Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники
В борьбе за красный Берлин Геббельс выдвинул эффектный девиз «Адольф Гитлер пожрет Карла Маркса», под которым вывел своих людей на улицы. В конце 1920-х годов берлинские улицы принадлежали коммунистам. Нацисты со своими лозунгами и знаменами осмеливались появляться только на грузовиках, с которых штурмовики хором выкрикивали лозунги. Со временем, в результате десятков уличных боев и множества убитых, улица очутилась под контролем нацистов, и непосредственная заслуга в этом принадлежала главному вдохновителю коричневого наступления – «маленькому доктору» (как называли Геббельса соратники).
Иногда столичный гауляйтер даже проявлял своеобразное чувство юмора. Так, чтобы сорвать премьеру знаменитого антивоенного фильма «На Западном фронте без перемен» (по роману Э.М. Ремарка), подручные Геббельса неожиданно запустили в зрительный зал белых мышей и ужей. Элегантная публика, собравшаяся на премьеру, оказалась шокирована и напугана. А на улице тем временем проходила многотысячная демонстрация нацистов, протестующих против показа фильма. В конце концов, власти фильм запретили.
А если было необходимо для дела, Геббельс спокойно и нагло врал. Так в июне 1932 года он публично утверждал: «Мы не получаем никаких средств ни от банков, ни от фондовых бирж, ни от олигархов. Как партия рабочих мы вынуждены финансировать сами себя» (13). Однако, как один из ведущих политических руководителей партии, Геббельс понимал, что каждое слово этой тирады – ложь. Люди осведомленные знали, что через молодого человека по имени Отто Дитрих (он стал впоследствии пресс-секретарем Гитлера), у которого имелись семейные связи в Руре, Гитлер познакомился с миллионером Эмилем Кирдорфом. Кирдорф вместе с крупнейшим магнатом Фрицем Тиссеном стал оказывать нацистам весьма солидную финансовую поддержку, что серьезно подтолкнуло развитие партии.
Затраты нацистской партии на последнем этапе перед ее приходом к власти (на пропаганду, на СА, на выборные кампании, аппарат, предвыборную борьбу, авиарейсы и т. д.) составили около 300 миллионов марок. Впрочем, некоторые исследователи оценивают расходы в более скромную сумму – от 70 до 90 миллионов марок (14). Но и это немалая цифра.
Одним из решающих моментов в борьбе Гитлера за власть стал его доклад в «святая святых» промышленных кругов – Дюссельдорфском индустриальном клубе в «Парк-отель». Позже Тиссен подтвердил: «Я действительно связал Гитлера со всеми рейнско-вестфальскими промышленниками» (15). «7 января 1932 года Гитлер произнес речь, длившуюся почти два с половиной часа в «Индустриклубе» в Дюссельдорфе. Речь произвела глубокое впечатление на собравшихся промышленников, и в результате в кассу национал-социалистической партии хлынули крупные вливания из промышленных концернов» (16). Два основных тезиса его речи состояли в том, что:
1. Установление сильной власти в Германии обеспечит небывалый расцвет германской экономики и откроет путь к мировому доминированию немецкого капитала. «Государство силы создаст предпосылки для дальнейшего расцвета экономики».
2. Установление сильной власти обезопасит немецких промышленников от коммунистической угрозы.
Страх перед красными действовал безотказно. В 1932 году под антикоммунистическими лозунгами нацисты умудрились развернуть борьбу даже против правительства антикоммуниста фон Папена. Центральный орган НСДАП «Фёлькишер беобахтер» после выборов 1932 года выпускал статьи под заголовками типа «"Заслуга" Папена: увеличивается число парламентариев-коммунистов» или «Пестование Папеном коммунистов вселяет тревогу всему миру» (17).
Тем более удивительно знать, что единственное обращение нацистов к народу по радио (до их прихода к власти) было резко антикапиталистическим. Произнес ее заместитель Гитлера по партийным вопросам Грегор Штрассер, с которым Гитлер имел серьезнейшие идеологические разногласия. Но обычный немец, слушавший эту речь, знал лишь то, что Штрассер являлся вторым человеком в партии. И, в общем-то, слова Штрассера до сих пор звучат по-социалистически актуально: «Народ протестует против экономической системы, которая мыслит лишь в категориях денежных купюр, прибылей, дивидендов и которая забыла думать о работе, о созидании. Народ добивается от государства, чтобы оно снова обеспечило людям честную оплату за честный труд» (18). Как знакомы нам, сегодняшним, эти старые песни о главном.
