– Монеты, мой король! Отчеканены в Скегенхаусе!
– Что-то в моих палатах слишком много всего из Скегенхауса! – король затряс брыльками, брыльки покраснели от гнева. – Монеты праматери Вексен, орлы праматери Вексен, требования праматери Вексен! Она постоянно чего-то требует! И от кого? От меня, короля Тровенленда!
– Все это во благо ваших подданных, мой король, – принялась увещевать Финна мать Кире. Она по-прежнему улыбалась, вот только теперь даже губы ее приморозило, не только глаза. – Подумайте об Отче Мире, Отче Голубей, который превращает кулак в…
– Я претерпел слишком много оскорблений во имя Отче Мира.
С брылек гневный румянец перекинулся на полные щеки короля.
– Прежде Верховный король был первым среди равных, и все мы были как братья. Теперь же он повелевает, подобно отцу. Он говорит нам, как мужчины должны сражаться. Как женщины торговать. Как всем нам надлежит молиться. Храмы Единого Бога растут на нашей земле, как грибы после дождя, а я – я ни слова не сказал против!
– И правильно сделали, – осторожно заметила мать Кире, – и было бы разумно…
– И что же, теперь праматерь Вексен подсылает к нам убийц?
– Мой король, у нас нет доказательств…
И тут Финн заорал на свою служительницу, и расплывшееся, как квашня, лицо из розового стало ярко-красным:
– В мой собственный дом! Травить моих гостей!
И он ткнул в тело толстым, как сосиска, пальцем:
– Под моим кровом, под моей защитой!
– Я бы посоветовала сохранять благоразумие…
– А ты всегда мне это советуешь, мать Кире, но у моего терпения есть предел, и Верховный король переполнил его чашу!
Теперь лицо короля равномерно полыхало алым. Он схватил отца Ярви за здоровую руку:
– Передай моей возлюбленной племяннице королеве Лайтлин и ее досточтимому мужу, что они всегда найдут в моем лице друга! Я останусь им другом, чего бы мне это ни стоило! Клянусь!
У матери Кире не нашлось подходящей улыбки для этого мига. Не то что у отца Ярви – тот аж расплылся от удовольствия:
– Дружба – это все, что нам от вас нужно!
И он высоко поднял руку короля Финна.
Все громко и радостно заорали: стражники несколько ошалело – никто не ждал, что Гетланд и Тровенленд так быстро станут союзниками, команда «Южного ветра» – с облегчением, а Колючка Бату била в ладоши сильнее всех. Когда она нечаянно убила человека, это назвали подлым убийством. А когда она убила человека хладнокровно и предумышленно, оказалось, что она герой.
Но что делать? Она мрачно проводила взглядом тело, которое уже выволакивали из зала. И все-таки ее глодало странное чувство, что что-то здесь не так.
Где найдешь, где потеряешь
Бранд уже порядочно набрался.
Такое с ним частенько случалось в последнее время.
Он с трудом устроился грузчиком в порту, и надо сказать, за день успевал уработаться до упаду. Самое дело, чтобы вечером выпить. Он и выпивал. Оказалось, у него к этому прямо талант. Ну, хоть что-то от папаши ему досталось.
А поход оказался сказочно удачным. Островитяне, видно, так уверовали в то, что Верховный король их защитит, что совсем не подготовились к нападению. Их застали врасплох, захватили половину кораблей, другую половину сожгли. Бранд смотрел, как по улицам Торлбю горделиво вышагивают мужи Гетланда, вернувшиеся с победой – нагруженные добычей, довольные, обласканные вниманием. Их восторженно приветствовали из каждого окна. Говорили, что Раук привел из похода двух рабов, а Сордафу досталось серебряное запястье. Еще он слышал, что Атиль выволок старого короля Стира голым из его палат, поставил на колени и взял клятву Солнцем и Луной никогда не обнажать меча против гетландцев.
Одним словом, все вернулись из похода героями, прямо как в песнях героями. А что уязвляет больнее всего и напоминает о собственных неудачах? Конечно, чужой успех.
Бранд плелся кружной дорогой, из переулка в переулок, обтираясь плечами о стены домов, шатался и орал на звезды. Кто-то орал в ответ. Может, звезды, может, из окон орали. Не все ли равно? Он шел наобум. Какая разница, куда идти, в самом деле?
Он не знал, куда идти и что делать.
– Ты меня пугаешь, – как-то сказала Рин.
– Да ты что? У меня мечту всей жизни отняли, каким мне еще быть? – нарычал он на нее.
И что она могла ответить?
Он попытался вернуть ей кинжал.
– Мне он больше не нужен. И я его не достоин.
– Я его для тебя делала, – отрезала она. – И я все равно тобой горжусь.
Она всегда была как кремень, его сестренка, и никогда не плакала, а тут у нее в глазах стояли слезы. И от вида этих слез Бранду стало так больно, так больно, как никогда после драки. А дрался он много, и били его часто.
Так что он попросил Фридлиф налить ему снова. И снова. И снова. А Фридлиф качала седой головой: мол, как же так, такой молодой, и пьет горькую, как так можно. Но он не первый такой к ней приходил за выпивкой. В конце концов, она ж с этого жила – наливала и наливала.
Зачем он пил? Затем, что, надравшись, он обвинял в том, что случилось, других. Всех подряд: Хуннана, Колючку, Раука, отца Ярви, богов, звезды над головой, камни под ногами. А протрезвев, понимал, что он сам во всем виноват.
Он врезался в стену в этих потемках, его повело и развернуло, внутри плеснул гнев, и он заорал:
– Я поступил правильно!
И он ударил в стену кулаком и не попал – и к счастью, а потом рухнул в канаву – знать, кончилась удача.
Потом его стошнило прямо на руки.
– Ты Бранд?
– Был, – пробормотал он, пытаясь встать на колени.
Над головой маячила фигура мужчины. А может, их было двое.
– Тот самый Бранд, который тренировался вместе с Колючкой Бату?
Он презрительно фыркнул, в носу опять засвербило от запаха рвоты, и его чуть снова не вывернуло.
– К сожалению.
– Тогда это тебе.
