Брекзит и евроскептики. Европейцы против ЕС
Станислав Бышок
Брекзит и евроскептики. Европейцы против ЕС
© С. О. Бышок, 2016
© Книжный мир, 2016
Моим, родителям, посвящается
За Европу, но против Евросоюза: новые тренды Старого света
Не мог бы жить ни один народ, не умея сперва оценивать; но если хочет он сохранить себя, он не должен оценивать так, как оценивает сосед.
Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»[1]Европа перестала быть уютным местом. Современный Европейский Союз чем-то до боли напоминает поздний СССР. С одной стороны, большинство понимает, что корабль плывёт куда-то не туда и необходимо срочно менять курс – иначе поток мигрантов из мусульманских стран и исламский терроризм захлестнут Европу. С другой стороны, по-прежнему есть уверенность в том, что изначально корабль был спроектирован правильно и шёл в целом верным либеральным курсом, с общей валютой и открытыми границами. Что-то подобное было и в последние годы существования Советского Союза. Люди поддерживали перестройку и желали, чтобы система изменилась. Но в то же самое время – крепко держались за мифологию марксизма-ленинизма и Октябрьской революции, считая её в целом положительным историческим основанием своего государства.
Европейский Союз создавался как параллельное НАТО экономическое объединение, которое способствовало бы более успешному развитию некоммунистических стран континента и преодолению накопившихся у европейцев, особенно в XX в., взаимных страхов и недоверия. Недоверие преодолеть получилось не сразу: так, Франция под руководством маршала де Голля несколько лет блокировала вступление в ЕС Великобритании, опасаясь, что Лондон не только станет играть в объединении первую скрипку, но также привнесёт в европейский проект американское влияние, против чего Париж выступал категорически[2].
После ухода де Голля Великобританию всё же приняли в Европейский Союз в 1973 г., однако с тех пор британцы оставались самой негативно настроенной к ЕС европейской нацией[3]. Когда ближе к концу 1980-х гг. Брюссель стал пытаться сделать общеевропейский проект более централизованным и форсировать не только экономическое, но и политическое объединение континента[4], не кто иной, как премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, заявила: «Пытаться подавить национальную государственность и сконцентрировать власть в руках европейского конгломерата было бы в высшей степени ущербно и представляло бы опасность целям, которые мы стремимся достичь. Европа однозначно будет сильнее потому, что она включает в себя Францию как Францию, Испанию как Испанию, Британию как Британию, каждую со своими обычаями, традициями и идентичностью. Было бы глупо пытаться подогнать их под стандарты европейской идентичности»[5].
Тем не менее, Евросоюз продолжил своё расширение за счёт бывших стран Восточного блока. И европейская интеграция, чего опасалась Тэтчер, действительно стала носить всё более политический, а не только экономический характер[6]. Это означало, что всё больше полномочий стало уходить из-под юрисдикции национальных органов власти в ведение наднациональных, располагавшихся в Брюсселе институтов. Национальные государства Европы постепенно теряли свой суверенитет. Эта тенденция вызвала ответную реакцию со стороны политических сил, в основном правого спектра, которых всё чаще станут называть общим термином «евроскептики».
Пока Европейский Союз развивался относительно успешно, евроскептики были скорее маргинальной политической силой, не являясь конкурентом для больших, мейнстримовых партий, поддерживающих европейскую интеграцию. Кризисные явления начались где-то с середины 2000-х гг., причиной чего стал ряд взаимосвязанных внутренних и внешних факторов. Основным внутренним фактором являлся кризис еврозоны, связанный с разными экономическими показателями европейского «ядра», в лице Германии, Франции, Великобритании и Скандинавии, и «периферии»[7]. Европейское «ядро» было вынуждено поддерживать на плаву тонущую «периферию», находящуюся в атлантико-средиземноморской дуге от Ирландии до Греции.
