Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники
Духовным отцом национал-социализма часто называют Дитриха Эккарта, который был на двадцать один год старше Гитлера и которому будущий фюрер посвятил библию национал-социализма, свою книгу «Майн Кампф». Остроумный журналист Эккарт вел богемный образ жизни и, как следствие, пристрастился к спиртному и морфию. Он писал пьесы, некоторые из них принесли ему широкую известность в узких кругах: «Генрих VI», «Лягушачий король», «Отец семейства», «Генрих Гогенштауфен», а также названная им «делом всей жизни» трагедия «Лоренцаччио». Какое-то время Эккарт даже находился в психиатрической клинике, где ему удалось наконец поставить свои драмы, используя в качестве актеров содержавшихся там больных (8). Он умер в декабре 1923 года от белой горячки.
Другие персонажи свежеиспеченной Национал-социалистической рабочей партии представляются нам не менее колоритными фигурами. Например, будущий идеолог движения Альфред Розенберг являлся эмигрантом из России, говорил по-русски лучше, чем по-немецки, и еще в 1917 году в Москве получил диплом архитектора. Что символично – за проект крематория. Розенберг был одержим намерением создать новую расовую мораль, новую элиту, новый эстетический идеал. Забегая вперед, отметим – это ему вполне удалось.
Храбрый фронтовик и ярый гомосексуалист Эрнст Рём обеспечил движению поддержку военных и ветеранов, вроде будущего «наци № 2» Германа Геринга, героя Первой мировой войны, воздушного аса, последнего командира легендарной эскадрильи «Рихтгофен», национальной святыни германских ВВС. Из фронтовиков были также Рудольф Гесс, бывший научный ассистент у всемирно известного геополитика, профессора Мюнхенского университета Хаусхофера, и будущий министр иностранных дел Иоахим Риббентроп (хотя открыто он примкнул к движению позже). Риббентроп во время Первой мировой воевал на Восточном фронте, заслужил Железный крест, имел несколько ранений, в том числе тяжелое.
И прочие ветераны НСДАП оказались не лишены человеческих достоинств. Известно, что будущий глава смертоносных СС и палач Европы Генрих Гиммлер был лично фантастически честен и презирал роскошь. Даже в эпоху расцвета Третьего рейха он получал относительно небольшое жалованье – около 24 тысяч марок в год, которые тратил экономно, а поездки своих пожилых родителей на служебном транспорте СС оплачивал из собственного кармана.
Любопытно, что в свое время отец Гиммлера предпринял выдающееся путешествие на санях через царскую Россию – аж до Новой Земли, и он никогда не мог забыть свое впечатление от бескрайних русских просторов. В школе папа будущего рейхсфюрера СС часто рисовал мелом карту на доске и доказывал невозможность завоевания России с запада.
«Россия – это открытый треугольник, – говорил ученикам Гиммлер-старший. – Кто бы ни пытался напасть на нее с запада, сумеет захватить лишь огромные снежные пустоши и неизбежно повторит печальную судьбу Наполеона» (9). Но для чего существует чужой опыт – чтобы его никто никогда не учитывал.
Однако пока перед юной партией стояли куда более актуальные задачи, нежели военные завоевания. Позже Гитлер в книге «Моя борьба» вспоминал о первоочередных шагах национал-социалистов: «Только на путях пропаганды можно было создать первое небольшое ядро, проникшееся идеями нашего нового учения, и затем можно было подобрать тот человеческий материал, из которого позднее должны были создаваться первые элементы организации» (10).
В начале 1920 года Гитлер, как человек ответственный в партии за пропагандистскую работу, сразу же приступил к организации крупнейшего митинга, о котором столь малочисленная партия раньше и не мечтала. И митинг состоялся 24 февраля 1920 года в известном в Мюнхене пивном заведении «Хофброй-хаус» на две тысячи посадочных мест (политические собрания часто проходили и проходят в Германии в тамошних огромных пивных). В ходе своего выступления Гитлер впервые огласил сочиненные штатным экономистом партии Готфридом Федером двадцать пять пунктов программы Национал-социалистической рабочей партии Германии. Многие пункты партийной программы отвечали настроениям низших классов и подразумевали, например, отмену нетрудовых доходов, национализацию трестов, дележ прибыли крупных промышленных предприятий с государством, ликвидацию земельной ренты и спекуляции землей и т. д. В заключение собрания присутствующими единогласно была принята резолюция против решения властей передать еврейской общине в Мюнхене 40 тонн пшеничной муки для выпечки мацы, «в то время как 10 000 тяжелобольных не имеют хлеба» (11).
