Если проткнуть глобус. Том 1

– Прикольно, кто-то читает «папирус» Кастанеды, практикует и мечтает попасть сюда, ищет встречи, и когда попадает, то благоговеет от сопричастности. А у тебя наоборот! Сначала все дадено, а потом придет понимание. Главное впитывай.

Люда говорит, что «да-да, все крайне забавно» и «конечно, придет». И мне перестает хотеться еще что-то говорить, потому что действительно, нужно время. И что-то еще. Может быть, удача.

«На самом деле никто не должен так яростно хотеть заниматься именно этим, просто потому, что толтекский Путь воина выбрала для себя я, — пытаюсь быть объективной я, но чую, что толерантность сегодня «не моё» и бросаю врать себе, потому что на этот момент я абсолютно уверена, что более достойного занятия нету, — А Люда обязательно к этому придет, потому как нам еще год вместе тереться. И притереться должно по определению. Деться-то ей некуда».

Точек приличного общепита в деловом центре города мало, поэтому Такуба переполнена. И не производит ровно никакого сказочного книжного впечатления. Какой-то прямоугольный тесный зал начала двадцатого века, с двумя рядами поставленных ромбами столов под синими и белыми скатертями, разукрашенные лепниной богатые стены, добротная обстановка, но нету того изысканного шарма, который ожидаешь от описаний ресторана. Наши ожидания сильнее нас.

Из-за тесноты и обилия проголодавшихся нам выделяют место где-то в дальнем закутке, практически под лестницей на второй этаж. Подниматься по белоступенной пологой лестнице нельзя, на нижней ступеньке стоит табличка с перечеркнутым человечком – не работает, значит, верхний зал.

Изучаем меню, цены оказываются такими не хилыми, что обедать по полной здесь почему-то уже не хочется, и мы решаем ограничиться кофе, который, впрочем, оказался великолепен.

Саша говорит, что возможно здесь и сидел Сам дон Хуан, и мы с любопытством рассматриваем интерьер, “рококошную” атрибутику ресторана, изящную сервировку столов, картины в массивных рамах на стенах и довольных посетителей. Собственно, по-правильному, это кафе.

На столе желто-коричневая стильная табличка-подставка возвещает, что это есть «Cafe de Tacuba fundado en 1912». Значит, не ошиблась насчет начала века. Но подобный роскошный вид не всякому ресторану под силу. И в то же время, черт возьми, кофе кофеем, но удовлетворения нет.

Значимость события не удовлетворена. Какой-то он тесный этот ресторан. Впрочем, тут есть второй этаж, куда нельзя.

Но после Сашиных разглагольствований, что, возможно, великие литературные персонажи обедали на втором этаже, и вообще второй этаж хорош и просторен, мы решаем туда прорваться.

Собственно, никаких препон, оказывается, нам никто и не чинит. Хм.

– Моно?

– Да, пожалуйста, конечно, полицезрейте.

И мы, аккуратно перешагнув табличку с перечеркнутым туристом, благоговейно поднимаемся на второй этаж.

И вот тут случился «ах». Пройдя по нависающему над нижним залом и заставленному цветочными горшками балкончику-переходу, мы попадаем в потрясающий роскошью и стильностью зал, вымощенный светлой плиткой с коричневым обрамлением по периметру, и фигурами святых во весь рост в дальних овальных нишах, картинами на стенах и люстрами необыкновенной красоты. Столы сдвинуты в один угол, освобождая для чего-то пространство, окна, выводящие на балкончики с ажурными решетками, распахнуты, впуская ветерок и пение птиц.

Я не великий знаток дизайнеровских штучек, стилей и направлений, и определения их с научной точки зрения, но пространство, куда мы шагнули, завораживало тишиной и совершенством. Да бог с ними с этими определениями, если умиротворение касается тебя нежно каждым кубическим сантиметром. За этим наверно сюда и ходят.

– Другой мир, сказка – выдыхает Людовик.

– Ничего так, красиво, – по-хозяйски, довольно констатирует Саша.

– Нет, по-любому, они здесь и обедали, нам показали присутствие духа, – призываю я всех согласиться с важностью момента.

Все соглашаются, что произошло что-то необычное. И хотя мы не знаем «что», но здорово. Спасибо, прикоснули нас.

И еще раз запечатлив внутри себя и на фото отдельную реальность, немного ошарашенные, мы тихо покидаем это место.

