Причина оставаться /шорт-лист конкурса «Книготерапия» апрель, 2023/
– Ну, чего, очкарик, выучил глаголы? Тебе сегодня диктант писать за всю группу! – развлекался Максим, наступая на щуплого Павлика. Тот даже не пытался отвечать, уткнувшись в учебник.
– Давай, покажи нам, что у тебя на пятой странице, а на двадцать пятой? Весёлые картинки для взрослых? Ты поэтому такой тихий и красный? Эй, Павлушенька, очнись. Давай так: я диктую слова, ты их аккуратненько, чистенько, по буквочкам произносишь, чтобы я знал, что у меня будет твёрдая пятёрка за диктант. А то вдруг ты чего-то не доучил? Подведёшь товарища. Плохо получится.
Ребята вокруг гоготали, девчонки хихикали. Только Костя не смеялся.
– Ты чё, сдурел? – Максим схватился за голову и уставился на друга, который внезапно и резко отвесил ему подзатыльник.
– Чего-то я тебя сейчас не понял. Кто из нас сдурел?
– Сколько будешь это барахло оберегать? Лучшему другу, значит, по тыкве, а этот стоит себе нетронутый?
– Я давно всех предупредил, ещё раз повторить? Павлика не трогать!
– Павлика не трогать, Павлика не трогать! Задолбал командовать уже. Хоть бы сказал, что это за драгоценное яйцо такое, которое не разбить, не сожрать, только любоваться?
И Костя бы сказал, он всему миру рассказал бы, если бы не боль, которая каждый раз перехватывала горло.
Зимой, ещё в пятом классе, Костя с мамой готовились к школьному концерту. Получить роль фокусника задача не из простых, а ему удалось. Мама сшила волшебный плащ из бабушкиной шторы. Конечно, Костя хотел бы синий или чёрный, ну, на худой конец, красный. Ему же достался не то жёлтый, не то линялый оранжевый. Зато блестящий и до самого пола. На голову мама соорудила огромную чалму – обшила той же шторой папину меховую шапку. В чалме было ужасно жарко, но она была самая настоящая – «фокусницкая».
Когда Костя с папой придумывали фокусы, прилаживали палочки к ниточкам, ниточки к рукавам, рукава к плащу, пришли тётя Таня с Павликом. Им нужен был костюм льва, а ничего путного мама Пашки придумать не могла. А Костина – смогла, притом легко и ловко: остатки бабушкиной шторы стали воротником-гривой и шортами с хвостом. Павлик нелепо крутился перед зеркалом в своём костюме, пытаясь рычать. Тётя Таня довольно улыбалась и щебетала. Но самым ужасным было то, что плащ Костика теперь совсем перестал ему нравиться – льву линялый оранжевый подходил всё же больше.
Мама позвала Костика на кухню и ласково зашептала, разливая чай в чашки:
– Сынок, ты Павлика не бросай. Вы ж с колясок вместе, такой дружбой надо дорожить.
– Ма, ты шутишь? Он мне не друг. Где я и где он, он меня даже не догонит.
– А не только в скорости и ловкости дело. Человеком надо быть, сынок. С большим сердцем.
– Ну, фу, мам, что за нюни? Я сильный и смелый, а Павлик – как зефир вот этот. Мямля, – и Костя ткнул пальцем в клюквенную сладость.
– Все мы разные, а он просто ранимый мальчик. Да что я говорю, ты у меня и сам всё знаешь. Твоё сердце правду почувствует, а остальное пустое.
Она протянула руки, наклонила любимую макушку. Костя замер под поцелуем, гонор как рукой сняло. Легко и просто, и даже Павлик больше не бесил.
А потом мамы не стало, и остался только «её» Павлик.
– Максимушка, ты меня понял. Я знаю, – хлопнув его по плечу, Костя подошёл к раскрасневшемуся от внезапного освобождения Павлику.
Максима затрясло от ярости: как же он ненавидел это ехидное «Максимушка»! Молча показал другу средний палец.
– Эх, Максимушка, – не оборачиваясь, вздохнул Костя, и весь класс разразился гоготом.
В кабинет вошла Ольга Олеговна. Положила журнал. Встала у торца учительского стола и, как обычно, театрально оперлась рукой.
Класс приготовился к нагоняю за прогул. Притих, но не без удовольствия.