Да, уже тогда еврейская тема Гитлером эксплуатировалась по полной партийной программе. В свои выступления он даже вставлял словечки на идиш и веселил публику нарочитым еврейским акцентом: «Это интернационал диктатуры еврейских биржевиков. У этого народа общее происхождение, общая религия и общий язык – «ви таки знаете, это язык жестов» (12).
Гитлер, несомненно, понимал то, «что называют общественным мнением, скорее заслуживает имя общественных чувств» (Дизраэли). Частью пропаганды НСДАП стала точно организованная, детально отточенная реализация научно обоснованного психологами Ле Боном и МакДугаллом пренебрежения массой, и квалифицированный пропагандист Адольф Гитлер с этими трудами был знаком. Ле Бон определял массу как субстанцию, полностью подверженную чужому влиянию, легковерную и некритичную толпу. Он утверждал, что индивид в толпе перестает ощущать себя сознательной личностью, и делал вывод: тот, кто хочет воздействовать на массу, должен рисовать картину бытия сильными мазками, преувеличивать и всегда повторять одно и то же. В том же ряду находится положение МакДугалла о том, что уровень толпы определяется ее наименее образованными представителями.
Гитлер считал, что людям нужны не только идеи, но и символы, которые всколыхнули бы их веру. Нарядность и красочность должны привлекать массы, как и акты насилия, которые вселяют в них уверенность в своем превосходстве над слабыми.
Для решения первой задачи летом 1920 года Гитлер выдвинул идею, которую можно назвать блестящей. По его мнению, партии не хватало эмблемы, флага, символа, то есть того, что четко отражало бы цели новой организации и завладело бы воображением народа. Так с герба ордена Туле была извлечена свастика, которая со временем стала одним из главных символов нацистской пропаганды.
Ну, и, как говорится, «добро должно быть с кулаками». По поручению партии ранее имевший судимость часовщик Эмиль Морис стал сколачивать отряды боевиков. 3 августа 1921 года в структуре нацистской партии возник «гимнастический и спортивный отдел». 5 октября «гимнасты» и «спортсмены» получили новое название – «штурмовые отряды» (СА). Позже Гитлер так определял цель их появления: «Начиная с 1920 года, совершались непрерывные нападения на собрания и на ораторов. Чтобы противостоять этому террору, проводить собрания и защищать ораторов и руководителей, из молодых членов партии был создан отряд самозащиты, который назвали штурмовым отрядом» (13).
Возникающий партийный аппарат помогает Гитлеру в его усилиях, и вскоре жалкие, написанные от руки объявления о собраниях меняются на размноженные типографским способом красочные приглашения. Одновременно партия начинает публиковать сведения о своих митингах в местной националистической газетенке «Мюнхенер беобахтер»[5]. На столики в пивных, где проводились мероприятия, выкладываются проспекты и листовки. Более того, Гитлер решился на неслыханный доселе шаг – взимание входной платы за присутствие на публичных мероприятиях маленькой, неизвестной партии.
Для пополнения партийной казны также выпускались облигации, которые члены партии должны были приобретать и распространять; только в первой половине 1921 года было выпущено не менее 40 000 таких облигаций по десять марок каждая (14). Далее следует приказ по партии – каждый член партии должен завербовать трех новых, а также одного подписчика на «Фёлькишер беобахтер». Порою для добычи денег в ход шли и совсем уже нетрадиционные приемы. Так, бордель на берлинской Тауэнтциенштрассе, по инициативе одного из основателей партии Шойбнера-Рихтера, служил национальному делу, переводя свои доходы в адрес штаб-квартиры партии в Мюнхене (15).