Другой фактор, внешний, – это дестабилизация в регионе южного и восточного Средиземноморья. Дестабилизация привела к наплыву в Европу экономических мигрантов и беженцев из инокультурной, мусульманской среды, к чему Европа оказалась не готова. Причём неготовность Старого света заключалась не только и не столько в неудовлетворительной работе пограничников, с ними-то всё было в порядке, а в том, что с этими мигрантами делать.
Как вопрос интеграции мигрантов решался на Западе в предыдущие декады?[8] До конца 1980-х или начала 1990-х гг. в Германии, Франции, Великобритании и других западноевропейских странах политика интеграции вновь прибывших потенциальных граждан была сравнительно успешной. Тогда, во-первых, миграционное давление было относительно слабым. А во-вторых, государственная система, прежде всего система образования и труда, была настроена на встраивание мигрантов в европейское общество. Чтобы стать полноценным гражданином страны, мигранты должны были прикладывать к этому собственные усилия. И европейские государства им в этом помогали.
Почему система интеграции мигрантов стала давать сбои с конца 1980-х гг.? Во-первых, усилился миграционный поток, а во-вторых, и это принципиальный момент, изменилось само отношение к концепции интеграции, изменились господствующие политические тренды. К этому времени «поколение-1968»[9], те самые неотроцкисты и радикальные интернационалисты, которые участвовали в студенческих выступлениях в Париже и других западных столицах под лозунгами «Запрещаем запрещать!», вышли на лидирующие должности в истеблишменте своих стран[10]. У них появились седины и научные степени, убавилось радикализма, однако идеологический тренд Запада они поменяли, как бы сказал Маркс, капитально. На место интеграции, то есть встраивания вновь прибывших в европейское культурное поле, пришли концепции мультикулыурализма, толерантности и «позитивной дискриминации» национальных меньшинств. Левые постепенно отказались от концепции классовой борьбы, провозгласив вместо неё борьбу за права этнических, религиозных, тендерных и иных меньшинств, которые, с точки зрения «новых левых», всегда были угнетаемы в мире империалистической и капиталистической эксплуатации Запада. В качестве объекта заботы со стороны «новых левых», следовательно, всегда оказывались небелые и не-христиане (и, после увлечения левыми проблематикой арабо-израильского противостояния, ещё и не-иудеи)[11].
Согласно доктрине «поколения-1968», культуры нельзя делить на «свои» и «чужие», а в любой точке земного шара, в любом государстве могут и должны существовать и сосуществовать разные культуры. Согласно этой концепции, само понятие «своей» культуры или «доминирующей» национальной культуры есть пережиток колониального и расистского прошлого Европы. «Позитивная дискриминация» национальных меньшинств в Западной Европе достигла таких успехов, что в пригородах Берлина, Парижа, Брюсселя или Стокгольма они стали национальным большинством, а собственно европейцам, в том числе сотрудникам полиции, не рекомендуется там показываться без соответствующего подкрепления[12].
Политика «позитивной дискриминации», мультикультурализма и толерантности привела к тому, что даже система государственного образования перестала выполнять одну из своих базисных функций – воспитание лояльных граждан. В школах Франции или Германии, например, если имеется значительный процент арабо – или туркоязычных школьников, их объединяют в отдельные классы и нанимают учителей со знанием соответствующих языков. После уроков эти школьники возвращаются в кварталы, где живут преимущественно их же соотечественники, смотрят телепередачи на своём языке, социализируются в ресторанах, которые держат такие же мигранты. О какой интеграции можно говорить в этой связи? Какие для этого могут быть стимулы в государствах с развитой системой социальной поддержки для всех? Как радикально-секулярное общество, отказавшееся от христианства в пользу возведённой в статус религии доктрины мультикультурализма, может противостоять исламизации? Эти темы в своих работах рассматривают такие авторы, как Тило Саррацин в Германии[13], Мелани Филлипс в Великобритании[14] и Патрик Бьюкенен в США[15].