– Вы когда-нибудь задумывались о таком понятии как «дружба»? – она вглядывалась в лица. Свободная рука немного подрагивала. – А знакомо вам слово «честь»? Знаете, я думала, что мои ученики самые порядочные в школе. Они могут и должны хулиганить, нарушать правила и получать двойки. Растут же, им надо многое попробовать. Но мой класс не мог устроить подлый, трусливый прогул. Я верила и доверяла вам, а лидерам особенно.
Голос немного дрожал, но Ольга Олеговна справлялась с волнением. Она внимательно смотрела на Максима и Костю. Задор и бравада тут же испарились из их глаз.
– Я ошиблась и прошу у вас прощения. С честными и порядочными людьми можно общаться открыто, говорить на равных. Их следует уважать так же, как и взрослых, а маленьких, незрелых обманщиков надо строжить, опекать, держать в рамках. Я неправильно вела себя с вами, потому что сделала неверные выводы о вашей зрелости и порядочности.
Ольга Олеговна хотела, чтобы ребята поняли – единственное, чем можно наказать, это лишить любви и дружбы. Остального они не просто не боялись, но жаждали как подтверждения удавшейся провокации.
Класс в недоумении заёрзал на стульях – ни крика, ни новых ярлыков. Лишь глубокое разочарование. Кто-то растеряно переглядывался, кто-то уткнулся в учебник и не поднимал глаз.
– Простите нас, Ольга Олеговна, – притихшие голоса раздались одновременно из разных уголков класса.
– Класс не виноват, это мы, – два друга загрохотали стульями, вставая.
– Я знаю, тем и неприятнее. Если бы вы меня только предупредили… Дружбу надо уметь ценить, дорогие мои ученики.
– Но и ошибки надо уметь прощать, – Костя смотрел в глаза Ольге Олеговне. Вот уж кого-кого, а её он точно не хотел обидеть. Даже подумать не мог, что она так расстроится, что ей по-настоящему не всё равно. Единственной из всех взрослых.
– Смело. И честно.
Классная медленно, словно от усталости, присела.
– Если только ошибки не роковые, – проговорила она и поправила шейный платок, а потом, опомнившись, уже бодрее добавила, – а ваша ошибка, конечно, не роковая! Но, знаете, когда в доску вбивают гвоздь, а потом вытаскивают, дырочка все равно остаётся. Так и со следами на сердце. Доверие потерять очень легко, а вот чтобы восстановить, приходится потрудиться. Давайте все сделаем выводы и больше не будем повторять подобное. Открываем учебник на странице 38, Unit 5, Vocabulary list. Павлик, начинай.
Глава 3. День учителя – каморка затихла в ожидании
Вот уже вторую неделю школа бурлила, кипела, шуршала гофрированной бумагой, скрипела фломастерами по ватманам.
Все классы готовились ко Дню учителя – хороший повод для веселья и школьной дискотеки вместо уроков. Педагоги и сами радовались подготовительным мероприятиям и возможности чуть дольше пить чай в учительской. Разрешалось опаздывать или уходить с урока на репетиции. И школьники часто пользовались таким предлогом просто потому, что учиться не хотелось.
Русский подходил к концу. Лариса Владимировна объявляла оценки за вчерашний диктант. Класс тихонечко гудел, иногда шумно вскипал, реагируя на оценки, как на счёт на футбольном матче.
Арсен, худой, черноглазый, скучал, подперев щёку ладонью. Он то засовывал ручку в пружинку тетради, то снова вытаскивал. Потом решил нарисовать на руке соседки цветок. Вероника резко отдёрнула руку, фыркнула:
– Ты чего? Отстань!
Она подалась вперёд и старалась не пропустить ни звука – ждала свою оценку. Арсен, довольный, словно сытый лев, показывал закрытую колпачком ручку и опять пытался нарисовать что-то на руке подруги.
– Романова, четыре. Абрамов, пять.
Вытянутая в струну, Вероника готова была зазвенеть и лопнуть от неожиданности и напряжения, а вальяжный Арсен расплылся в довольной улыбке.
– Абрамов, мы все хорошо знаем, как ты получаешь свои пятёрки, и кто та скромная муза, помогающая тебе на диктантах и сочинениях. Ты же не будешь против, если я поменяю оценки местами?
Класс притих. Вероника густо покраснела и уставилась в учебник. Арсену предстояло сыграть рыцарскую роль.