Все эти весьма энергичные меры скоро дали зримый результат. Если в конце января 1922 года партия насчитывала всего 6000 членов, то в ноябре следующего их число уже превышает 55000. О том, что партия уже вошла в широкое сознание, косвенно свидетельствовало и распространившееся прозвище партийцев – «наци» – сокращенная форма от «национал-социалист», а для баварцев уменьшительно-ласкательное от имени Игнац, что носило доверительно-фамильярный оттенок (16).
Гитлер продолжал следить и за тем, чтобы партия продолжала вызывать симпатии у широких слоев трудящихся. Все сторонники Движения (слово официально писалось с большой буквы) приходили на митинги без галстуков и воротничков и одевались весьма скромно, дабы тем самым вызывать доверие к себе простых рабочих. Кроме того, чтобы показать массовость, демократичность и доступность партии, всячески популяризировались хоровые декламации патриотических стихов и политических речевок, что создавало у присутствующих ощущение силы Движения и его сплоченности в достижении поставленных задач.
Сам Гитлер, выступая в дискуссиях, всегда говорил свободно, без подготовки, но заранее приказывал членам партии подавать определенные реплики, которые, создавая впечатление живой реакции на выступление, придавали силу его высказываниям. Не довольствуясь достигнутым, он послал несколько своих человек на курсы ораторского мастерства, организованных левыми партиями для своих членов. Смысл разведки состоял в том, чтобы узнать темы выступлений оппонентов в дискуссиях и во время выступления давать им достойный отпор.
Так из усилий нескольких людей родилась мощная политическая сила, деяния которой во многом определили историю ХХ века. К тому времени признанным лидером партии, ее неутомимым двигателем и мозговым центром стал Адольф Гитлер. Генерал Людендорф, центральная фигура правого политического лагеря Германии той эпохи, искренне восхищался Гитлером и был готов к союзу с неожиданно мощным партнером: «Он единственный человек, обладающий политическим чутьем», – сказал генерал о ефрейторе (17). Когда французский философ Бертран де Жувенель спросил Гитлера о причинах его успеха, тот ответил: «Говорят о моем голосе, моем даре гипнотизера, моих качествах оратора. Чушь! Мой секрет куда проще: в головах немцев царил беспорядок, а я упростил для них все проблемы» (18).
В 1924 году американский исследователь Уолтер Липманн в своей прославленной работе «Общественное мнение» определил, что «всем процессом восприятия управляют стереотипы – предвзятые мнения». Для закрепления в сознании масс стереотипов пропаганда использует многократное, настойчивое повторение одних и тех же слов, фраз, которые, в конце концов, становятся символами. В наши дни это заклинания вроде «свобода слова», «демократия», недавно – «перестройка», «общечеловеческие ценности». Постоянное воспроизведение сфабрикованных стереотипов создает предпосылки для их некритического восприятия и усвоения аудиторией как некой объективно существующей реальности (19).
Еще в начале 20-х годов прошлого века нацистские идеологи начали планомерно создавать пропагандистские стереотипы: «обездоленного и преданного немца», «еврея-ростовщика», «кровопийцы и банкира», «марксиста-разрушителя нравственных начал и семьи», «негроидных народов – французов и итальянцев», «англичан – душителей немецких национальных интересов». Гитлер откровенно заявлял: «Все искусство тут должно заключаться в том, чтобы заставить массу поверить: такой-то факт действительно существует, такая-то необходимость действительно неизбежна, такой-то вывод действительно правилен и т. д. Вот эту самую простую, но великую вещь надо научиться делать самым лучшим, самым совершенным способом» (20).
И сам Гитлер в огромной степени обладал даром всех великих демагогов – умением сводить сложные вопросы к пламенным призывам и крылатым фразам. «В ранние годы он владел голосом, речью и аудиторией так, как не получится никогда и ни у кого», – вспоминал бывший пресс-секретарь Гитлера Эрнст Ханфштангль (21).