Погода переменная, то солнце, то польет обильно. Двигаемся какими-то улицами в районе центра и в дождь пытаемся забегать в магазинчики. Санька рассказывает, что здесь странное устройство торговли. На улице располагаются магазины одного вида товара. Допустим, есть улица, где продают запчасти к компьютерам и оргтехнику, а есть улицы с ювелирной торговлей, даже целая улица свадебных нарядов. Как раз к ней мы сейчас и подходим, поэтому и вспомнил, наверное.

И правда. Непонятно как выживают в условиях такой конкуренции, а может у них один хозяин, и это маркетинговый ход. Проходим через ряды сказочных платьев, сверкающих за витринами, но именно они закрыты, сиеста. Она тут тоже бывает.

Поскольку Такубанского кофейка хватает ненадолго, начинаем водить носами и приглядываться в поисках чего-нибудь съестного и места, куда можно уронить уставшие тельца.

И Саня продолжает посвящать нас в премудрости общепита Мехико. С хитроумным видом заводит нас в просторное простецкое помещение, на пороге которого красуется вывеска о том, что если взять три, то можно заплатить за два, и значок проценты, и цена 35 песо.

В этой столовке мы и обедаем.

Понятно, что чего-то поняли не так, мы так вообще пока только цифры и значок процентов понимаем, а Сашуня, оказывается, что-то не так выяснил, и нас все равно покормили более дорогим обедом, и он чего-то переживал по этому поводу, что не заметил коварной приписки внизу, что скидка не на все комплексы. А чего переживать, если и дорогой обед сто двадцать всего рублей стоит.

Вообще тут принято, собирать разные типы комплексных обедов, нескольких видов с большим или меньшим набором блюд. Называется все это устройство Комида Коррида. Что значит «еда по-быстрому». Наш командор говорит, чтоб мы и потом искали Комиду Корриду, потому что и вкусно, и недорого.

Кормим гида, лопаем сами, к обеду кучу всяких сухих хрустяшек выдают и компотик какой-то еще приносят сверху, ну нах, как соцреализм.

А Санек тем делом вещает все, что вспоминается, про нравы и законы Мексики и потихоньку учит нас всяким испанским словечкам. Например, спрашиваем, как сказать, что было очень вкусно, потому что, насытив середку тела, мы благодушно хотим излить благодарность обслуживающему персоналу, в виде сдержанной, но приветливой девушки в передничке.

– Можно сказать muy sabroso, муи сабросо, – говорит Саша, – но лучше, если полный восторг, сказать «ке рико».

Мы благодарим девушку «мучас грациас, ке рико!», девушка улыбается, Саня смеется и поясняет, что «que rico», еще также употребляется и после бурных плотских утех в знак одобрения, типа как все вкусненько было. О, боже!

– Вот так поведешься на что-нибудь, а потом окажется, что сказал «с Новым годом, пошел на фиг», …этак и в лицо схлопотать недолго, —сердито насупливаюсь я. И мы хором ржем, обсасывая перспективку.

По дороге домой вновь заходит разговор о том, как прилично одеваться женщине, чтобы не привлекать похотливых латиносов, особенно в сомнительных кварталах, куда можешь случайно забрести. А Сашуля опять только что указал на миленький центральный скверик у белой церкви, который как-то раз, когда он проходил, был заполнен сотней бомжей. И ему прямо было страшно проходить.

– Вот они, контрасты Мехико! И все они будут к вам приставать или как минимум разглядывать.

В свете вышесказанного я из любопытства задаю вопрос и из-за него неожиданно попадаю под Санину раздачу.

А вопросила я, без тени мысли о сомнительности собственного наряда из черных хлопковых лосин, длинной футболки и жилетки сверху, который лично мне кажется более, чем консервативным и удобным:

– Тогда в чем тут безопаснее ходить, если такие контрасты?

– Не стоит ходить в слишком обтягивающем, – не смотря в мою сторону, отвечает Саня.

Ну, да я с ним согласна, вон некоторые мексиканские молодухи как обтянут себя белыми или розовыми лосинами блестящими, жуть, особенно в плане эстетики.

– Ага, точно! – говорю я, скромно чувствуя, что вот мы—то «точно не такие», а гораздо лучше, – Как коровы ведь переваливаются в них и переливаются.

– Кто? – уточняет Александр.