– Конечно, не против! Всё, чтобы женщины радовались! – он театрально вскинул руку и усилил армянский акцент для большего эффекта. Роль удалась, остальные оценки уже никто не услышал – таким оглушительным был смех класса.
Вероника сияла от счастья. И оценка, и рыцарь – отличный день. Она даже больше не сердилась на повторяющиеся попытки художеств на её руке.
Со звонком, не теряя драгоценные минуты, 11 «А» вытекал из кабинета русского и литературы и вливался в общий коридорный гомон, разделяясь на потоки: в столовую, туалет, покурить, в каморку.
Бегом на пятый этаж, дверь в зал, узкий проход за кулисами, и вот она – маленькая комнатка за сценой, ещё с прошлого года затянутая чёрной тканью с эмблемой в виде кипящего чайника и угловатыми рваными слоганами.
Максим сразу уселся за барабаны, Антон взял гитару, Костя встал у выключенного микрофона. Ударник тихо задал ритм, и Антон начал перебор. На перемене репетировать разрешалось, но не в полную силу, поэтому и микрофон не подключали.
Костя, стоя спиной к ребятам, смотрел в окно. Желтеющие берёзы, серое заводское здание через дорогу, ещё голубое, но уже прозрачное небо. «Under the bridge downtown…» как нельзя лучше подходила для унылой московской осени.
Вдруг открылась дверь, и в рубку вошли Ольга Олеговна, Маша и Нюта. Ребята перестали играть. Максим привстал из-за барабанов. Антон, наоборот, сел, не выпуская гитару. Костя ссутулился, торопливо засунул руки в карманы поглубже. Начинающие музыканты застыли в напряжённом ожидании.
Учительница долго осматривала стены с плакатами, рисунками, текстами и партитурами песен. После села спиной к окну.
– Ребята, сыграйте вот то, что вы сейчас исполняли.
– Ольга Олеговна, так это не то, что взрослые слушают, – пробубнил Максим.
– Точно не то, – кивая головой, как собачка на торпеде автомобиля, подтвердил Антон.
– Ну сыграйте не то.
– Так громко может быть, а перемена вот-вот закончится.
– А вы негромко.
Всё равно, конечно, очень тихо не получилось. Ольга слушала напряжённо, иногда постукивая стопой в такт музыки. Ребята допели. Каморка затихла в ожидании. Девчонки так вжались в дверь, что казалось приклеились к ней.
– Всё понятно, – сказала она строго, вставая и направляясь к двери. – Хватит вам тут просиживать.
– Нас выгоняют?
– Да.
Маленькая чёрная каморка онемела от такого ответа.
– Да, вас выгоняют. На сцену. Готовьтесь к концерту на День учителя.
– Ура! Полноценному?!
– Ну не сразу, давайте три композиции. И не очень шумные. Полиричнее выберите.
– Ольга Олеговна, вы прелесть! – Максим попытался выбраться из-за установки, но застрял, и только протянул руки, показывая, что хочет обнять учителя.
– Максим! Что за фамильярности? Хотя да, не без этого, – и она бочком вышла из маленького помещения, в котором стало слишком тесно от радости и шума.
Маша и Нюта раскатали на полу класса ватманы, положили учебники на углы, а сами устроились на партах.
– Ань, давай про учителей сделаем зелёным, а про школьников – синим?
– Нет, так всё перепутают. И вообще, я хочу про ребят сделать. Своё выступление! Маш, это же круто. Точно! Надо афишу придумать.
– Класс! Афиша – это здорово. Только сначала надо про учителей.
– Ну тогда давай зелёный и фиолетовый.
– Невелика разница, давай фиолетовый. Я стихи принесла распечатанные, мама на работе сделала. Сейчас вырежу, и приклеим под фотки учителей.
– Давай, я за водой для акварели. Посмотри, ещё журналы принесла. Там тоже вырезай.
В класс вбежал раскрасневшийся пятиклассник Егорка, шебутной пацан, любимец старшеклассников.
– Привет, малыш, чего за штаны держишься? – едва бросив на него взгляд, спросила Маня
– Пуговица оторвалась.
– Проводить к завхозу? Она пришьёт. Или пойдём в кабинет труда?
– Ходил, никого уже нет.
– Так и ты тогда иди домой.
– Да не могу, штаны потеряю.
В класс вошёл Кирилл, рослый детина с квадратными плечами.
– Киря, привет. Принёс маркеры?