К концу 2010-х гг. европейские лидеры в лице канцлера Германии Ангелы Меркель и теперь уже бывшего премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона признали, что попытки построить на континенте мультикулыурное общество успехом не увенчались. Вместе с тем, реальных выходов из создавшейся ситуации предложено не было. Кэмерон заявил о необходимости прибегнуть к «мускулистому либерализму»[16], что по факту означает продолжение старой, не оправдавшей себя политики, но ещё более форсированными методами. Меркель лишь посетовала на то, что мигранты не особенно стремятся интегрироваться в немецкое общество и учить немецкий язык[17]. При этом позднее, летом 2016 г., даже после очередных террористических атак исламистов в Европе, канцлер Германии подтвердила, что будет и дальше продолжать политику открытых дверей для мигрантов из мусульманских стран[18].
Ещё в начале 1990-х гг. американский политолог Сэмюэл Хантингтон предложил концепцию «столкновения цивилизаций»[19] в качестве объяснительного принципа течения истории после прекращения Холодной войны. Согласно Хантингтону, распад советского блока и, прежде всего, самого Советского Союза не сделал мир безопаснее, демократичнее, лучше. Напротив, при распаде освободились разнонаправленные цивилизационные стремления народов, ранее скованные имперским владычеством или рамками противостоящих идеократических блоков – капиталистического и коммунистического.
Главенствующую роль в мировом процессе американский политолог отдавал не идеологиям, как его ученик и оппонент Фрэнсис Фукуяма[20], но цивилизациям. На разных этапах своего развития цивилизации могут усваивать те или иные идеологии, модифицировать их или от них отказываться. Тем не менее, цивилизации существенно более устойчивы в мировой истории, чем идеологии, которые носят временный характер. Цивилизационные противоречия с окончанием Холодной войны не только не сошли на нет, но ещё более обострились.
Наиболее склонной к агрессии и экспансии, в том числе демографической, Хантингтон называет исламскую цивилизацию. Несмотря на то, что ислам не является доминирующей религией, войны и вооружённые конфликты с участием исламских акторов явно превалируют в новостных сводках. Это явный парадокс, учитывая, что мусульман, будь то бывшая Югославия или Ближний Восток, мейнстримовая пресса и интеллектуалы склонны называть жертвами агрессии соседей.
До начала 2000-х гг. для большинства европейцев проблемы исламского мира были чужды, однако сейчас многие на Западе знают, чем бурка отличается от хиджаба, что такое салафизм и в чём специфика халяльного забоя скота. Знают не из-за какого-то особого интереса к мусульманской теме, но вследствие того, что видят всё это на улицах собственных городов. На этих же улицах маршируют левые и антифашисты с призывами «Беженцы, добро пожаловать!» и проклятьями в адрес своих негостеприимных, «расистских» соотечественников. По мнению марширующих, не существует никакой связи между наплывом инокультурных мигрантов и увеличением количества насильственных преступлений в районах их обитания. А в радикализации живущих в Европе мусульман они винят европейцев-христиан, которые не проявляют к гостям достаточной заботы и при приёме на работу, какой скандал, отдают предпочтение людям своей культуры и религии[21]. Впрочем, здесь нет ничего нового. Ещё в 1960-е гг., когда в США бушевали негритянские бунты, выливавшиеся в поджоги, погромы и убийство белых, многие левые и либеральные интеллектуалы склонны были винить в этом не что иное, как «белый расизм»[22].
«Хватит это терпеть!», – заявили евроскептики. В Европейском Союзе со столицей в Брюсселе евроскептики увидели не только наднациональную структуру, забирающую суверенитет у национальных государств, но также и основной проводник политики мультикультурализма и открытых дверей, уничтожающий христианские основы европейских стран и ставящих под угрозу дальнейшее существование Европы как уникального этнического и культурного конгломерата. На самом деле евроскептики не против Европы, скорее наоборот – они сторонники старой, традиционной Европы. Не Соединённые Штаты Европы, но Европу Отечеств они видят своим идеалом. А брюссельская бюрократия для них – это символ анти-Европы и средоточие всех самых разрушительных социальных, политических и моральных трендов.
