Они договариваются о встрече ночью. «Пустельга» уходит, к «Прозе» подходит голый до пояса смуглый боец.
– А вы правда про нас книгу пишете?
Сергей на год младше «Прозы», он зенитчик, «сто лет воюет». Старший техник зенитно-ракетной батареи, а так как у украинцев не осталось авиации, то все зенитчики на передке, как пехота. Сергей приехал отправлять в тыловой район последнюю «Стрелу-10». За ненадобностью.
Он рассказывает о мирных жителях. Под Киевом полк проходил районы богатых пригородов – местной Рублевки, и люди смотрели на десантников зло, ругались. Даже когда им никто не угрожал, демонстративно отворачивались к стене, подняв руки.
Сергей вспоминает:
– Подъезжаем к одному дому, только встали, выбегает женщина: «Помогите, папа повесился!». Поднимаемся в дом, на втором этаже кабинет, в петле покойник, на столе включены два компа, софт для корректировки артиллерии. Нас услышал, испугался и повесился. А лучше всего нас встречали в Луганске, когда шли на Васильевку. До слез! И кормили, и обнимали. Именно там я понял, за кого мы воюем.
– А здесь местные как? – спрашивает «Проза».
– Как? Холодно. Мы им прежнюю жизнь поломали, новую не наладили. Их восемь лет не бомбили, как донецких. Говорят: «Чего вы сюда пришли? У нас нациков не было».
Сергей сплевывает и уходит в душевую. «Проза» удерживает его вопросом:
– А что-нибудь о русском характере?
Сергей улыбается:
– Играли раз в карты в окопе. Начался обстрел, прятаться бы надо, но доиграть хочется. А разрывы все ближе… от обстрелов устали все. А!
– Так доиграли?
– Почему нет? – Сергей уходит.
Около поста с двумя часовыми: они сидят, болтают, не отрываются от смартфонов (ужас по меркам Советской армии), останавливается КамАЗ, оттуда выпрыгивает высокий десантник с двумя рюкзаками – большой за спиной, маленький на груди.
На войне у всех два рюкзака: в большом – личные вещи, он хранится или в расположении батальона, или в грузовике, маленький берут с собой на передок – в нем лежит только самое необходимое.
Боец бравый, ладный, высокий, весь в наклейках, кепи козырьком на затылок, не хватает только тельняшки. Быстрым шагом он проходит в штаб. «Прозе» интересно, он спускается следом.
– Товарищ полковник, – слышит «Проза», – мне бы на передок. К ребятам! От роты семь человек осталось.
Боец гоняет желваки, от чего его рыжая щетина на щеках ходит ходуном. Ему назначают время убытия, он так же стремительно выходит.
– Правда, красавец? – «Проза» не может скрыть восхищения.
– А! – машет рукой «Дрозд». – Они не десантники… Наемники. Не все так просто.
– Что за рота – семь человек?
– Пятая. Объединили с шестой. Так называемый отряд «Шторм». Там все «краткосрочники» собраны. Потом поговорим.
Ему некогда, он изучает карту. Карте уже три недели, она вся исчеркана карандашными заметками.
«Проза» возвращается на крыльцо, где знакомится с бравым десантником. «Тубус» – москвич, жена с ребенком вернулась в Луганск, а он подписал контракт, сейчас вернулся из отпуска. «Тубус» пишет стихи. До того, как за ним приходит машина, он успевает прочесть одно стихотворение.
Машина привезла четверых, которые в сопровождении водителя спускаются в штаб. Там прохладнее, «Проза» идет следом. Вдруг тоже герои? Но нет. Эти четверо – «пятисотые». «Пятисотые» – бедствие профессиональной армии. Пока «Дрозд» расписывается на их рапортах, «Проза» изучает лица «пятисотых». Один молоденький, с лишним весом блондин – растерян. Двое других худые, высушенные, один молодой, другой постарше – смотрят с вызовом. На лице четвертого равнодушие. Они выходят.