– Ну, мексиканки вон ваши. Жирные.

– Да я про тебя! – не желая молчать, сурово делает замечание главный.

– Чего про меня? – недоумеваю я поначалу, – Корова?

– Про твои обтягивающие лосины, – рубит знаток местных традиций, Саша

– У меня?? – я испытываю настоящий шок, – Как? У меня же черные и просто спортивные!

– Это кажется, – убежденно парирует Александр.

И думаю, что ничего себе мы с Людой попали в наших спортивных штанах. Да, она еще и в розовых.

Додумать не успеваю, потому что Саня добавляет:

– Вот у Люды нормально. Спортивный костюм. Как брючки.

– Вроде на попе спортивки у Люды тоже не болтаются, а наоборот. В чем разница? Почему у Люды прилично, а у меня нет?.., – я все-таки возмущенно пытаюсь понять за что «выговор»?

– Там материал плотнее, а у тебя тонкий трикотаж, – опять недовольно, что приходится вдаваться в подробности, объясняет Саша.

Я бурчу, что не такой уж и тонкий. И не так уж и обтягивает. Неужели все так плохо…? Но понимаю, что Сашка, скорее всего, прав.

Не надо привлекать лишнего внимания. Наверно, это и есть соблюдение безопасности. Профилактика. Хотя я не знала, что привлекаю. В России на такой стиль и внимания никто не обратит, хоть того больше обтянись, а здесь ты же женщина, девушка даже. Да еще и туристическая, значит не бедная. Со всеми вытекающими.

Я вообще человек мнительный. Теперь уже и мне кажется, что меня сканируют подозрительно-похотливые взгляды страстных и небогатых мексиканских мачо. Фух, Саня зараза. Ну ладно, поняла. Исправлюсь.

Больше я в одних лосинах не рассекаю нигде. Придумала, подсмотрев в Европе моду, надевать поверх тонких хлопчатобумажных леггенсов шорты. Как вратари на футбольном поле или сами игроки. Это ведь год мундиаля. Мне еще предыдущим летом понравился такой стиль у итальянских парней. На заметку взяла, оказывается. Правда девушки так не носят. Но я же спортивная девушка, мне можно. И очень-очень, по-моему, идет. К немного перекачанным рельефным икрам ног. Такая прямо вся мундиальная, мундиальная. И обтянутой задницей не сверкаю.

И так это удобно оказалось, что из подобного наряда я не вылезаю вплоть до самых жарких стран, где из одежды можно терпеть только шорты и майку.

***

До дому добрались уже поздновато. Еще и из метро под руководством нашего пионервожатого на поверхность вышли со станции Такубайя розовой ветки, а не коричневой, которая чуть ближе к нашим апартаментам. Решили не переходить под землей, а пройти поверху. Ну и плутанули чуток.

Саша, правда, быстро сориентировался, всего один кружок нарезали километра полтора, пока на след вышли, причем я вообще не понимала, где находимся, и вприпрыжку просто бежала за локомотивом, который решительно, как всегда, поскакал с лосиным напором туда, куда ему казалось правильным, только чтоб не потерять его из виду.

Правда он все равно убежал, пока я выискивала взглядом и ждала загнанного Пятачка, который справедливо не понимал зачем нужен такой долбанутый галоп.

Потом Саша вернулся и нас нашел, быстро так в принципе нашел, и опять возглавил змейку бегущих к дому. Удивительно, как за эти пять минут пока мы были потеряны, пришла целая куча нового понимания, в частности: «надо всегда брать с собой пауэрбанку», лучше «знать свой адрес наизусть или вытатуировать на предплечье», и самое главное, «телефон всегда разряжается неожиданно».

Дома славно, дома отлично. Дома еда, в виде гениального Людиного борща. Мы мычим от удовольствия, восседая все вместе на старинных креслах за нашим столищем в столовой, и наполняя пространство дробным бряканьем ложек о дно старинных тарелок, зачерпываем и смачно засасываем ароматное бордовое варево со сметаной, чесноком и зеленью прямо в душу. Борщ струится по венам и достигает сердца. Фантастика.

Еще чай с сыром и печеньем.

За витринным окном темно, только светятся мелкие окошки далеких высоток. Уютный свет подсветок оттеняет холл, и эти тени загадочно потягиваются и качаются по углам. Сане не хочется тащиться обратно в Сочимилько, и он прикидывает, можно ли остаться у нас.