На волне обнищания населения и мирового кризиса в результате очередных парламентских выборов 1932 года нацисты стали, наконец, самой большой политической силой в рейхстаге. В день открытия вновь избранного парламента 230 национал-социалистических депутатов – все в сапогах и форменных коричневых рубахах – вошли в полукруглый зал парламента, где шло заседание, которое открыла пожилая Клара Цеткин (старейший депутат рейхстага, коммунистка) и через несколько минут Герман Геринг, получив перевес в 63 голоса, совершенно легально был избран председателем рейхстага.
Незадолго до парламентских выборов прошли и выборы президента, на которых уже во второй раз победил Гинденбург, причем во втором туре ему противостоял сам Гитлер. Не помогло фюреру даже то, что после первого тура голосования в его поддержку выступили в специальном обращении около 50 известных лиц – представители знати, генералы и профессора. Однако широкое признание позволило ему начать политический торг с властями и попытаться занять пост канцлера.
Гитлера представили Гинденбургу. Тот не произвел на рейхспрезидента никакого впечатления. «Этого человека назначить канцлером? Я сделаю его почтмейстером – пусть лижет марки с моим изображением», – холодно заметил старый вояка (19). Единственное, чего удалось добиться Гитлеру, – это отмены запрета на деятельность штурмовых отрядов, введенного властями после очередного уличного побоища.
После отмены запрета на СА сразу возобновились столкновения на улицах, то есть продолжилась эскалация того хаоса, к которому так стремились нацисты. За пять недель до 20 июля (выборов в рейхстаг) только в Пруссии произошло почти 500 столкновений, в которых 99 человек были убиты и 1125 ранены (20). А 17 июля в гамбургском районе Альтона в ответ на провокационное шествие 7000 национал-социалистов по улицам рабочего района коммунисты открыли по ним огонь с крыш и из окон домов. За этим последовало сражение возле тут же сооруженных баррикад. 17 человек убиты, многие тяжело ранены. Из 68 человек, погибших в июле, 30 были сторонниками коммунистов и 38 – национал-социалистов (21).
Политический кризис и хаос нарастал, и в ноябре 1932 года влиятельные промышленные круги Германии отправили несколько писем Гинденбургу с требованием назначить Гитлера канцлером, прекратить, таким образом, уличные беспорядки и ликвидировать коммунистическую угрозу. Рейхспрезидент уступил нараставшему давлению и санкционировал создание коалиционного правительства – с Гитлером во главе, но вице-канцлером при нем оставил своего ставленника, правого политика фон Папена. Да, Гитлер пришел к власти через законную процедуру, но нельзя говорить о том, что он являлся демократически избранным лидером, о чем сегодня рассуждают многие историки, – Адольф Гитлер канцлером был назначен.
Вечером 30 января 1933 года Гитлер отправился в рейхсканцелярию, чтобы принять парад – факельное шествие, в котором участвовали войска СА, СС и вермахта. Геббельс подготовил настоящий шедевр, и это масштабное проявление энтузиазма показало, что в искусстве пропаганды для него не осталось секретов. Пропагандистская машина нацистов совершила одно из первых своих «чудес». Волю Гинденбурга и стоявшую за ней волю хозяев Германии она изобразила как волю всех немцев. «Этот маленький доктор, – сказал Гитлер стоявшему рядом своему другу Генриху Гофману, – настоящий волшебник. Как только ему удалось за какие-то несколько часов из воздуха сотворить тысячи факелов?» (22) Но такова была необходимость – пышность инаугурации всегда подчеркивает значимость события, что само по себе имеет важную пропагандистскую нагрузку.