К 2010-м гг., особенно в связи с крайне удачными для противников Брюсселя выборами в Европейский парламент (2014 г.) и референдумом о выходе Великобритании из ЕС (2016 г.), евроскепти-цизм из полумаргинального явления уверенно стал «новой нормой» Европы[23]. Маршал де Голль, которого многие евроскептики считают олицетворением старой, лучшей Европы, выступая в 1959 г. в Страсбурге, провозгласил[24]: «Да, я говорю именно о Европе, о Европе от Атлантики до Урала, о той целостной Европе, которая и будет решать судьбы мира!».
Станислав Бышок, 4 августа 2016 г.Введение. Типология евроскептиков
23 июня 2016 года в Великобритании прошёл референдум, на котором большинство голосов (51,89 %) было отдано за выход страны из Европейского союза. «Катастрофический сценарий, которого все так боялись, сегодня стал явью, – прокомментировал волеизъявление британцев финансист Джордж Сорос. – Теперь распад ЕС практически неизбежен»[25].
Результаты референдума поразили многих, учитывая, какую мощную кампанию национальные и международные медиа, а также политики, включая президента США Барака Обаму, вели, чтобы убедить британцев оставаться в Евросоюзе. Представители мейнстрима и истеблишмента были шокированы. Однако радовались евроскептики – люди, долгие годы последовательно выступавшие против ЕС. День 23 июня стал их праздником.
Согласно Кембриджскому словарю английского языка, евроскептик – это человек, как правило политик, выступающий против большей интеграции Великобритании в структуры Европейского Союза[26]. Оксфордский словарь английского даёт более широкое определение: евроскептик – это человек, который противится усилению влияния Европейского Союза[27].
Разделение между европейской интеграцией как идеей и Европейским Союзом как реально существующей политической конструкцией зачастую размыто[28]. Так, например, существование европейской идентичности (или идентичностей) возможно, а «евросоюзовской» идентичности, предполагающей лояльность к наднациональным политическим институциям, – нет.
Исследователи выделяют «жёсткий» и «мягкий», реформистский варианты евроскептицизма[29]:
• Жёсткий евроскептицизм предполагает базовую оппозицию к ЕС и европейской интеграции как таковой. Партии, придерживающиеся данного подхода, либо прямо выступают за выход своих стран из европейского проекта, либо проводят политику, прямо противоположную основным идеям европейской интеграции.
• При мягком, реформистском варианте евроскептицизма нет тотального неприятия европейской интеграции и членства соответствующей страны в ЕС, однако присутствует явно артикулированное недовольство одним (или несколькими) аспектами политики, проводимой ЕС в настоящее время. Данное недовольство обосновывается, как правило, несоответствием политики ЕС национальным интересам своей собственной страны.
Выделяют также содержательные характеристики критики ЕС, лежащие в основе той или иной формы евроскептицизма[30]:
• «Социальный евроскептицизм» обычно связывают с началом мирового экономического кризиса 2008 года. Хотя проведённые исследования, как правило, не показывают сильной корреляции между обеднением населения и ростом поддержки партий с евроскептической риторикой, экономический разрыв между богатыми и бедными странами ЕС вполне очевиден. Это говорит о том, что в перспективе, при продолжении кризисных явлений, социальный евроскептицизм может возрастать.
• «Евроскептицизм, базирующийся на предубеждениях». Провал политики мультикультурализма, невозможность удовлетворительной интеграции европейскими странами новых граждан, прибывших из государств иной культуры, и кризис с массовой нелегальной иммиграцией и беженцами из Ближнего Востока и Африки, приводящие к столкновениям на этнорелигиозной почве, ставятся в вину Брюсселю.
• «Рациональный евроскептицизм» предполагает хорошую информированность о принципах и недостатках работы европейских институций, о плюсах и минусах членства той или иной страны в ЕС, а также причинах и последствиях ведения той или иной политики. Особое внимание рациональные евроскептики обращают на проблемы регулирования рынков ЕС и диспропорциональность распределения бюджетов.