– Вот так, Владимирыч, – обращается к «Прозе» «Дрозд», – здесь они струсили, а вернутся на гражданку, будут всем рассказывать, что командиры – мудаки.
– Почему?
– Психологическая защита. Никто не хочет винить себя в неудаче. Шел на контракт, мечтал о подвигах, а под обстрелами сломался. Кого винить? Не себя ж любимого. Потому всегда командиры виноваты, – «Дрозд» вытягивает раненную под Киевом ногу и кладет ее на соседний стул, указывая на черный ботинок: – Например, они уверены, что всю импортную экипировку нам Минобороны выделяет… Все эти «ловы», «криспи». А то, что мы все это за свои деньги покупаем, не верят.
Вечером снова стреляют HIMARSы. «Проза» с «Неоном» успевают забежать к часовому на крышу и издалека наблюдают прилеты по мосту Каховской ГЭС. Как и в прошлый раз: четыре из двенадцати.
– Неужели так сложно добавить «панцирей»? – недоумевает «Проза», когда-то окончивший военно-политическое училище ПВО в Ленинграде.
Глава 4
Каждый выбирает по себе
«Проза» просыпается на час раньше будильника, сгребает вещи в охапку и на цыпочках идет из спального подвала к машине, где в полной темноте одевается. Выходит к точке встречи, слушает, как замполит будит бойцов. Рядом стоит вчерашний снайпер.
– Нашли вчера ПНВ на СВД? – спрашивает «Проза».
– Нашел.
Андрею-снайперу пятьдесят семь. Они не говорят ни о войне, ни о книгах. Обсуждают, как правильно воспитывать мальчишек. «Проза» жалуется:
– Мой старший сын живет с девушкой-«нетвойняшкой», и наша каждая встреча начинается с его реплики: «Я не понимаю смысла этой войны». Каждый раз я повторяю ему разными словами одно и то же, он кивает, соглашается, а потом все заново: «Зачем мы напали на независимую страну?» Я не могу даже сына убедить…
– Пикуль. Надо было в детстве читать ему Пикуля. Может, и не очень с достоверностью, но правильно мужик материал подавал.
Своего второго номера Андрей зовет Лео. Низкого роста пожилой боец с усталым печальным лицом и крючковатым носом. Он молчит, видимо, дремлет стоя.
– Каждый должен выбрать свою очередь, – все-таки Лео все слышит, у него спросонья скрипучий голос, – ваш сын тоже однажды выберет свою. Рано или поздно. Отсидеться в стороне не получится. Надолго эта война.
– Каждый выбирает по себе, – цитирует Андрей стихи Левитанского.
Все собрались, и «Проза» не успевает познакомиться с Лео поближе.
Замполит сажает «Прозу» рядом с собой в кабину, остальные бойцы укладываются в кузов «профи» на покрышки и припасы, которые следует отвезти в окопы.
До передовой по прямой не больше сорока километров, но дорога длиннее: шоссе, проселок, какие-то лишенные освещения деревни, пашня и бездорожье.
На передовом пункте управления (ППУ) «Пустельга» просит «Прозу» не высовываться, чтобы не попасть на глаза комполка, его визит сюда с ним не согласован. Некоторое время «Проза» изучает дыру от снаряда в крыше и стене коровника аккурат над умывальником. В остальном повреждений у здания не видно.
Наша артиллерия ведет редкий беспокоящий огонь, и «Проза» учится различать звуки выстрела и прилета.
Следующая остановка – Сухая Балка, где расположена рота связи. Еще темно, видны только скаты землянки.
Наконец, светает, УАЗик едет вдоль передовой справа налево, выгружает припасы, бойцов, забирает других. Пятая совместно с шестой ротой, вторая, половина первой, четвертая – в каждой роте по 15–25 человек. Между ротами окопы охранения, это группы по три-четыре человека, состоящие из зенитчиков, саперов, есть даже приблудившийся артиллерист.
– Ниче, – говорит «Пустельга», – нормально командует.