Официальная версия гласила, что «Гитлер спас Германию от большевизма». Фактически же Гинденбург лично подвел законные основания под гитлеровский террор и диктатуру. Причины приходы фашистов к власти не в их силе, а в слабости демократии, причем эта слабость заключена в интеллектуальной и духовной слабости «демократической» элиты. Между двумя мировыми войнами система парламентаризма потерпела крах в Литве, Латвии, Эстонии, Польше, Венгрии, Румынии, Австрии, Италии, Греции, Турции, Испании, Португалии и, наконец, в Германии. К 1939 году осталось всего девять государств с парламентской формой правления. Потому дело не в прирожденной злобе какой-то нации. Широкое настроение усталости, презрения и разочарования предвещало расставание с веком либерализма.
Люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на собственном опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого.
4. Работа по формированию системы. Поджог Рейхстага
Уже через несколько часов после назначения Гитлера канцлером два немецких диктора, обращаясь к 20-миллионной германской радиоаудитории, описывали факельное шествие в Берлине, которое организовал Геббельс. Задыхаясь от восторга, подобно спортивным комментаторам, они сообщали: «Крики «Ура!» раздаются снова и снова. Адольф Гитлер стоит у окна. Его оторвали от работы. Лицо Гитлера серьезно, но в его выражении не читается самодовольства победителя.
И все же его глаза сияют при виде пробуждающейся Германии, при виде этого моря людей из всех слоев общества. Хотелось бы, чтобы наши слушатели хоть немного почувствовали атмосферу этого грандиозного зрелища» (1).
Энтузиазм, сопровождавший приход Гитлера к власти, и сегодня вызывает тревогу и недоумение у любого мыслящего человека. Ибо его триумф перечеркивает все попытки выдать захват власти нацистами за несчастный случай в истории, комедию, интриги или мрачный заговор. Победа сил, декларировавших себя как «патриотические», давала народу надежду на выход из затяжного кризиса; люди радовались и наступившей определенности, и тому, что страна избежала гражданской войны. Гитлер, в свою очередь, не замедлил принять величественную позу миротворца и объединителя нации.
По его личному указанию известному своими выходками штурмовику Майковскому, который, возвращаясь с исторического факельного шествия 30 января, был убит неизвестными, возданы посмертные почести вместе с погибшим в ту же ночь сотрудником полиции Цаурицем. Их похороны стали первым государственным актом Третьего рейха. Гробы с телами погибшего полицейского, который был католиком и левым, и штурм-фюрера, нарушителя закона и безбожника, были установлены в Лютеровском соборе (несмотря на протесты церковников), и бывший кронпринц (сын последнего кайзера) возложил к их гробам венки (2).
Далее события развивались с головокружительной скоростью. Три записи в дневнике Геббельса в течение февраля 1933 года последовательно передают этапы перехода власти к нацистам: от обретения рычагов управления до уничтожения оппозиции. Всего один месяц!
«Теперь легко вести борьбу, поскольку все средства государства в нашем распоряжении. Радио и пресса подчиняются нам» (03.02.1933). Органы коммунистической и социал-демократической печати, «которые доставляли нам столько неприятностей, одним ударом сметены с берлинских улиц. Это успокаивает и проливает бальзам на душу» (15.02.1933). И, наконец, – «Рейхстаг горит!.. Теперь надо действовать. Геринг немедленно запрещает всю коммунистическую и социал-демократическую прессу. Коммунистические функционеры будут ночью арестованы» (27.02.1933).
В последнем случае речь идет о знаменитом поджоге здания рейхстага, который нацисты использовали для расправы со своими политическими противниками. Гитлер лично следил за тем, чтобы пропагандистская кампания в прессе носила с самого начала четко выраженный антикоммунистический характер: «В полночь я проводил Гитлера в редакцию «Фёлькишер беобахтер», – писал в своих мемуарах Генрих Гофман. – В кабинетах было пусто. Единственный автор передовиц, оказавшийся на месте, сидел в корректорской. Когда Гитлер вошел, он на скорую руку набрасывал статью о пожаре, чтобы поместить ее на странице местных новостей. Гитлер рассвирепел: «Такое событие должно идти на первой полосе! – крикнул он. – Неужели ваше журналистское чутье вам этого не подсказало?» Гитлер швырнул шинель и фуражку на стул, быстро подошел к письменному столу и набросал передовицу под самым что ни на есть провокационным заголовком: «Коммунисты поджигают Рейхстаг» (3).