«Гитлер прошел быстрым уверенным шагом, безусловно выдававшим в нем бывшего военного, – описывает Ханфштангль одно из собраний. – Первые десять минут он излагал историю последних трех-четырех лет, очень грамотно аргументируя свою позицию. Негромким сдержанным голосом он нарисовал картину происходившего в Германии с ноября 1918 года: крах монархии и Версальский мир, основание республики после бесславного поражения в войне, понимание ошибочности международного марксизма и пацифизма, вечная классовая борьба и в результате – безнадежная патовая ситуация с работодателями и рабочими, с националистами и социалистами. Когда он чувствовал, что аудитории интересна тема его речи, он слегка отодвигал левую ногу в сторону, как солдат, стоящий по стойке «вольно», и начинал активно жестикулировать, демонстрируя богатейший арсенал жестов. В его речи не было того лая и криков, которые выработались у него позже, у него был потрясающий насмешливый юмор, который, обличая, не был оскорбительным. По мере приближения к основной теме своей речи он стал говорить быстрее, его руки отмечали главные моменты тезисов и антитезисов, сопровождая взлеты и падения его интонации, усиливая масштабность проблем и подчеркивая основные идеи. Иногда ему возражали. Тогда Гитлер слегка подымал правую руку, будто ловя мяч, или сгибал руки и одним-двумя словами возвращал аудиторию на свою сторону. В паре метров от меня сидела молодая женщина, ее глаза были прикованы к говорящему. Словно в религиозном экстазе, она перестала быть собой и полностью попала под колдовство абсолютной веры Гитлера в будущее величие Германии» (22).
Довольно часто Гитлер заканчивал свое выступление произнесением клятвы верности, которую участники собрания должны повторять следом за ним, или же, вперив глаза в потолок зала, скандировал: «Германия! Германия! Германия!», пока то же самое не начинал хором повторять весь зал (23).
Пытаясь понять, почему Гитлер столь сильно влиял на свое окружение, известный психолог Э. Фромм называет несколько причин: непоколебимая уверенность в своих идеях; простота речи; актерское дарование; совершенное владение тембром и эмоциональными оттенками своего голоса; неподдельность эмоций; исключительная память; умение рассуждать на любую тему (24). Можно добавить, что все эти качества у него были тщательно тренированы, отрепетированы и приспособлены к пропагандистской работе.
Кроме того, Гитлер заботился о том, что сегодня бы назвали пиаром. Фотограф Генрих Гофман (в будущем близкий друг Гитлера) получает редакционное задание впервые сфотографировать таинственного вождя и сталкивается с неожиданными трудностями: «Гитлер имеет серьезные основания для того, чтобы не разрешать себя фотографировать. Это один из множества ходов в той политической игре, которую он ведет, и то, что он прячется от фотографов, дает поразительные результаты. Все о нем слышали и читали, но никто еще не видел, как он выглядит. Люди заинтригованы, они сгорают от любопытства, вот почему они валом валят на его митинги. Приходят из любопытства, а уходят членами его движения» (25). Не гнушался будущий вождь нации и общения с простыми смертными. «В ранние годы, когда Гитлер еще не был так хорошо известен в Германии, он часто останавливал свою машину, чтобы протянуть небольшую сумму денег или пачку сигарет молодым бродягам. Однажды он заметил человека, идущего в одиночестве под проливным дождем, и, остановив машину, отдал незнакомцу свой плащ» (26).
Но, конечно, целью подобных демаршей являлась не дешевая благотворительность. «Задачей пропаганды является неустанная забота о том, чтобы завоевывать все новых и новых сторонников данных идей. Задачей же организации всегда будет неустанная забота об отборе наиболее ценных из сторонников движения с целью превращения их в членов партии. Вот почему пропаганда не обязана специально заботиться о том, насколько завоеванные ею сторонники являются людьми способными, людьми понимающими, людьми с интеллектом. Организация же, наоборот, специально занята тем, что из всей массы сторонников она самым тщательным образом отбирает именно те элементы, которые действительно способны обеспечить победу движению» («Майн Кампф») (27).
Как видим, фюрер весьма четко ставил задачи и расставлял приоритеты: «Первейшая задача пропаганды завоевывать симпатии тех людей, из числа которых впоследствии составится организация. Первейшая задача организации завоевать тех людей, которые пригодны для дальнейшего ведения пропаганды. Вторая задача пропаганды – подорвать веру в существующий порядок вещей и пропитать людей верой в новое учение. Вторая задача организации – борьба за власть, чтобы таким путем обеспечить окончательный успех данного учения» (28).
