это из лучших побуждений, например, желание спасти любимого сына от наркотиков или алкоголизма, всё равно не сработает, пока он сам не включится в процесс. Пока желание другого человека не станет созвучным твоему желанию, не получится ничего.

Так и было. Я не справилась. Мама умерла. Потому что она этого хотела.

Трагедия? Конечно. Невероятная трагедия для маленького ребёнка. Но я очень хочу вам объяснить и боюсь, что не смогу. Когда уходила мама, всей моей физике и психике было невероятно больно. Но из глубины души я знала, что всё нормально. Что всё правильно, так и должно быть. И это не фатализм, это про понимание того, что её душа такой путь изначально и выбирала, для неё дорога пройдена и завершена. Моё доверие к миру даже со смертью родной матери не пошатнулось ни на йоту.

Как ещё совсем не взрослый эгоистичный ребёнок может это видеть? Понимать? Необъяснимо. Как ребёнок, который, казалось бы, раз за разом сталкивается с какой-то несправедливостью жизни, может не то что это оправдывать и притворяться, делая вид, что всё хорошо. А истинно понимать, что это просто течение мировых задач, что это вот так и есть и всё и что ещё есть что-то дальше? Для меня это про то, что моя душа изначально пришла сюда не для того, чтобы искать свои осколки в каких-то воспоминаниях, трансперсональных выходах, шаманских практиках, приёмах ЛСД и прочих средств, расширяющих сознание до примерного уровня души. Для меня это про то, что моя душа пришла сюда про цельность и соединение с жизнью на уровне самой жизни, проживание её такой, какая она есть. И именно поэтому я вижу свет других душ, чтобы просто помнить о своей задаче, а не забыть при рождении, как все остальные.

После маминой смерти отец ко мне не вернулся. Даже попрощаться с ней не пришёл. И я осталась совсем одна. Никаких других родственников я никогда не знала. Их не было в живых уже, скорее всего, к тому моменту. Маму похоронили на деньги завода, на котором она работала, скинулись все сотрудники и руководство, на самый минимум хватило. Был поздний морозный ноябрь с жуткой метелью. Высокий глиняный холмик, засыпаемый снегом, и чёрный железный крест без венков. Такой я помню её могилу, которую видела первый и последний раз.

И впервые я тогда видела кое-что другое. Как уходит от нас душа. Какой невероятной свободой и божественной лёгкостью наполнен момент её отрывания от тела. Ровно в тот момент я перестала по ней плакать и больше никогда не начинала. Потому что ещё я видела и ощутила, как небольшая часть её света осталась со мной навсегда, слившись с моей душой. Поэтому моя мама жива для меня до сих пор, хоть и прошло уже очень много лет. Но она рядом, я просто знаю это. Какая-то её часть продолжает жить эту жизнь через меня.

Несколько месяцев я прожила одна, не выходя из дома, питалась старыми запасами в закатанных мамой банках ещё в прошлом году компотов и овощей, грызла сухари. Мама всегда их сушила для соседских коз. У самих у нас хозяйства не было, кроме огорода сзади дома. Где мы выращивали кабачки, огурцы и картошку. Их и ели потом всю зиму, пюре с солёным огурцом или кабачковой икрой.

Достаточно далеко от нашего дома, на расстоянии получасовой прогулки, начиналась весьма густо населённая деревня. Там было всё: и коровы, и козы, и куры, даже лошади. Когда мама разрешала отправиться туда за молоком, это было настоящим счастьем. Я ходила по всем дворам, болтая с местными жителями и гладя их животных. Козьего молока нам давала очень добрая старушка за сухари, которые я приносила. Она казалась мне такой невероятно старой, согбенной, в тончайшей, сморщенной, как пергамент, кожей, с глазами, поблекшими от катаракт. Но её душа по-прежнему сияла, ничуть не меньше, чем у других людей. И была молода и прекрасна. Её соседка всегда приберегала для меня несколько куриных яиц, зная, что когда я приду, мы сядем с нею на крыльцо и будем весело и долго болтать о всякой всячине. А она будет сидеть рядом со мной, слушать моё щебетание и вспоминать своего очень давно, много лет назад, потерянного сынишку. Который утонул в реке за деревней, когда ему было восемь лет. Я обязательно к ней заходила, мне нравилось с ней говорить и наблюдать тайком, как её душа будто рвётся и пульсирует в сторону моей от счастья.

Мама заболела в сентябре и умерла поздней осенью. Урожай мы собрать успели. В кладовой хранилось много заготовок, мне хватило на всю зиму. Иногда ко мне заходил сосед снизу. Бабушка, которая сидела со мной в дошкольном детстве, была его мамой. Но она пару лет назад как умерла. И он тоже остался тоже совсем один. Выпивал, все выпивают, но не до беспамятства, знал меру. Старался пить не часто, держал себя в руках, работал механиком в гаражах за трассой, чинил машины. По выходным тоже занимался своим маленьким огородом, как и мы. Он пытался мне помочь, оставлял немного еды иногда под дверью. Боялся, наверное, что я могу подумать, что ему от меня чего-то надо взамен. Я разговаривала с ним, спрашивала, как прошёл его день, но он отвечал не часто, отдавал мне что-то своё и молча уходил. Я знаю, что он пытался найти моего отца, чтобы тот вернулся. И однажды даже у них состоялся разговор. Ну как разговор, точнее драка. Отец был сильно пьян, когда дядя Толя наконец его нашёл и пришёл к ним домой. Где папа жил с новой гражданской женой. Папа тут же стал обвинять бывшего соседа, что он так волнуется обо мне, наверное, потому, что он был любовником моей мамы, и они сцепились. Больше после этого тот к нему уже не приходил.