– Угу, – он высыпал на стол разноцветные фломастеры.
– Слушай, у тебя же всегда всё есть?
Кирилл растянул рот в самодовольной улыбке.
– А вот скажи, булавка есть?
– Есть, – ещё радостнее ответил здоровяк.
– Дай, а?
– Нет, – он вдруг насупился.
– Ты чего это жадничаешь?
– Да не могу я, Маш, прости! Если отдам булавку, то буду держать штаны до самого дома.
Маня проглотила смешок, а вот Егорка захохотал в полный голос. Кирилл смущённо заторопился из класса.
Суетливые будни шли своей чередой. Началка репетировала бальные танцы в коридоре. Семиклассники зачитывали рэп. То туда, то обратно проплывали сценические декорации, грохоча колёсиками, с криками: «Поберегись!».
Учителя пребывали в благодушном настроении.
А вот в каморке стали замечать неладное. Кирилл частенько теперь пропадал на переменах и периодически прогуливал уроки. Притом не все или, как было принято, последние, а совершенно по непонятной логике. В понедельник – второй и третий уроки, в среду – пятый и перемену, в четверг – первый, а потом четвёртый и пятый.
Ребята заподозрили, что у Кирилла появилась новая девушка. Но не из школы, а из соседнего кулинарного училища. А как сказать об этом Маше? И надо ли? Она, конечно, твердила всем, что «никакая она ему не девушка», но все вокруг всё понимали.
В тот день репетировали на сцене. Кирилл встал из-за микшерного пульта, который пристроили на парту в конце актового зала, и пошёл к выходу.
– Кирь, а ты куда опять уходишь-то? – не выдержал Антон.
– Да мне в ЗАГС надо, тут недалеко, – ответил он будничным тоном и вышел, оставив ребят в недоумении и тишине.
– Женился? – растерянно обернулся на друзей Костя.
– Да ты что? Конечно, нет! Готовится, наверное, только.
– Вы вообще в своём уме? Ему шестнадцать лет! Какие женитьбы.
На следующее утро, измученные придуманной накануне санта-барбарой, ребята обступили друга.
– Колись, чего ты в ЗАГСе делаешь? – серьёзно потребовал Костик.
– Ребят, а в чём дело-то? Я в спортивный лагерь еду на каникулах, а муравьи сожрали половину свидетельства о рождении, без него в лагерь не берут. Вот и хожу, восстанавливаю.
Лица одноклассников начали расползаться в идиотских улыбках. Первым прыснул Антоха, и тут же лавина смеха накрыла всю компанию.
– Муравьи, – выкрикнул Антон сквозь слёзы.
– Погры…погрызлиии, – задыхаясь от смеха, скрючился Костик.
– Да ладно вам, ребят, – еле сдерживаясь, бормотал Кирилл. – А вы меня уже женили, что ли?
Все загоготали ещё громче.
С того дня и до окончания школы Кирилл носил кличку Муравей, хоть и был совсем не маленького роста. И не сгрыз ни одного документа.
К четвергу школу штормило от отсутствия дисциплины и привычного порядка. А в этот раз все настолько увлеклись подготовкой к празднику, что и учителя, и ученики пребывали в состоянии творческой эйфории и каникулярного восторга.
Дошло до того, что огромные, высоченные, без пяти минут выпускники затеяли игру в догонялки. Словно стадо из передачи «В мире животных» или серии ВВС о миграции парнокопытных, они с грохотом носились по коридорам, поднимая пыль. А младшие школьники прилипали к стенам, надеясь, что их не снесёт толпа веселящихся жеребцов.
Антон резко хлопнул лестничной дверью и кубарем скатился вниз по лестнице. Костик бы точно его догнал, если бы не злополучная дверь. Но что-то пошло не так, и он, не успев рвануть на себя ручку, влетел в дверное стекло, и вместе с россыпью осколков вывалился на лестницу. Этаж затих. Школьники медленно подтягивались поближе, перешёптываясь. Тишину коридора нарушали только каблуки, нервно семенящие к месту происшествия. Костя лежал на животе, смотрел на Антона, стоявшего пролётом ниже. Оба тяжело дышали и нервно посмеивались. Они понимали, что несут эти мелко постукивающие каблуки, но им не было страшно. Было немного неловко, но в целом, конечно же, смешно.