Мы считаем, что можно и нужно, места хватает. Правда не знаем, как к этому отнесется Джеф, которого опять нет дома, надо бы заручиться разрешением. Но Джефа пока нет. Поэтому решаем, что Саня остается, а уж если чего, будем объясняться, или, типа, уедет на крайняк на такси. Хотя прекрасно понимаем, что никто никуда не уедет.

На столе светятся экраны ноутбуков и тихонько, в качестве фона, шуршат слова последних новостей по ТВ онлайн с первого канала, но мы их не слушаем, все там в порядке, и все это очень далеко, и, как оказалось, менее интересно, чем мы предполагали.

Саня пользуется моментом и звонит по скайпу маме, которая до сих пор, как и все мамы, считает сына ребенком и беспокоится о том, чтобы он не простудил ноги и не водился с подозрительными мальчиками. Мама скучает, мама не смирилась с этим перебазированием на другой конец света, мама хочет дотронуться до него, или просто покормить горячим блудного сына.

«Как ты питаешься? Ты здоров?» – стандартные быстрые вопросы, как попытка зацепить ускользающего ребенка, приблизить, иметь иллюзию контроля, как такую же иллюзорную гарантию безопасности своему чаду, – «А у нас сейчас утро, сегодня тепло и солнечно», и, конечно: «Ты редко звонишь, сынок!».

И подавляемое нарочито рубленной речью Сани тепло, все равно выдавливается на поверхность слов и летит по эфемерному каналу туда в Рязань, к маме: «Да все нормально. Просто пока не позвонить, ноут в ремонте. Все хорошо у меня. Да чего ты? Я сыт и здоров. Обнимаю».

Не комментируем. Не влезаем.

Саня быстро заканчивает сеанс связи. И возвращается к нам в повседневную реальность на третьем этаже серого панельного дома в Мехико.

Опять продолжается неспешный сытый разговор. Болтаем обо всем и смеемся, потому что всем интересно. Сашура прикалывается над малиновой бутафорской головой, запихнутой в изящную птичью клетку и подвешенную к центральному столбу, как элемент декора: «Какая аллегория замкнутого в тюрьму социумных ограничений сознания!». С его места, на облюбованном Саньком диване, этот шедевр хорошо видно. Согласны, конечно.

А с моего места видно странное предписание «THC – DENTRO, TABACO – TERAZA» на табличке с перечеркнутой сигаретой, повешенной заботливым хозяином справа от выхода на террасу, видимо для гостей. Имею неосторожность поинтересоваться.

Тут же получаю ответ от Сани, поддерживаемого Людмилой, которые, брызнув на меня сдержанным хихиканьем, как самому неграмотному, поясняют для закрытия пробелов в воспитании, что это значит «курить в помещении нельзя». Только на террасе. И ухмыляются оба дальше.

Я говорю, что этот момент как раз поняла. А что такое THC? Который можно внутри.

И тут, под полный ржач, наконец, мое белое пятно в отношении местных развлечений и пристрастий закрывается, потому что Саня поясняет, что это и есть тетрагидроканнабинол, то самое, что содержится в листьях конопли и запрещено во многих странах, как наркотик. Вот оно что…

— Про это и есть, что ли, «травку курят»?

— Ага.

— Ну вот, докатилась. Разбираюсь в травах… Ботаник, — изображаю осуждение я.

И тут Санечка говорит свою знаменитую фразу, которую я позже идентифицирую как основную, о том, чем хороша Мексика. А тем что с потреблением ТНС никто не борется, продается практически легально, недорого, и что ради одного этого стоило бы приехать в Мексику на пожить. Саша считает это благом.

Теперь понятно. Джеф в последствии тоже поведал, что это неотъемлемая часть их времяпровождения в молодежной тусовке, все обыденно, бытово. Вот девушка его приходит в гости, так сначала покурят обязательно, потом общаются. Как так и надо. А курение табака, кстати, как и почти везде нынче в мире не приветствуется, потому что очень вредно для здоровья. И поэтому курящим ТАВАСО – вон из помещения, на балкон, бессовестным.

Разговор опять переходит на темы искусства. После Джеффова творчества вспоминаем картины Модильяни и Пикассо. Ах, Саня купается в теме.