• «Евроскептицизм, основанный на критике норм ЕС». Несмотря на то, что принятие общих законов и норм является одним из центральных аспектов евроинтеграционного процесса, данные нормы всё чаще становятся причинами конфликтов между странами-участницами, будь то вопрос контроля границ или соблюдение демократических норм в том или ином государстве.
В рамках данной работы будут описаны партии, относящиеся как к радикально-евроскептическому, так и к реформистскому лагерям. Будут рассмотрены их история, базовые идеологические принципы и их возможные изменения с течением времени, их участие в избирательном процессе как на национальном, так и на общеевропейском уровне, а также их текущее положение, включая рейтинги и реакцию на политические вызовы последнего времени.
Австрия
Австрийская партия свободы (Freiheitliche Partei Osterreichs): Долгий путь к президентству
В отличие от большинства других евроскептических партий, Австрийская партия свободы (АПС) имеет более чем полувековую историю. Партия является продолжением Федерации независимых – политической силы, основанной в 1949 г. как национально-либеральная альтернатива двум главным партиям страны – социал-демократам и Австрийской народной партии, которые, в свою очередь, были наследниками Марксистской и Христианско-социальной партий межвоенного периода. Основанная двумя либеральными журналистами из Зальцбурга, Федерация независимых стала пристанищем широкого круга людей, недовольных австрийским политическим мейнстримом, включая сторонников свободного рынка, популистов и даже бывших нацистов[31].
Партия получила 12 % на общенациональных выборах 1949 г., однако затем её популярность стала падать. В 1956 г. Федерация независимых объединилась с небольшой Партией свободы и тогда получила своё нынешнее название.
Первым лидером АПС стал бывший министр сельского хозяйства в нацистском правительстве Австрии и офицер СС Антон Райнтхаллер (Anton Reinthaller), что способствовало сдвигу доселе политически аморфной структуры вправо. Процесс денацификации Австрии не привёл к остракизму всех, кто был так или иначе связан с нацистским периодом в истории государства, поэтому АПС не только соревновалась, но и сотрудничала и с социал-демократами, и с Австрийской народной партией в региональных советах, хотя и долго не была представлена на общенациональном уровне. В 1957 г. АПС и «народники» выставили единого кандидата на президентских выборах.
В 1958 г. лидером АПС стал Фридрих Петер (Frederich Peter), также бывший офицер СС, который в 60-е и 70-е гг. сместил политику партии к центру. В 1966 г. коалиция социал-демократов и «народников» распалась после того, как «народники» набрали достаточно голосов, чтобы править единолично. Это привело к необычному альянсу, политическому и дружескому, между социал-демократами, которых возглавлял тогда политик еврейского происхождения Бруно Крейски (Bruno Kreisky), и АПС.
В 1967 г. в АПС произошёл внутренний раскол, приведший к выходу из партии наиболее радикально настроенных националистов, объединившихся в Национал-демократическую партию. АПС же пошла другим путём и под влиянием социал-демократов вступила в 1978 г. в «Либеральный Интернационал» (Liberal International)[32].
В период руководства Петера партия не набирала более 8 % голосов на национальных выборах.
В 1980 г. лидером АПС стал либерал Норберт Штегер (Norbert Steger), который хотел преобразовать партию в умеренных центристов, сделав аналогом немецкой Свободной демократической партии (Freie Demokratische Partei). В фокусе политики Штегера были идеи свободного рынка и уменьшения влияния государства на жизнь общества. Политика либерализации, одобряемая социал-демократическими партнёрами АПС, не принесла успеха партии, т. к. австрийское общественное мнение в тот период стало поворачиваться вправо. В 1983 г. АПС и социал-демократы организовали избирательный альянс, однако участие в выборах стало неудачным для «свободовцев», набравших менее 5 % голосов. В течение последующих лет поддержка партии упала до 2–3%, что привело к внутренним нестроениям в руководстве АПС.