Современные историки считают поджог Рейхстага инспирированным самими нацистами, дабы получить повод развязать в стране массовый террор. Так это или нет, но в любом случае инцидент был использован новой властью на все сто. Доктрина превращения страха в оружие власти принадлежит якобинцам и подробно изложена в сочинениях Марата. Для создания массового страха государство должно пойти на разрушение собственного образа как гаранта права. И тот же Марат сформулировал другой важнейший тезис: для завоевания или удержания власти путем устрашения общества (что и есть смысл слова «террор») необходимо создать обстановку массовой истерии. Если лишить массу ее лидера, она становится легкоуправляемой, и потому обезглавливание оппозиции, как правило, парализует сопротивление. Во времена Великой Французской революции понятие «обезглавливание» имело самый прямой смысл. Но и нацисты недалеко ушли вперед.
После налета на штаб-квартиру коммунистов в «Доме Либкнехта» в Берлине Геринг в качестве министра внутренних дел Пруссии издал сенсационное коммюнике о «множестве обнаруженных там разоблачающих материалов, касающихся планов по организации мировой революции». Связь врагов внутренних с врагами внешними всегда является неубиенным козырем во внешнеполитической игре. Средства массовой информации, направляемые Геббельсом, немедленно подхватили горящую тему. Они быстро довели население Германии до массового психоза – никогда до того коммунистическая угроза не ощущалась немцами столь остро. Жильцы домов даже организовывали дежурства в страхе перед предстоящими грабежами, а крестьяне выставляли охрану у колодцев и родников, боясь, что их отравят! (4). Хотя истинная опасность для общества таилась, конечно же, в другом – в расправе с действующей оппозицией. После поджога Рейхстага в феврале 1933 года было арестовано почти 4000 функционеров Компартии и запрещены все ее печатные издания.
Уже 28 февраля 1933 года, вместе с постановлением по поводу поджога здания Рейхстага (чрезвычайный декрет «О защите народа и государства») рейхстаг принял постановление «Против измены немецкому народу и действий, представляющих собой государственную измену», ставшее важнейшей основой системы господства национал-социалистов и заменявшее правовое государство постоянным чрезвычайным положением. А параграф 3 данного закона определял как «преступление против страны» (не меньше трех месяцев тюрьмы) даже распространение новостей, уже известных за границей, поскольку они «могли бы нанести вред благополучию рейха». Это означало подавление внутри страны нежелательной информации, распространение которой невозможно было предотвратить вне Германии. Таким образом, путь к безграничному влиянию государственной пропаганды на умы оказался полностью открыт.
К марту нацистский переворот по терминологии немецких пропагандистов превратился в «национальную революцию». Английский репортер рассуждал о воздействии, оказываемом на общественное сознание подобными терминологическими подменами.
С точки зрения нормальной политической жизни, нацистский террор ужасал. Как пример можно привести т. н. «Кеппенингские убийства» – резню коммунистов в рабочем пригороде Берлина Кеппенинге. «Там заставляли коммунистов и членов «Рейхсбаннера» – социал-демократов – пить серную кислоту, одну из жертв поджарили на открытом огне, других зверски избивали плетьми, а потом приставляли к стенке» (5). В Кеппенинге было убито 30 антифашистов. «Но стоит нам принять к сведению, что все происходившее в Германии в течение нескольких последних недель – не что иное, как национальная революция, как мы должны будем признать, что к этой ситуации не применимы нормальные стандарты политической и парламентской жизни», – следует глубокомысленный вывод английского журналиста (6).
Понятно, что коль речь шла о «Революции», действия, которые в обычное время считаются преступлением, теперь выглядели как неизбежные крайности в целом достаточно умело организованной и бескровной революции, поддержанной народом. Подмена понятий до сих пор является одним из любимейших приемов СМИ. Назвать группу террористов, захвативших театр с сотнями людей, «повстанцами» – и смысл сообщения изменен.
