Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
– Нуууу… всё по-прежнему. – Осокин опустился в красное кресло. – Только Ленина сменил.
– Да, этот красивей, кажется. Я такого в немецком журнале видел. Это фотографика называется.
– Я знаю. У меня брат такие фото делает…
Коньшин сел на своё место, шлёпнул по столу ладонями:
– Ну, рассказывай!
– С директором лады. С профкомом тоже. Ну, а остальные примыкают.
– Молоток! – расхохотался Коньшин. – Надо в книгу афоризмов занести! Ты там который год? Второй?
– Второй. И здесь четыре, да?
– И на «Ильиче» полтора.
– Аааа… да, да, да. Я забыл. Там ты вроде замещал. Да?
– Да, замещал… Но ты всё что-то обо мне да обо мне. Как у вас-то?
– Альма матер? По-разному. Хлопочем.
– Желдев здесь остался?
– Тут. Куда он денется. На рыклинской кафедре. Скоро защищается.
– Быстро.
– Ну, у него ничего не залежится.
– А Бармина?
– Ушла во ВНИИБТ.
– Простым инженером?
– Она в профкоме там.
– А Витька?
– Гнедышев?
– Да.
– У нас тоже. На ПМ.
– Молодец. Как это он переквалифицировался?
– Долго ли? Он же учился хорошо.
– Ну, а ты когда отчалишь?
– С аспирантурой закончу и уйду.
– Точно?
– Точно. Хватит.
– Это года через два?
– Наверно… – Коньшин достал сигарету, протянул Осокину. Закурили.
Осокин полез в боковой карман, достал жёлтенькую пачку жвачки и пакет с нормой.
– Съёмка у тебя. А то домой не скоро.
– У вас сегодня?
– Да.
Осокин кинул ему жвачку.
– Спасибо. Английская?
– Штатовская.
Коньшин стал распечатывать жвачку, Осокин – пакетик с нормой.
– Сто лет не жевал.
– Ну, вот и попробуй.
– Мятная вроде…
Стали жевать каждый своё.
Осокин уверенно кусал от нормы, Коньшин гонял во рту жвачку.
Позвонил телефон.
Секретарь поднял трубку:
– Коньшин… Внизу? Хорошо. Я Лебединскому передам щас. Спасибо.
Положив трубку, он встал:
– Автобус с реквизитом пришёл. Я щас скажу там…