И еще одно любопытное откровение фюрера, характеризующее его внимание к проблеме кадров: «Когда я говорю с людьми, – как-то обмолвился он в узком кругу, – особенно не входящими в партию или с теми, кто собирается порвать с нами по той или иной причине, я всегда говорю так, будто с их решением связана судьба нации. Что они могут показать пример многим, кто последует за нами. Каждый человек, богатый или бедный, где-то внутри себя ощущает некоторую незавершенность. Жизнь полна тягостных разочарований, с которыми люди не могут справиться. Где-то внутри них дремлет готовность рискнуть последним, отважиться на поступок, который сможет изменить их жизни. Они готовы потратить последние деньги на лотерейный билет. Моя задача направить эти стремления в политическое русло. В сущности, каждое политическое движение основывается на желании своих сторонников, мужчин и женщин, лучшей жизни не только для себя, но и для своих и чужих детей. Это не только вопрос денег. Кроме того, немцы чтят историю. Миллионы их соотечественников погибли в войне, и когда я взываю к этим жертвам, высекается первая искра. Чем скромнее человек, тем сильнее его стремление ассоциировать себя с вещами большими, чем он сам» (29).
Тем более, в Германии того времени действительно наблюдался патриотический подъем, связанный с очередным обострением немецко-французских отношений. В 1923 году в обеспечение репарационных выплат Франция оккупировала главный промышленный район Германии – Рурскую область. Вступавшие в Рурскую область французские войска столкнулись с пассивным сопротивлением немецкого народа. Их встречали на улицах огромные скопления людей, с неприязнью и ожесточением певших патриотическую «Вахту на Рейне». Вскоре французские войска расстреляли из пулеметов демонстрацию рабочих на территории завода Круппа в Эссене. Погибло тринадцать немцев, и свыше тридцати ранено. В похоронах жертв оккупационного произвола участвовало свыше полумиллиона человек.
Кроме того, перед французским военным судом предстал молодой нацист, некто Лео Шлагетер. Несмотря на предупреждение французских властей, что саботажников будут казнить, Лео организовал взрыв на железной дороге. Казнь юного нациста-саботажника вызвала возмущение в Германии – сограждане Лео задавали себе вопрос, насколько правомерно убийство немецкого гражданина на немецкой территории в мирное время.
Шлагетер, вступивший в нацистскую партию годом раньше, стал для нацистов одним из первых героев в их пантеоне мучеников. Ну и конечно, герои требуют отмщения. Вальтер Кадов, который выдал Лео французским властям, через некоторое время был убит неизвестными. Согласно официальной нацистской историографии, акт возмездия совершили Рудольф Гесс и Мартин Борман.
Драматические события в Рурской области, наряду с новыми экономическими ультиматумами союзников, спровоцировали экономический крах и невиданную в истории Германии инфляцию. К 30 ноября 1923 года эмиссия достигла 4000 квинтильонов (миллиард миллиардов) марок. Банки брали 35 процентов в день за кредит, а выдавали вкладчикам только 18 за год. Мелкие вкладчики и владельцы правительственных облигаций потеряли все.
В то же время правительство, землевладельцы, которые погасили все свои полисы, промышленники, которые, возвращая свои долги бесполезными бумажками, становились абсолютными собственниками основного капитала, оказались в громадном выигрыше. Это стало одним из самых больших и грубых перераспределений богатства в истории ХХ века, сравнимого только с приватизацией на постсоветском пространстве. Для миллионов жертв Большой инфляции ее наследством явилась неугасимая ненависть к Веймарской республике, к ее истеблишменту, к Версальскому договору, к союзникам и ко всем тем, кто был с ними связан в Германии. Лозунг Гитлера «Долой предателей Отечества, долой ноябрьских преступников!» нашел сотни тысяч преданных сторонников. Немецкий средний класс изменил свою ориентацию – с демократической на националистическую.
Понятия «Родина», «патриотизм», «национальное возрождение» всегда являются беспроигрышными доводами в устах манипулятора сознанием. Но не менее важно найти для них объединяющую, точную и ёмкую формулировку. В 1923 году немецкий писатель-националист (и, кстати, большой почитатель Достоевского) Артур Мёллер ван дер Брук использовал термин «Третий рейх» для названия своей книги[6]. Симпатизируя расовой доктрине, Мёллер призывал немцев поддержать теорию превосходства нордической расы. Будущее, говорил он, целиком лежит в неразрывном союзе между Пруссией и остальной Германией. Он призывал соотечественников вернуться к сути примитивных и классических времен и продемонстрировать свое презрение к западному рационализму. Германия должна стать авторитарным государством с полностью централизованной, контролируемой и плановой экономикой. Все эти идеи и были изложены в его главной работе «Третий рейх» (1923).