Кроме слова «Революция», излюбленным определением нацистов для своей политической силы было слово «Движение». Филолог Виктор Клемперер обратил внимание, что понятие «Движение» настолько составляет суть нацизма, что он сам называет себя «Движением», а город Мюнхен, где он зародился, именует «столицей Движения». «Буря» (Sturm) – это как бы его первое и последнее слово: начали с образования штурмовых отрядов SA (Sturmabteilungen), а заканчивают фольксштурмом (народным ополчением) – в буквальном смысле близким народу вариантом ландштурма времен войны с Наполеоном (1813). В войсках SS было свое кавалерийское подразделение Reiter-sturm, в сухопутных войсках свои штурмовые части и штурмовые орудия, антиеврейская газета называется «Штюрмер». «Ударные операции» – вот первые героические подвиги SA, а газета Геббельса называется «Атака» («Angriff»). Война должна быть молниеносной (Blitzkrieg)» (7). Рассуждения, может, и отвлеченные, но, наряду со словом «революция», свидетельствующие о внутреннем динамизме, идеологии перемен которую вполне осознанно лидеры национал-социализма пытались привить своим сторонникам. Во многом именно сущностным динамизмом, сумасшедшей скоростью свершений и объясняется тот удивительный факт, что всего за десять с лишним лет нацизм оставил столь глубокий след в истории.
В марте 1933 года по факту избрания нового состава рейхстага (после проведенных внеочередных выборов) был принят «Закон о ликвидации бедственного положения народа и государства», состоявший всего из нескольких пунктов. За правительством было закреплено право принимать законы без одобрения парламентом (ст. 1). Законы эти могут не соответствовать конституции (ст. 2). Канцлер может сам разрабатывать законы и вносить их на одобрение правительства, и они вступали в силу на следующий день после утверждения (ст. 3). Договоры с иностранными государствами не подлежат ратификации парламентом (ст. 4). Срок действия закона на четыре года – до 1 апреля 1937 года (ст. 5), а Закон о предательстве от 21.03.1933 следил за тем, чтобы даже устная критика нового режима подпадала под наказание (тюрьма, в тяжелых случаях – каторжная). Позже – концентрационный лагерь. Например, «главным» концлагерем в Мюнхене стал концлагерь в Дахау, который разместился в бывших корпусах фабрики по производству пороха. Дахау – первый гитлеровский, так сказать, «официальный» и показательный концлагерь.
Еще на первом заседании коалиционного правительства Гитлер сказал, что нельзя запретить коммунистическую партию, ибо она насчитывает 6 миллионов сторонников. Однако до 1934 года власти арестовали 60 000 коммунистов, из них за первые два года диктатуры было убито 2000 человек (8). Естественно, первейший удар был нанесен по тем, кто могли дать вооруженный отпор режиму – «Ротфронткемпфербунду» («Союзу борцов Красного фронта»), военизированным отрядам Коммунистической партии Германии в период Веймарской республики. Они участвовали в многочисленных уличных схватках с нацистскими штурмовиками из СА (некоторые отряды проходили подготовку под руководством советских инструкторов). Лозунгом союза был: «Бей фашистов, где бы ты ни встретил их!» Еще 1 февраля 1933 года (т. е. после прихода Гитлера к власти) гамбургское отделение союза даже выступило с призывом к вооруженным силам: «Недалек тот день, когда наша победоносная Красная армия, которой не требуется защита полиции, с оружием в руках уничтожит смертельных врагов рабочего класса ко всем чертям!» (9). Указом от 24 марта 1933 года Коммунистическая партия Германии и ее вооруженные формирования попали под запрет и вскоре прекратили свое существование. Репрессии продолжались и в последующие годы. К примеру, в 1936 году арестовали еще 11 687 коммунистов и 1374 социал-демократа, в 1937–8068 коммунистов и 733 социал-демократа. Многих из них гитлеровцы убили. За двенадцать лет диктатуры из 300 тысяч членов КПГ 130 тысяч подверглось преследованиям (10).
Вернемся, однако, к упомянутым двумя абзацами выше выборам в рейхстаг, которые состоялись 5 марта 1933 года и уже без участия коммунистов. Явка избирателей на них достигла рекордных 89 %, однако, несмотря на запугивание и цензуру, менее половины избирателей проголосовали за нацистов (43,9 %). После выборов Геббельс самоуверенно записал в своем дневнике: «Первые результаты. Но что значат теперь цифры. Мы господа и в Рейхе и в Пруссии. Это тем более приятно, что у нас теперь есть возможность выступить против сепаратистского федерализма» (05.03.1933). Как видим, уже тогда «федерализм» в устах некоторых политиков являлся словом ругательным.