Маленькая круглая директриса остановилась перед закрытой дверью. Она краснела на глазах, надуваясь, как рыба-ёж. Костик притих. Антон приготовился к пронзительному крику. Женщина открыла рот и почему-то сипло прошептала:
– Все живы? Чтобы завтра стекло было на месте. И уберите тут всё.
Выплюнув последние слова, поспешила к лестнице.
– Блин, вот попали, чё ты такой неуклюжий, а? – сквозь смех проговорил Антон, поднимаясь к другу.
– Да ладно, придумаем чего-нибудь.
И придумали. В этот момент подтянулись и остальные игроки в догонялки.
– Народ, у Нюты в доме такие же стёкла в подъезде, – друзья переглянулись и, не дожидаясь конца уроков, довольные отправились в соседний двор.
– Давайте, только не в Нютином подъезде, не по дружбе это.
– Да без проблем.
На утро новое стекло красовалось в двери третьего этажа. В правом верхнем углу была маркерная надпись «Punks not dead». Директриса стояла напротив двери и, не моргая, изучала написанное. Ребята ждали если не похвалы, то хотя бы благосклонного взгляда. Не дождались.
– Я уже третий день подбираю средство, чтобы смыть это, – брезгливо процедила она сквозь зубы.
– Как так? – удивился Антоха. – Мы ж только вчера вечером стекло установили!
– А надпись на нем появилась три дня назад, – директриса резко развернулась на каблуках и обожгла ребят гневным взглядом. – Интересное совпадение, что именно сегодня в моём подъезде не стало дверного стекла.
– Да, действительно странное совпадение, – сообразил Максим, пока ребята пытались справиться с удушающим смехом. – Мы отмоем, Галина Сергеевна. Вы не переживайте.
Но она уже не слышала, цокая в сторону учительской.
До концерта оставалось несколько часов, об уроках уже совсем никто не думал. Надо было многое успеть проверить и повторить. Школьники разбредались по кабинетам, натягивали костюмы, повторяли роли. А в каморке за сценой юные рок-звезды так же старательно, как первоклашки, повторяли, переживали, боялись. И радовались предстоящему выступлению.
И не зря. Уже скоро они с восторгом слушали заслуженные аплодисменты и мысленно готовились к новым рок-концертам.
Глава 4. Концерт. А кто это у нас влюбился?
/Фанфары. Школьники и учителя рассаживаются в актовом зале. Снова фанфары. Привычный праздничный звук, приносящий немного больше радости, чем школьный звонок. На сцену выходят Муравей-Кирилл и Манечка, которая едва доходит ему до плеча. Они выкатывают на сцену большой мольберт, показывают зрителям чистый лист и отворачивают его от зала/
Муравей. Каждый год вся школа думает, как поздравить учителей с профессиональным праздником? Что подарить?
Манечка. Мы долго думали, как передать наши искренние чувства к вам, дорогие учителя.
Муравей. В итоге решили, что каждый класс, который выступит на сцене, вложит частичку своей души, выразив это в штрихе на картине, которую вы увидите в финале концерта.
Манечка. И открывает наш праздник неожиданный для многих и долгожданный для некоторых – номер школьной рок-группы «Тигель».
/Занавес поднимается, на сцене старшеклассники, готовые играть и петь. Поют … /
Муравей. Ребята! Оставьте частичку своего сердца для учителей. /рисуют штрихи/ Классная музыка! Даже на дискотеку захотелось пойти, потанцевать… /пританцовывает/
Манечка. Интересно, а учителя ходят на дискотеку?
Муравей. Да ты что?! Им же некогда! Уроки, заботы, проблемы… Какая дискотека?
Манечка. А я знаю, почему учителям некогда.
Муравей. Почему?
Манечка. Они слишком много знают, слишком многому учат и слишком много задают.
Муравей. Ну и что?
Манечка. Много задают, потом много проверяют, в итоге – и учителям некогда, и детям тоже. Парадокс!
Муравей. Я предлагаю отвлечься от забот и посмеяться над шутками наших юных КВНщиков.
/На сцену выходят школьники. Ведущие уходят за кулисы/
Костя. Ну чего? Как там из зала было?
Муравей и Манечка /наперебой/. Чума! Круто! Вообще! Нет слов! А директриса ножкой отстукивала, хоть и с каменным лицом! А физрука видели? Как он головой тряс!
Антон. Мы ничего не видели! Мы боялись налажать!
Костя. Я и налажал. Не вытянул.