В 1983 г. правый националист Йорг Хайдер (Jörg Haider) возглавил важное для партии отделение в провинции Каринтия. В отличие от остальной страны, где поддержка партии падала, на местных выборах 1984 г. АПС набрала в Каринтии 16 %. Хайдер постепенно стал восприниматься многими «свободовцами» как претендент на роль нового лидера партии.
На общепартийном съезде в Инсбруке в 1986 г. Хайдер набрал 58 % голосов и, поддержанный консервативной и пангерманской фракциями, стал новым руководителем АПС. В том же году предвыборная коалиция АПС и социал-демократов прекратила своё существование. Под руководством Хайдера АПС на прошедших в том же году выборах в национальный совет Австрии набрала 9,7 % голосов, получив 12 мандатов. Становясь более правой и популистской, партия приобретала голоса, но при этом её радикализм снижал возможность организовывать коалиции с другими партиями.
В 1989 г. АПС выиграла региональные выборы в Каринтии, набрав 29 % голосов, и создала коалицию с Австрийской народной партией. Хайдер был назначен губернатором региона. На общенациональных выборах следующего года партия сконцентрировалась на проблеме иммиграции и критике Евросоюза. После своих двусмысленных замечаний, когда он объявил трудовую политику нацистской Германии более приемлемой, чем нынешняя австрийская, Хайдер совместными усилиями «народников» и социал-демократов был смещён с должности губернатора, хотя потом извинился за своё высказывание. Это не повлияло на поддержку АПС, которая в том же году успешно выступила на трёх региональных выборах, в т. ч. в Вене.
В 1993 г. АПС начала кампанию «Австрия прежде всего!», призывая провести референдум по вопросу сокращения иммиграции. В ходе подготовки к референдуму партия говорила, что «защита культурной идентичности и социального мира в Австрии требует прекращения иммиграции». Инициатива вызвала протест у либерального крыла партии (в частности, из-за лозунга «Австрия – не страна для иммиграции»), после чего пятеро депутатов национального парламента покинули партию, организовав движение «Либеральный форум». «Либеральный Интернационал», в свою очередь, начал процедуру исключения АПС, но партия, не дожидаясь окончательного решения, сама вышла из данной структуры, а её место там занял отколовшийся «Либеральный форум».
В 1996 г. партия удачно выступила на выборах в Европарламент, получив 27,5 % голосов и 6 мандатов.
В 1999 г. Хайдер снова был избран губернатором Каринтии, а на общенациональных выборах АПС набрала 27 %, согласившись на формирование коалиционного правительства с Австрийской народной партией. По закону, Хайдер должен был стать федеральным канцлером, однако, чтобы избежать международного скандала, обеими партиями были принято решение, назначить канцлером представителя «народников». Взамен АПС получила два министерских поста – финансов и социальных связей. Однако международный скандал, связанный с обвинениями Хайдера в «нацизме», всё равно начался, после чего Хайдер, которому не дали быть даже министром, ушёл с поста лидера партии, уступив место Сюзан Рейсс-Пассер (Susanne Riess-Passer). Все четырнадцать (на то время) стран-участниц ЕС пригрозили Австрии дипломатическим бойкотом и иными санкциями в случае, если в правительстве будут представители АПС. Руководство ЕС выпустила документ, в котором говорилось, что «принятие АПС в коалиционное правительство легитимизирует крайне-правых в Европе».
Через некоторое время санкции были сняты после доклада, в котором утверждалось, что в долгосрочной перспективе санкции могут лишь увеличить популярность АПС и создать у австрийцев негативный образ ЕС. Отметим, что когда в 1994 г. постфашистское Итальянское социальное движение (Movimento Sociale Italiano) вошло в правительство страны, никаких санкций против Италии не последовало.
В 1999 г. на выборах в Европарламент АПС набрала 23,4 % голосов, что было ниже результата прошлых лет (27,5 %), и получила 5 мандатов.