Однако Гитлер результатами выборов был удивлен и раздосадован, хотя заголовки газет 6 марта провозглашали: «Наша невероятная победа! Великий триумф! С Адольфом Гитлером в Третий рейх!» Считая националистов, согласившихся поддержать новоиспеченного канцлера, всего чуть более половины всех избирателей (51,8 %) проголосовали за нацистский режим. Стало понятно, что, используя демократические механизмы, долго удерживать власть коричневым не удастся. Начался энергичный прессинг на другие партии, с целью добиться их ликвидации.
22 июня 1933 года Гитлер заявил о роспуске Социал-демократической партии и ее юношеской организации «Соколы». После запрещения СДПГ полиция заняла помещения, принадлежавшие Немецкой национальной партии (ННП) – партнера НСДАП по правительственной коалиции. Все ее местные организации были закрыты, имущество конфисковано. Лидеры ННП поняли «намек»: 27 июня они заявили о самороспуске. На следующий день их примеру последовали руководители Немецкой государственной партии. В начале июля эпидемия «самороспусков» распространилась на все остальные буржуазные партии.
Параллельно с этим штурмовики грабили квартиры, разбойничали, в отдельных случаях отряды СА занимались дикой торговлей людьми, отпуская политических противников на свободу за высокий выкуп. А в покорной прессе этих насильников и убийц подобострастно именовали не иначе, как «коричневое воинство».
Однако если людоедский террор против коммунистов встречал одобрение среди представителей пресловутого среднего класса в Германии и за рубежом, то антисемитские выходки штурмовиков вызвали отвращение. Во всем мире буржуазные СМИ весьма снисходительно трактовали тему репрессий против левых, но участившиеся нападения на евреев вызвали скандал на грани международных санкций. Показательна в этом отношении статья, занявшая целую полосу в номере «Дейли Экспресс» от 24 марта 1933 года, т. е. всего после семи недель пребывания Гитлера у власти, «Иудея объявляет войну Германии». Речь шла об объявлении полного бойкота Германии (11). Чтобы избежать подобного развития событий финансист Ялмар Шахт срочно встретился с влиятельными евреями в Нью-Йорке, а Геринг даже принес свои извинения ведущему объединению немецких евреев (12).
Для изучения общественного мнения в 1933 году были проведены социологические исследования, и вскоре стало очевидным, что большинство немцев осуждают незаконные нападения на евреев. Да и после поджога Рейхстага, в результате сопротивления со стороны Гинденбурга и рейхсминистра юстиции, Гитлеру пришлось позволить расследованию и судебной процедуре идти своим чередом, что закончилось, как мы помним из истории, оправданием обвиненного в организации поджога болгарского коммуниста Георга Димитрова.
И, тем не менее, решающий перелом произошел довольно быстро. «Патриотическая» интеллигенция, считавшая себя хранительницей национальных святынь, которые преступно попирались космополитическим обществом, воспряла духом и решительно стала на сторону нового режима. Через несколько недель после прихода нацистов к власти, в своей книге, названной «Курфюрстендам», глашатай этих кругов Фридрих Гусонг, не в силах сдерживать себя, воскликнул: «Случилось чудо. Их больше нет… Они претендовали, что являются германским духом, германской культурой, германским настоящим и германским будущим. Они представляли Германию перед всем миром, они говорили от ее имени. Все остальное было греховная, низкая, жалкая подделка, отвратительное мещанство. Они всегда сидели в первом ряду. Они присуждали рыцарские титулы духа и европейства. Нерешенных проблем для них не существовало. Они «создавали» себя и других. Кто бы им ни служил, его успех был гарантирован. Он появлялся на их сценах, печатался в их журналах, будучи рекламирован по всему миру, его товар рекомендовался, независимо, был ли то сыр или относительность, патентованное лекарство или права человека, демократия или большевизм, пропаганда за аборт или против юридической системы, дурная негритянская музыка или танцы нагишом. Другими словами, никогда не существовала более наглая диктатура, чем диктатура демократической интеллигенции и Zivilisalions-lileraten» (13).