Манечка. Не переживай, никто и не заметил!
Костя. Я заметил.
Муравей. Сходи перекури, успокойся. Ещё три выхода. Надо справиться.
Костя. Ты прав. Макса не видел? Он куда-то слился сразу после номера.
Манечка. Я видела. Он Маринку схватил и вывел из зала. Нагло так, словно парень её. /Костя резко краснеет, втягивает голову в плечи и наклоняется вперёд/
Антон. Костян, ты чего это?
Костя. Все норм, пойду покурю.
Муравей. Я с тобой.
Манечка. Сдурел совсем? Нам сейчас на сцену. КВНщики заканчивают.
Муравей. Блин. Костян, не задерживайся.
Костя. Ладно. /уходит/
/Ведущие поднимаются на сцену/
Муравей. Вижу, шутки наших восьмиклассников вас позабавили. Ребята, не забудьте оставить свой штрих на картине. /рисуют, уходят/
Манечка /читает стихотворение/
«В нашей школе —лучшей в мире,
Что учитель – то звезда,
И по всей России круче
Не найдёте никогда!»
Как вам поэтический дар наших самых маленьких учеников? Первоклассник-первоклассник, у тебя сегодня праздник…
Муравей. Погоди, ты что-то перепутала. Сегодня же не у них праздник, а у учителей.
Манечка. Ничего я не перепутала. Выступить первый раз на сцене школы – это праздник, притом уникальный. Первого раза у них больше не будет.
Муравей. Давайте поприветствуем наших малышей. Они сочинили для вас частушки. /аплодирует, зал ему вторит/
/Выходят первоклашки ровным строем, следом за учителем. Ведущие уходят со сцены. Маня первая подходит к двери каморки, но останавливается сама и останавливает Муравья. За дверью ругаются Костя и Максим/
Максим. Я не понял, чего ты взъелся-то?
Костя. А то, что она тебе не подходит! Притом у тебя есть Натка.
Максим. Что значит не подходит? Это ты так решил?
Костя. Она вообще какая-то не такая: серая, прибитая, чокнутая. Чего тебе до неё?
Максим. В том-то и дело! Она какая-то другая стала. Оторванная, что ли. Не могу на неё насмотреться. Так и хочется её потискать, помять. /гогочет/
Костя. Ты животное! Отвали от неё!
Максим. Уо-уо-уо! Влюбился?
Костя. Дебил! Конечно, нет. Просто не для нашей компании она.
Максим. А вот мы и посмотрим.
/Костя рывком открывает дверь. Со сцены доносится/
«Вот мы спели вам частушки,
Чтоб вам было веселей.
Мы вас ценим, мы вас любим,
С каждым годом все сильней».
/Маня и Муравей отпрыгивают от двери. Костя мечется, хочет убежать из-за сцены/
Муравей /хватает за рукав/ Куда? Скоро ваш выход!
/Костя садится на ступени, прячет голову в руки. Молчит/
Праздник продолжал бурлить и искриться. Танцы, стихи, юмористические сценки – школьники старательно радовали учителей, а учителя старательно радовались.
После выступлений каждый класс вносил на мольберте разноцветный росчерк в слово «Поздравляем!», скрытое до завершения концерта от учителей.
И вот ведущие – большущий Муравей и маленькая Манечка – объявили третий выход рок-группы «Тигель», которая завершала праздничный концерт.
Костя, сосредоточенный на внутренних переживаниях, спел идеально, несмотря на волнение и беспокойство. Тем более, что он чувствовал слова песни «Nothing else matters»3 как если бы сам её написал. Так сильно они откликались в сердце, были созвучны переживаниям.
Единственный человек, которого он видел в зале в тот момент, была Марина. Она туго обхватила себя руками, как будто у неё болел живот, и не сводила с него глаз. Он не мог видеть, плачет она или нет, но точно знал, что плачет, и ему было от этого больно. Послания секретному, дорогому «талисману» сыпались фразами из песни:
«So close no matter how far
Couldn’t be much more from the heart»4.
А она ему отвечала:
«Forever trusting who we are
And nothing else matters»5.
Диалог, которого никто не мог услышать и даже не мог предположить, звучал громче крика, громче музыки.
«Never opened myself this way / Life is ours, we live it our way»6, – пел он со сцены.
«Trust I seek and I find in you»7, – отвечали ему Маринины глаза, которые к этому дню уже научились плакать без слёз.