Гитлер мгновенно оценил пропагандистскую привлекательность нового термина – «Третий рейх». Это название нравилось ему и потому, что имело некую мистическую связь со Средневековьем, когда «третье царство» считалось тысячелетним. Идея национального возрождения, не связанная с западным рационализмом, своим уникальным путем идущего от самой истории германского народа витала в воздухе. Немцы – нация высокообразованная, знающая и понимающая интеллектуализм, и если уж немецкая философия (явление мировое, как и «русская литература», «итальянская опера» и т. д.) склоняется к таким выводам, то, предполагал обыватель, так оно и есть.
Разочаровавшись в современном ему обществе, Мёллер в 1925 году покончил жизнь самоубийством. Вообще, национал-социализм во многом был движением разочарованных Веймарской республикой интеллектуалов. Отто Штрассер, родной брат одного из лидеров нацистской партии Грегора Штрассера, считал, что «ни один будущий историк не может понять и объяснить Третий рейх, не прочитав «Закат Европы» и «Пруссачество и социализм» Освальда Шпенглера, «Народ без пространства» и «Неунаследованное наследство» Ханса Гримма и другие подобные труды» (30).
Большинство людей склонны к подражательному поведению, ориентируясь в своих поступках на действия авторитетных для них лидеров мнений. Им свойственно брать пример с тех, кого они «уважают», в данном случае, научной и интеллектуальной элиты нации. Но главное, чтобы к определенному выводу общество пришло как бы по собственному разумению, в результате развития собственных интеллектуальных возможностей.
Как замечает Г. Шиллер: «Для достижения успеха манипуляция должна оставаться незаметной. Успех манипуляции гарантирован, когда манипулируемый верит, что все происходящее естественно и неизбежно» (31). Для примера можно вспомнить и тезис о неизбежном распаде «последней империи» – СССР – только «потому, что все империи распались». Если, под воздействием полученных от лидеров мнения и распространенных средствами массовой информации сигналов, человек перестраивает свои воззрения и начинает действовать по новой программе – манипуляция состоялась. Часто это происходит потому, что просто окунуться в бурный поток информации гораздо легче, чем критически перерабатывать каждый сигнал. «Чужим умом живет средний человек, по крайней мере, в сфере идеологии, стандартов потребления и желаемого образа жизни» (32). Вот почему сегодня СМИ считаются самым мощным и эффективным средством господства над людьми, «четвертая власть» – это больше, чем власть в государственном значении этого слова.
И, конечно, направляемые определенной политической волей СМИ издревле этим пользуются. До сих пор выдающимся успехом пропагандистского влияния СМИ считается неожиданная победа консерваторов на выборах в 1925 году в Англии. Тогда несколько миллионов избирателей за несколько дней до выборов круто изменили свои намерения в результате дезинформации, которую распространила английская пресса[7]. Последующее разоблачение не имело эффекта – ведь никто не докажет, что именно эта фальшивка повлияла на избирателей, а дело сделано.
Кстати, о Коминтерне. Необходимо помнить, что двадцатые годы были в Германии временами ожесточенного соперничества с коммунистами. Победившая революция в России стала наглядным примером построения бесклассового общества по рецептам Карла Маркса. Понятное дело, что на родине основателя марксизма борьба за воплощение его наследия на практике приняла особо ожесточенный характер. Один из ранних призывов НСДАП гласил: «Вы хотите сперва увидеть в каждом городе тысячи людей повешенными на фонарях? Вы хотите сперва дождаться, чтобы, как в России, в каждом городе начала действовать большевистская «чрезвычайка»? Вы хотите сперва пройтись по трупам ваших жен и детей?» (33). Гитлер весьма эффективно начал использовать страх перед красным террором, настаивая снова и снова, что коммунисты в России уже уничтожили около 30 миллионов человек.