И Люде никак не дает покоя мысль, что Саня закапывает свой талант, и тонко улавливая его все-таки тоску по любимому делу, пытается придумывать варианты, которыми Сашка мог бы зарабатывать и здесь, реализовавши свое предназначение.

Но дело, похоже, в другом. Саня без сомнения отметает варианты и предпосылки, типа онлайн обучения, создания курсов для детей и взрослых абсолютно, утверждая, что здесь это все не востребовано, и он пытался, но убедился в бесполезности.

Его большое сопротивление будто прикрывает раздражение, непонятно на что. Саня опять начинает говорить о настоящей жизни, которая в его «фильме» включает в себя спартанские условия существования бок о бок с полукриминальными элементами, где хозяева дешевых хостелов сами воруют, и даже не скрывают это, короче героические трудности и праведные лишения.

Впрочем, каждый волен выбирать, чего ему не хватает. И я лично не берусь слету распознать, где тут собака порылась, и почему, даже уже жалуясь на ухудшающееся из-за поганых условий здоровье, образ такой настоящей жизни все равно привлекает его немеряно.

– А что касается искусства…, – Саня задумывается, надо ли это формулировать, но потом решается и рассказывает, что его учитель, очень хороший преподаватель из суриковского института, умудрился донести до него самое главное, что он усвоил как художник, и что в общем перевернуло его мир. Это определение, что такое непосредственно живопись.

Фраза о живописи звучала примерно так: когда мы копируем трехмерное пространство на двухмерное пространство бумаги, в реальности, мы имеем дело с набором пятен, которые отличаются по интенсивности тона (темнее-светлее). Любое пятно в своей подробности доходит до точки. Если речь идёт о живописи, эти же пятна ещё и отличаются по своей тепло-холодности.

В действительности – это всё.

По какой-то причине, это производит на меня ошеломляющее впечатление. Макромир, сведенный до точки, и точка, содержащая Вселенную. И всё.

– Да, весь мир вокруг нас набор пятен, отличающихся интенсивностью тона и тепло-холодности, – повторяет Саша.

Говорить больше не хочется, и поздно уже.

Саня просит дать ему залезть в ноут, Люда дает ему свою машину, и Саня утопает в просторах интернета, по которому, как я его понимаю, у него тоже легкая ломка.

Пришедший заполночь Джеффуля, у которого все-таки с некоторым сомнением, испрашиваем разрешения для нашего гостя переночевать, не возражает. Как здорово иметь дело с молодыми людьми, которые редко бывают занудами. Говорим, что если надо доплатить, то решим, а ночлежнику выдадим наш спальный мешок и пледик, чтобы мероприятие было беззатратным в плане стирки постельного белья. Кто ж его знает, как тут принято, а деньги все считают. К счастью, никаких проблем не возникает, и наш хозяин говорит “забейте” и просто больше не возвращается к этому вопросу и сваливает спать.

Выделяем Александру спальник, он говорит, что достаточно будет, но мы чего-то решаем его дополнительно утеплить, поскольку сами окочуриваемся ночью, и скидываемся двумя пледиками, моим черным из Декатлона и Людиным пятнистым, кем-то когда-то задаренным и так ныне пригождающимся в пути, что она его даже далеко и не запихивает во время переездов, как самую необходимую вещь.

Когда я из своей каморки выношу Санечке дополнительные одеяла, то неожиданно застаю его уже быстро сверху раздевшимся, с голым торсом. Упсс, немного не ожидала, но все закономерно, человек спать собирается.

Не особо глазея, мельком отмечаю подкачанные формы и гладкую кожу, но больше всего поражает, что под вязанной шапочкой, которую он наконец снял, были забраны длинные, потрясающей мелкой кудрявости волосы. И которые теперь, наконец получив свободу, рассыпались по плечам. Художник, ну чистый художник.

Я улыбаюсь и покачиваю головой, дескать «ни фига себе, как классно». Саша доволен произведенным впечатлением, а я убеждаюсь, как мы обожаем сами дорисовывать облик человека, и как это может не соответствовать тому, что есть на самом деле. Особенно если на этом самом деле есть чего показать.

Санек у нас впоследствии остается ночевать в столовой, с позволения хозяина, еще пару раз. Похоже, что все-таки “настоящая” жизнь в условиях наличия душа, мягкого дивана и теплого индивидуального сортира все- таки иногда больше притягивает, чем “совсем настоящая” с матрасиком на цементном полу и ночной поножовщиной.